Мне очень хотелось в это верить. И когда я увидел мою девочку сегодня вечером, подумал, что этот чертила не соврал. Такой она выглядела цветущей, свежей, невероятно притягательной.
Я, как придурок, завис с открытым ртом и не мог оторвать взгляд. Словно впервые увидел ее и поплыл от этой неземной красоты. В штанах моментально стало тесно. На автомате я начал просчитывать варианты, как незаметно умыкнуть Настьку «на пару слов», а то ведь с ума сошел бы, пока дождался конца торжества.
К счастью, кое-как, не без помощи толкнувшей меня в бок сестрицы, вспомнил, где я и что здесь куча шакалов, только и ждущих, что оступлюсь и открою свои слабые места. Поэтому невероятным усилием воли отвел взгляд и сконцентрировался на моем госте из Минпромэнерго.
И у меня вроде бы даже получилось, хотя это было п*здец, как сложно. Я чувствовал Настькин пристальный взгляд, чувствовал, что она пытается перехватить мой, но старательно изображал незаинтересованность, чтоб никто даже близко не заподозрил, а главное, чтобы следящие за мной твари поверили, что Настька для меня была просто очередным балдежом.
Однако, стоило ей выйти танцевать, как весь мой самоконтроль полетел к чертям. Поначалу я, конечно, не заметил, что происходит на танцполе, был слишком сконцентрирован на разговоре с чинушиком из Минпромэнерго, а потом этот хмырь выдал, обращая мое внимание:
– Хороша девка! Крепкая, здоровьем пышет. Сразу выделяется на фоне этих заморышей. Вот такую надо брать, чтоб детей рожала! Всё при ней: и рост, и стать, и пропорции, и главное – ногу, смотри, как правильно ставит. А то ведь кругом одни конделяпки: то плоскостопие, то во внутрь стопа заваливается, то наружу, то косолапит. А стопа – это фундамент здорового организма! Я теперь по ногам сразу определяю здоровая баба или хилуша. Сейчас девки-то пошли все больные, кривые. Ни пропорций, ни мышечного каркаса: либо кости одни, либо жир. Жрут че попало и как попало, пьют, курят, сидят на жопе, ни хера не делают, а потом рожают черти что и по больницам с этими задохликами таскаются. А у этой сразу видно, гены, что надо. Крепышей кому-то нарожает отменных.
Я хмыкнул и понимающе улыбнулся, любуясь моей Настькой. Рассуждения чинушика не вызывали негатив, напротив веселили. Он смотрел на мою девочку не столько по-мужски, сколько просто, как эксперт. И я его понимал: после сорока, если ты, конечно, не совсем тупой, женскую красоту оцениваешь, прежде всего, с точки зрения здоровья. Всей этой шелухой, на которую ведешься по молодости: косметикой, модным, ярким шмотьем и вызывающим поведением уже не замылишь глаз. А Настька у меня действительно ладная девка, той редкой красоты, глядя на которую понимаешь на уровне первобытных инстинктов, что с такой потомство будет и в самом деле отменное. Хотя до этого момента я, если честно, о совместных детях не думал. Просто знал, что буду не против, если Настька забеременеет.
Как-то у меня без особых думок и сантиментов это дело всегда было. Родилась Олька, я порадовался, родился Дениска, тоже был рад, но вот так, чтобы по-настоящему захотел, такое только этим вечером впервые нахлынуло.
Смотрел на Настьку и понимал, что хочу. Хочу, чтоб родила мне детей: девчонок с такими же золотыми косами и зеленющими глазами, и высоченных, здоровенных пацанов. Но причина отнюдь не в том, что она ох*еть, какая фертильная, а потому что это именно она.
С ней хотелось не просто из любопытства пару раз на узи сходить и прикладывать по вечерам ухо к округлому животу. С ней хотелось прожить, прочувствовать каждую минуту этих девяти месяцев. Хотелось баловать ее, терпеть ее капризы, перемены настроения, целовать ее огромный живот, болтать с ним, как в тех сопливых фильмах, наблюдать, как меняется она, как растет в ней мой ребенок, волноваться вместе с ней, переживать, участвовать во всех этих приготовлениях, а не просто кивать головой между делом. С ней все это становилось чем -то гораздо большим, чем чудом физиологии.
