И Кордюм в какой-то мере осознает это. По его признанию, «отбор остается: он – механизм (пружина, действующая сила и т. д. и т. п.), и никакой альтернативы ему не выдвигается. Но действует он в своих рамках, в неразрывном единстве с другими механизмами» (Там же).
Однако автор книги явно стремится ограничить отбор для того, чтобы обосновать безграничность геноцентризма. Его «информационная» концепция, как и СТЭ, обходит стороной организм как осуществляющий основную биологическую работу элемент эволюционных изменений. Если в СТЭ элементарной эволюирующей единицей считается популяция, то В. Кордюм убежден, что «элементарной эволюционной структурой может быть только ценоз» (Там же, с. 190).
Казалось бы, автор «информационной» концепции, поставив в центр исследования эволюционных процессов биоценоз, хочет сообщить что-то новое для продвижения вперед эволюционной экологии, чрезвычайно важной и пока еще слаборазвитой сферы эволюционных исследований. Однако в конечном счете все сводится к предположению о движении генетической информации между контактирующими в ценозе организмами, как якобы важнейшем факторе эволюции.
Как и всегда при геноцентрическом подходе к эволюции любая грань, открывшаяся науке в ходе генетических исследований, тут же абсолютизируется, становится «модной» и некритически рассматривается как фундаментальный фактор эволюции. Так было с мутациями де Фриза в начале XX века, так происходит и сейчас с горизонтальным переносом ДНК. Все варианты и модификации геноцентрического подхода едины в одном: они предлагают легкие пути эволюционных преобразований за счет манипуляций со структурами ДНК, которые рассматриваются как некая субстанция, первооснова жизни.
Но легких, граничащих с чудом путей в эволюции не существует, и новые виды не появляются в готовом виде ни путем крупных мутаций, ни генетических революций, ни переноса генетической информации и «заражения» ею в рамках экосистем. Генетическая информация, содержащаяся в молекулах ДНК, не является ни субстанцией, ни первоосновой жизни, она представляет собой лишь форму информационного обслуживания процессов размножения клеточных структур, которая в многоклеточных организмах направляется и корректируется биологической работой в ходе индивидуального развития.
Авторов геноцентрических концепций, альтернативных СТЭ, можно понять. Долгое господство СТЭ в теории эволюции привело к тому, что любая концепция, претендующая на новизну, стала подавляться как «еретическая» и противоречащая эталону знания. Геноцентрическая же ориентация знания, ставшая эталонной с первыми успехами генетики в начале XX века, ограничивала сферу научного поиска необходимостью приспособления эволюционных концепций к любым поворотам в развитии экспериментальной генетики. В результате каждый нюанс в исследовании генетических структур стал восприниматься как основание для пересмотра теории эволюции.
Весьма характерно, что В. Кордюм, рассуждая полностью в рамках геноцентрического подхода, приближается к пониманию его относительности и ограниченности в теории эволюции. «Вполне возможно, – признает он в самом конце заключения своей книги, – со временем появятся концепции, качественно иные, чем информационная. Вновь высказываются предположения о возможном наследовании приобретенных признаков, «самообучающейся» ДНК и т. д. Если они получат строгое экспериментальное доказательство, будет понят их механизм и окажется, что именно они определяют развитие живой материи, придется еще раз пересматривать те или иные положения теории эволюции» (Там же, с. 234).
То общее, что объединяет все геноцентрические концепции эволюции от СТЭ до сальтационизма и от пунктуализма до теории горизонтального переноса генов – это понимание отбора как браковщика и шлифовщика генетически предопределенных вариаций и свойств организмов. Подобное понимание теории отбора лишь поверхностно отражает дарвинизм, а по существу противостоит дарвинизму как теории отбора борющихся за существование организмов.
Сторонники СТЭ, отстаивающие творческий характера отбора, совершенно лишены понимания того, что творческий характер отбор приобретает только во взаимодействии с биологической работой борющихся за существование организмов, а сам по себе он есть лишь слепая, стихийная сила, поскольку сохранение вектора отбора и его «творческие» способности определяются совместной борьбой за существование организмов всех видов, населяющих тот или иной биоценоз. Отбор оценивает организмы по тому, как они работают, а не по тому, какие генетические вариации сложились при комбинировании материала половых клеток, из которых они развились.
