Оказалось — догнал.
Брэшен смотрел, слабея в коленях, на знакомое до мелочей полотно. На «Проказнице» оно висело в каюте у Альтии Вестрит. Чудесная рама из розового дерева была в одном месте расколота: кто-то в явной спешке содрал картину со стены, вместо того чтобы как следует отцепить. А на картине летела по ветру «Проказница», запечатленная до своего пробуждения. Изящный форштевень стремительно резал легкую волну, а мастерство живописца было таково, что, казалось, присмотрись повнимательнее — и увидишь, как скользят тени облаков, намеченных в небе…
Последний раз, когда Брэшен видел эту картину, она благополучно висела на переборке. Что же случилось потом? Оставила ли Альтия ее на прежнем месте, когда покидала корабль?… Была она похищена каким-то вором из дома Вестритов — или ее сорвали с переборки пираты?… Первое предположение пришлось сразу отбросить. Какой сумасшедший стал бы красть эту картину в Удачном и тащить для продажи на Пиратские острова? Уж если бы за нее где и дали настоящую цену, так скорее в Джамелии или в Калсиде… Так что простая логика подсказывала — картина была взята непосредственно с корабля. Но каким образом могло получиться, чтобы пираты впрямь захватили невероятно проворный и норовистый кораблик?… Если уж даже прежде ее пробуждения Ефрон Вестрит неизменно оставлял далеко за кормой всякого, кому приходило на ум гоняться с «Проказницей»… А уж когда она ожила и принялась осознанно помогать своим морякам… Нет! Немыслимо!.. Что-то тут было не так…
— Да ты никак узнал корабль, Брэш? — негромко и дружелюбно спросил капитан Финни.
Оказывается, он заметил, как Брэшен уставился на полотно, и тот запоздало попытался выдать охвативший его ужас за простое недоумение. Он еще плотнее свел и без того нахмуренные брови:
— Паппас… Я вроде как где-то слышал это имя. Паппас, Паппас… нет! Паппай, вот как его звали. Жуткий шулер, когда садились за карты, но наверху работал — любо-дорого посмотреть!
И он криво улыбнулся капитану, гадая про себя, удалась ли его хитрость.
— Это живой корабль из Удачного, так что ты наверняка его знаешь, — не отступал Финни. — Живых кораблей, знаешь ли, не так уж и много!
Брэшен подошел вплотную к картине, заново присмотрелся и помотал головой:
— Это верно, живые корабли не так часто встречаются. Но они всегда швартуются у особого причала, не там, где обыкновенные суда. Они как бы сами по себе, и посторонних зевак возле них не очень приветствуют. Торговцы Удачного, они такие высокомерные…
Теперь на него смотрели уже оба.
— А я-то думал, — сказал Финни, — что ты и сам из старинной семьи…
Брэшен заставил себя рассмеяться.
— Даже у старинных семей есть бедные родственники. Мой двоюродный… нет, троюродный… в общем, седьмая вода на киселе — он-то носит звание торговца. А я — так, сбоку припека, меня, если приду, дальше прихожей не пустят. Так что… А как кораблик-то называется?
— «Проказница», — ответил Финни. — Но ты разве не на ней плавал? Ведь ты, кажется, нанимателю в Свечном так и сказал?
Брэшен про себя проклял циндин, основательно затуманивший его воспоминания о том давнем разговоре с корабельным посредником. Он покачал головой с видом глубокой задумчивости:
— Вот уж нет. Я сказал ему, что служил старпомом на «Проказливой лисичке». И та была не из Удачного, а из Шести Герцогств. Неплохой корабль, кстати говоря… для любителя жить в кубрике с дикарями, почитающими за деликатес супчик из рыбьих голов. Меня от него в конце концов затошнило…
И Финни, и Фалден рассмеялись, хотя несколько неуверенно. Вымученная шутка Брэшена была весьма далека от удачной, но сделала главное: повернула разговор в более безопасное русло. Фалден еще раз попытался всучить капитану картину, но Финни отрицательно помотал головой. Фалден завернул полотно в покрывало, охая, вздыхая и всячески давая понять, какое сокровище уплывает у Финни из рук, но тот, не обращая внимания, уже перебирал свитки.
Брэшен попытался снова изобразить бдительного телохранителя, но мало что получилось. Ему было попросту плохо. Эта сломанная рама… Значит, картину срывали со стены действительно в спешке. Неужели «Проказница» тонула и кто-то спасал картину, не заботясь о сохранности рамы?…
Один из сыновей Фалдена, проходя мимо, испуганно отшатнулся от моряка, и Брэшен, осознав, что свирепо уставился куда-то в пустоту, поспешно переменил выражение лица…
Кое-кто из тех, с кем он плавал на «Проказнице», были его многолетними товарищами. Их лица живо поднялись перед его умственным взором. Вот Григ, умевший сплеснивать[24] тросы быстрее, чем некоторым удавалось болтать языком. Шутник Комфри… И еще не менее полудюжины людей, с кем он делил кубрик. Юнга Майлд, обещавший стать отличнейшим матросом… если только склонность безобразничать прежде не доведет его до могилы. Брэшену оставалось только надеяться, что пираты, захватившие судно, предложили им вступить в их ряды и у парней хватило здравого смысла сказать «да»…
Насущная необходимость узнать, что же случилось с «Проказницей», так и жгла его изнутри. Он задумался о том, есть ли способ проявить любопытство, никак не выдав себя…
И понял, что ему, собственно, наплевать.