Наверное, я – клинический идиот. Вокруг такой трешак, а я сидел, мечтал о детях. Впрочем, глядя, на то, как Настька выплясывала передо мной, думать о продолжении рода, пожалуй, было самое оно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Смотрел, как она соблазнительно выгибается, как дразняще скользит руками, оглаживая грудь и бедра, ловил ее манящий взгляд, и едва казанки не закусывал, чтоб не взвыть. Член колом стоял, а из ушей чуть ли пар не валил.
Шутка ли, трахался месяц назад и то впопыхах, да в подсобке! Да я едва держался, чтоб не вскочить и не утащить ее в ближайший закуток!
Не знаю, как мне хватило сил разыграть этот бл*дский спектакль, когда она так вызывающе смело пригласила меня потанцевать. Такой она в этот момент была отчаянной, безбашенной, сексуальной в своей дерзости и упрямстве, что дух захватывало. А ведь казалось, влюбиться еще больше просто невозможно, но я влюблялся. Пусть ее выходка была совершенно не к месту и не вовремя, но меня она по-настоящему впечатлила. Впервые моя девочка боролась за нас, боролось без стыда, без совести, но так, черт возьми, красиво.
Однако, я должен был сделать вид, что все кончено, на случай, если кто-то о чем-то догадывается или узнает. Я хотел, чтобы всё это шакалье думало, что Настька не имеет для меня никакого значения, хотя все внутри сжималось от ее потухшего взгляда и промелькнувших в нем слез.
Прости, маленькая! Так нужно было, – мысленно повторял я, глядя ей вслед. Внутри у меня бушевала буря, которую даже обещание объяснить все после праздника, никак не успокаивало. Хреново было.
– Ну, ты даешь, Сергей, такой девушке отворот – поворот дал! Я бы ни за что не отказался, да простит меня твоя жена! – не понимая, что происходит, весело пожурил меня чинушик, немного разряжая атмосферу.
Я натянуто оскалился и опрокинул в себя новую порцию коньяка. Я бы тоже ни за что не отказался, если бы не знал, что, как только коснусь ее, мозги у меня окончательно поплывут.
Не смогу я сдерживаться. Ну, просто не смогу! Пох*й мне на все станет: на родню, на врагов, на день рождение дочери. Жрать буду глазами, лапать начну, шептать пошлый бред, в любви признаваться, а она ведь тоже голодная и тоже соскучилась, поплывет вместе со мной однозначно. И тогда пиши пропало: только слепой не поймет, что между нами отнюдь не отношения «папа подруги и подруга дочери».
Впрочем, если бы я знал, чем этот вечер закончиться, не стал бы морозиться. Понятно, что Сластёнка на такой отчаянный шаг решилась не просто так, значит было что-то «странное», о чем Зойкин выкормыш умолчал. Надо бы его хорошенько допросить.
С этими мыслями звоню Лёхе.
– Да, Сергей Эльдарович, – дыша, как после хорошей пробежки отвечает он. На бэкграунде у него слышится плачь и крики, однако они не вызывают у меня абсолютно никаких эмоций. Я давно уже разучился жалеть дебилоидов, которые берут на себя чересчур много смелости и не заботятся ни о себе, ни о своей собственной семье.
– Трудитесь? – отмечаю буднично.
– Ага, в поте лица, – со смешком отзывается Лёха.
– Что эта курва говорит? Кто ей помог?
– Да, никакой интриги, Сергей Эльдарович, она просто озлобленная, безмозглая дура. С Ольгой Сергеевной у них произошел конфликт после Нового года, в колледже ее начали травить. Затравили так, что она даже чуть таблеток не нажралась, родители вовремя среагировали, ну а потом услышала, как вы это… ну, с этой…
– Я понял. Дальше, – закатываю глаза, поражаясь Лехиному кретинизму. Тридцать лет дурню, а он все тык – мыкает и робеет, как придурок.
– Ну, в общем, диджей – ее двоюродный брат, – продолжает он. – Попросила она его передать запись, он и передал. Но я уже отправил к нему пару парней, чтоб в следующий раз так рьяно родственникам не помогал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Молодец. Ладно, заканчивайте там, только не переусердствуйте, – наказываю Лёхе напоследок и, не дожидаясь его послушного «хорошо, Сергей Эльдарович», звоню Гридасику.
– Серёг, как раз, хотел тебе звонить. Напали на след, узнали, докуда купила билет. Помчали по короткому пути, чтоб не опоздать, но выяснилось, что она сошла с автобуса в другом городе, – торопливо отчитывается Гридасик.