Признавая неограниченность преобразующего действия отбора генетически определенных вариаций вплоть до образовании новых видов, геноцентрически мыслящие неодарвинисты тем самым игнорируют пределы возможностей отбора, наглядно проявляющиеся в практике всех видов искусственной селекции, которая наталкивается именно на наличие геномных корреляций, сцепление генов, и следовательно, на геноцентрически определенную ограниченность исходного материала для отбора при его действии в отрыве от преобразующего действия биологической работы.
Весьма важным аспектом изучения проблем видообразования со времен Дарвина является отслеживание видоизменений животных и растений в процессах доместификации и искусственного отбора. Как отмечает В. Бердников, «в ходе доместикации вплоть до начала методической селекции шел процесс снижения средних размеров тела и некоторых внутренних органов, наиболее четко прослеживается уменьшение абсолютных и относительных размеров головного мозга» (Бердников В.А. Основные факторы макроэволюции – Новосибирск: Наука, 1990 – 253 с., с. 28).
Что же привело к подобным явно негативным изменениям? В. Бердников при ответе на этот вопрос указывает на то, что до начала методической селекции искусственный отбор носил лишь слабый, бессознательный, бессистемный характер, а его направленность была связана главным образом со снижением агрессивности и повышением плодовитости. Но подобный отбор не мог привести к уменьшению средних размеров тела и объема головного мозга. Так, с началом методической селекции отбор на плодовитость крупного рогатого скота привел к получению пород с очень крупными размерами тела (Там же, с. 29).
Рассуждая геноцентрически, автор работы связывает феномен негативных изменений животных при доместификации с эффектом «от потери некоторой части генетической информации вследствие прекращения действия стабилизирующего отбора в том объеме, в каком он имел место в естественной обстановке их диких предков» (Там же).
Однако если бы это было связано только со снижением интенсивности стабилизирующего отбора, это наверняка привело бы к повышению интенсивности искусственного отбора. Человек ведь был совершенно не заинтересован в мельчании животных, в особенности тех, которых он выращивал главным образом для получения мяса. В этом случае человеком явно была бы изменена направленность отбора: он оставлял бы для размножения достаточно крупных особей, способных давать много продукта потребления – мяса, жира, шкуры и т. д. Другое дело домашняя кошка, при выведении которой отбор на снижение агрессивности привел к резкому снижению размеров тела, что вполне соответствовало интересам человека, поскольку кошка предназначалась для ловли грызунов и обеспечения уюта человека в жилище, что и определило направленность отбора.
Наряду со снижением средних размеров тела и объема мозга автор указывает на такие негативные для самих животных эффекты доместификации, как образование висячих ушей у многих сельскохозяйственных животных, появление безрогости у овец и крупного рогатого скота, длинной распущенной гривы у лошадей, утеря покровительственной окраски и распространение пегости у многих пород домашних животных, принадлежащих к различных видам (Там же, с. 30).
Автор связывает эти изменения опять же с фенотипическим проявлением многочисленных полигеных мутаций, которые приводили к снижению приспособленности к естественным условиям в созданных человеком искусственных условиях, что было обусловлено снижением интенсивности стабилизирующего отбора, а поскольку эти мутации не снижали хозяйственных качеств одомашненных животных, искусственный отбор не противостоял их образованию и стабилизации.
Выглядит логично, но только в рамках геноцентрической парадигмы, довлеющей на умы посредством стабилизирующего отбора теоретических представлений. Все признаки утраты приспособленности к естественным условиям, отмеченные автором, явно связаны со снижением интенсивности биологической работы и функционирования мобилизационных структур организмов, задающих направленность и организованность этой работе. В частности, уменьшение размеров тела одомашниваемых животных при первоначальном использовании искусственного отбора древним человеком было связано с тем, что для человека того времени был важнее отбор на приручаемость и соответствующее снижение агрессивности, чем отбор на увеличение размеров тела.