Он спросил:
— Кстати, а где ты раздобыл эту картину?
Покупатель и продавец недоуменно обернулись и уставились на него.
— А тебе что за дело? — поинтересовался капитан Финни. Весьма серьезно спросил.
Синкур Фалден тотчас вмешался, явно усмотрев для себя еще один шанс впарить картину неуступчивому покупателю:
— Картина хранилась на самом корабле и там же была взята. Таким образом, ныне она является вещественным свидетельством редчайшего из редких событий: захвата живого корабля!
И он принялся заново разворачивать полотно, полагая, что его слова придали ему особую привлекательность.
Брэшен языком передвинул кусочек циндина, медленно таявший за губой.
— Ну так, стало быть, все вранье, — проговорил он нарочито грубо. И посмотрел капитану Финни прямо в глаза: — Вот это-то мне покоя и не давало. Сам посуди: если кто таскает с собой на судне картину, так, скорее всего, это портрет этого самого корабля, так? Но кто когда слышал, чтобы живой корабль оказался захвачен? Не бывало такого, да и быть не может, это тебе хоть кто скажет. Так что картина — поддельная. — И Брэшен, как бы запоздало спохватившись, перевел взгляд на барыгу: — Да нет, не то чтобы я хотел выставить тебя несчастным лгунишкой, — сказал он в ответ на бессловесное возмущение, отразившееся у того на лице. — Я просто к тому, что тот, у кого ты сам купил эту картину, тебя, скорее всего, надул.
И он улыбнулся перекупщику, отлично зная: вовремя сделанный намек на то, что-де собеседник сам не знает, о чем говорит, есть лучший способ вызвать его на откровенность.
Старая уловка сработала. Выражение оскорбленной невинности на лице Фалдена сменилось холодным самодовольством.
— Ошибаешься, друг мой, — заверил он Брэшена. — Хотя я, конечно, понимаю, почему ты не хочешь мне верить. Живые корабли захватывать — это вам не мух ловить. Обычному человеку такой подвиг не по плечу. А вот капитан Кеннит преуспел! И, думаю, ты не удивишься моим словам, если только это имя для тебя хоть что-нибудь значит!
Капитан Финни презрительно фыркнул:
— Кеннит? Эта паршивая задница?… Неужто еще жив? Я-то думал, ему давным-давно кишки выпустили, да и поделом. Может, ты еще скажешь, будто он по-прежнему носится с этой дурацкой идеей насчет того, чтобы пиратским королем заделаться, а?
Вот тут Брэшену в первый раз показалось, что негодование синкура Фалдена было ненаигранным. Тучный коммерсант выпрямился, даже став выше ростом, и набрал полную грудь воздуха — так, что его пестрый наряд раздулся подобно парусу на ветру.
— Попридержи язык, — сказал он, — когда рассуждаешь о человеке, почти что помолвленном с моей дочерью. Лично я отношусь к капитану Кенниту с величайшим уважением. Я горжусь тем, что он удостоил меня исключительного права продавать добытое в славных сражениях. И я не потерплю, чтобы о нем говорили в таком уничижительном тоне!
Финни покосился на Брэшена и ответил:
— Ну, тогда лучше я вообще ничего не буду про него говорить. Просто потому, что у этого малого не все дома. Вот так, мой синкур. Да, он капитан каких поискать, и корабль у него что надо. При всем желании не придерешься. Ну а в прошлом году распространился дикий слух, что ему якобы судьбой предназначено стать королем Пиратских островов. Говорят, он ходил на остров Других и получил там это предсказание. Ну, о том, насколько мы тут все жаждем заполучить на свою голову короля, я и рассуждать не буду. Аж прям ждем не дождемся!.. А потом про него начинают рассказывать еще и такое, будто он принялся гоняться за работорговыми кораблями, да не ради добычи, а просто чтобы освобождать невольников. Нет, не то чтобы мне было совсем не жалко бедолаг, которых нынче пачками переправляют в Калсиду. Жалко, конечно. Но мне и себя, знаешь ли, жалко. Твой Кеннит такой кипеж устроил, что наш сопливый сатрап не придумал ничего лучше, чем сторожевики за пиратами посылать. У него ведь даже ума не хватило сообразить: раз это внутреннее дело Джамелии, надо своими силами и управляться. Так нет же, он нанимает калсидийцев якобы для того, чтобы очистить от нас острова. А что те на самом деле творят? Потрошат торговые корабли, забирают лучшие грузы… да нас же еще во всем обвиняют. — И Финни осуждающе покачал головой. — Король Пиратских островов… Да уж. Чего ждать от королевской власти, как не нового дерьма себе на голову?
