— Можешь мне ничего не рассказывать. Я сама вижу, что происходит. По твоему лицу. И знаю, что ты скажешь мне, когда придет время собираться.
Николь села на пол перед камином.
— Ты так добра и терпелива.
— Это ты слишком уж терпелива, — фыркнула Дженни. — Ни одна другая женщина не позволила бы Клею так обращаться с собой. В конце концов, что он дал тебе?..
— Есть причины… — начала Николь.
— У мужчин всегда находятся причины, когда дело касается женщин. — Дженни запнулась. — Наверное, мне не следует так говорить. Я уверена, что знаю не все. Может, и есть причина, по которой Клей встречается с женой как с любовницей.
Николь вспыхнула, но улыбнулась.
— С любовницей? Кто знает, может быть, когда я буду жить с ним и видеть его каждый день, то буду с грустью вспоминать эти дни — когда меня так любили.
— Ты сама не веришь в то, что говоришь. Сейчас ты должна была бы выполнять обязанности хозяйки Эрандел Холла вместо этой жирной…
Вспышка молнии прервала ее речь. Николь вскрикнула и схватилась за сердце.
— Николь! — Дженни вскочила и бросилась к ней, выронив чулок, который штопала. — Что-то случилось. — Она обняла Николь за плечи и подвела к стулу. — Сядь и успокойся. Сейчас я приготовлю чай, а тебе налью в него немножко бренди.
Николь села, но успокоиться не могла. Ветви деревьев бились о крышу, ветер выл и задувал в окна, шевеля занавески. На улице было темно, и эта грозовая ночь наводила на нее ужас.
— Вот, — сказала Дженни, протягивая ей чашку с горячим чаем. — Выпей, а потом я отправлю тебя в постель.
Она пила горячий чай и изо всех сил старалась взять себя в руки. Бренди согрело ее, но нервы были слишком напряжены, и напиток почти не принес облегчения.
Услышав стук в дверь, она так резко вскочила, что пролила чай на платье.
— Это, должно быть, Клей, — улыбнулась Дженни и протянула руку за полотенцем. — Он знает, что ты боишься грозы, и пришел посидеть с тобой. Ну-ка, вытри платье и улыбнись поприветливее.
Николь трясущимися руками промокнула подол и попыталась улыбнуться, с радостью ожидая появления Клея.
Открывая дверь, Дженни уже была готова хорошенько отчитать Клея за то, что он так беззастенчиво пренебрегает женой.
Но это оказался не Клей. На пороге стоял невысокий худощавый человек со светлыми волосами, спускавшимися на воротник зеленого бархатного пальто. Вокруг шеи у него был повязан белый шелковый шарф, закрывавший подбородок. У него были маленькие глазки, острый нос и крошечный рот с пухлыми губами.
— Здесь живет Николь Куртелен? — проговорил он, сильно растягивая слова, так что Дженни не сразу поняла его. А имя показалось ей и вовсе незнакомым.
— Эй, голубушка, — окликнул ее незнакомец, — вы что, язык проглотили или ума не хватает ответить, как подобает?
— Дженни, — тихо сказала Николь. — Николь Куртелен — это я.
Окинув ее оценивающим взглядом, он продолжал уже не так сердито:
— Да. Ты ее дочь. — Он повернулся и исчез в темноте.
— Кто это? — удивленно спросила Дженни. — Я даже не понимаю, что он говорит. Это твой друг?
— Я вижу его первый раз в жизни. Дженни! С ним женщина!
Они бросились из дома. Николь подхватила женщину с одной стороны, незнакомец — с другой, а Дженни взялась за дорожный сундук.
Они усадили гостью в кресло перед камином. Дженни налила чая с бренди, а Николь достала из комода плед. Дженни протянула чашку еле живой от усталости женщине и тут заметила, что она похожа на Николь, как старшая сестра. На ее лице не было ни единой морщинки, кожа была гладкой и чистой, а рот — точно таким же, как у Николь — чувственным и одновременно невинным. И глаза были очень похожи, только взгляд казался безжизненным и отсутствующим.
— Ну, вот, — говорила Николь, укрывая ноги женщины пледом. Она подняла глаза и увидела удивленное лицо Дженни. Потом перевела взгляд на незнакомку. Она еще стояла на коленях, а руки ее бессознательно поправляли плед, но при виде знакомых черт глаза наполнились слезами, которые медленно, медленно потекли по щекам. — Мама, — прошептала она. — Мама. — И прижалась лицом к коленям женщины.
Дженни видела, что та никак не реагирует ни на слова, ни на движения Николь.
— А я-то надеялся, — сказал мужчина, — я надеялся, что когда она увидит дочь, то рассудок вернется к ней.
Эти слова все объяснили. Дженни поняла, что означает отсутствующий взгляд незнакомки. Ее лицо было лицом человека, который больше не хочет ничего видеть вокруг. — Можно уложить ее в постель? — спросил мужчина.
— Да, конечно, — решительно проговорила Дженни, становясь на колени рядом с подругой.
— Николь, твоя мать очень устала. Давай отведем ее наверх и уложим.
Николь молча встала. Щеки ее были мокрыми от слез, и она не могла оторвать взгляд от родного лица. Как во сне она помогла Дженни отвести мать наверх, раздеть и уложить ее. Она, казалось, не замечала, что та за все это время не произнесла ни слова.
Когда они спустились вниз, Дженни нарезала сыр и ветчину, чтобы молодой человек мог утолить голод.
— Я думала, и отца, и маму казнили, — тихо сказала ему Николь.
Он с жадностью поглощал еду.
— Только отца. Я сам видел, как это случилось. — Он не заметил, что лицо Николь исказила гримаса боли. — Мы с моим отцом пошли смотреть на казнь, как делали все. Это было единственным развлечением в Париже, и оно помогало нам забыть, что в доме нет хлеба. Но мой отец… он… как бы это сказать… Он очень романтически настроенный человек. Каждый день он возвращался в свою сапожную мастерскую и говорил мне и матери о том, что нельзя губить столько красивых женщин, что это просто позор — смотреть, как их прелестные головки скатываются в корзину.
— Нельзя ли обойтись без таких подробностей? — заметила Дженни, кладя руку на плечо Николь.
Молодой человек взял со стола горшочек с горчицей.
— Дижонская. Приятно увидеть хоть что-то французское в этой варварской стране.
— Кто вы такой? Как вам удалось спасти мою мать? — мягко спросила Николь.
Он щедро намазал кусок сыра горчицей и улыбнулся.
— Я твой отчим, доченька. Я женат на твоей матери. — Он встал и взял ее за руку. — Я Жерар Готье, теперь один из славных Куртеленов.
— Куртелен? Я считала, что это девичья фамилия Николь.
— Так и есть, — сказал Жерар, снова заняв свое место. — Это один из самых богатых, самых древних и самых влиятельных родов в Европе. Посмотрели бы вы на старика — отца моей жены. Я его однажды видел, когда был еще мальчишкой. Он был огромный, как гора, и, с вашего позволения, такой же могучий. Я слышал, что, когда он гневался, даже король трепетал.
— Больше всего король трепетал перед самым что ни на есть простонародьем, — горько заметила Николь. — Пожалуйста, расскажите, как вы познакомились с мамой.
