Жители Сиракуз с высоты своих стен наблюдали за осуществлением этого плана. Первым делом карфагеняне заняли расположенное за пределами города святилище Деметры и Персефоны — богинь, более других почитаемых на Сицилии, — и вынесли оттуда всю утварь и все драгоценные предметы. Они забрали даже две культовые статуи из золота и слоновой кости, после чего разбили их на части, чтобы продать по отдельности. Это святотатство повергло народ в ужас, традиционно в высшей степени благоговейно поклонявшийся этим божествам, и даже самого Дионисия, несмотря ни на что не забывшего о своей встрече в пещере Генны.
Потом Гимилькон начал строить крепость на мысе Даскон, чтобы контролировать доступ к тому участку берега, где — частью на суше, частью на якоре — стояли его корабли.
Тем временем иберийские и мавританские наемники разрушали огромные монументальные гробницы, высившиеся вдоль Камаринской дороги, а материал использовали для возведения укреплений вокруг второго морского лагеря, возле Племмириона, южного мыса залива.
Попытка заблокировать Северный порт провалилась, поскольку катапульты, установленные Дионисием на дамбе, мешали кораблям приближаться более чем на сто пусов, не рискуя быть затопленными. Таким образом, у сиракузцев по-прежнему оставался канал для поддержания связи с внешним миром.
Масштабные приготовления противника вселяли в жителей Сиракуз великое беспокойство, чувство бессилия. Им казалось, что каждый новый день, каждый этап осадных работ приближает их к катастрофе.
Дионисий понял, что должен что-то сделать, дабы побороть эту убийственную готовность смириться со своей участью. Необходимо было поднять моральный дух людей и собственный авторитет. Поэтому он вызвал к себе Филиста.
— Ты должен отправиться в путь, — объявил он другу. — Поезжай просить помощи у спартанцев, а также в Коринфе, нашей метрополии. Мне не много нужно, но люди должны осознать, что мы не одни, что нам еще оказывают поддержку, что у нас есть союзники. Когда афиняне осаждали Сиракузы, достаточно оказалось прибытия небольшого отряда спартанцев, чтобы поднять моральный дух людей и убедить их в возможности победы. Нам нужны корабли. С теми, что у нас есть, мы не сумеем провести достаточно эффективные операции. Ты отправишься завтра же. Лептин будет держать для тебя открытым коридор, пара его пентер сопроводит тебя до выхода в открытое море.
— Я сделаю все, что смогу, — ответил Филист и отправился в порт, чтобы договориться с Лептином и распорядиться о погрузке его багажа, включавшего между прочим весьма увесистый ящик с книгами.
Лептин принял его в своем кабинете командующего флотом.
— Неплохо выглядишь, — заметил Филист.
— Ты тоже, — ответил Лептин.
— Ты ведь знаешь, я еду в Грецию.
— Знаю. Он сподобился мне сообщить.
— Ты не должен так говорить. Дионисий любит тебя и уважает.
Лептин переменил тему:
— Когда ты будешь готов к отплытию?
— Завтра ночью.
— Отлично. Они нас не заметят.
Филисту действительно удалось покинуть город, ускользнув от внимания карфагенян благодаря отвлекающему маневру Лептина; он целым и невредимым добрался до Греции и отправился сначала в Спарту, затем — в Коринф. Спарта выделила ему лишь одного военачальника в качестве военного советника, Коринф же послал в Сиракузы эскадру из тридцати кораблей с командами в полном составе и пехотой на борту; они добрались до осажденного города весной.
Лептин отправился навстречу подкреплению на маленьком судне и предложил войти в порт ночью, в полнолуние. В гавани он велел оборудовать причалы, надежно укрытые и незаметные с моря и даже из города, чтобы спрятать там небольшой коринфский флот. Только так они могли достигнуть эффекта внезапности.
Первое совещание верховного командования он собрал в своей резиденции верховного наварха и, поприветствовав спартанского военачальника, начал так:
— Я получил известия сегодня утром о том, что отряд из девяти карфагенских триер завтра вечером доставит в лагерь противника провиант и жалованье наемникам. С вашей помощью я надеюсь осуществить перехват.
Присутствующие переглянулись с недоумением и тревогой. Они спрашивали себя: Лептину ли лично принадлежит эта идея, или она получила одобрение Дионисия, но никто не осмелился поинтересоваться вслух.
Спартанский военачальник, по имени Эвридем, заметил:
— Мне кажется, это хорошая мысль, но необходимо претворять ее в жизнь очень осторожно.
— Верно. Поэтому мне нужны лоцманы и моряки, способные водить корабль ночью, — сказал Лептин.
— Все наши лоцманы это умеют, — ответили коринфские флотоводцы. — Мы выходили в море по ночам уже тогда, когда вы еще и днем этого делать не умели.
Лептин не поддался на издевку: жители метрополии всегда вели себя высокомерно, но ругаться с ними не следовало ввиду создавшегося положения. Он ответил только:
— Отлично. Именно это нам и надо. Мне нужно двадцать кораблей: десять наших, десять ваших. Пусть гребцы и команды будут готовы начать маневрирование, когда протрубят вторую стражу. Цель экспедиции им сообщат командиры, когда корабли выйдут в открытое море. Я сам буду прокладывать путь. Следуйте за «Буваридой».
На следующий день, в полночь, эскадра покинула гавань с погашенными огнями и бесшумно вышла в море.
25
Лептин устроил все так, чтобы ночное предприятие прошло успешно: в море спустили несколько лодок на расстоянии одного стадия друг от друга, с флотским начальством на борту, переодетым в рыбаков, намеревающихся при свете ламп заняться своим ремеслом. Как только с первой из них заметили силуэт карфагенского корабля, оттуда послали сигнал, и сиракузский флот выстроился веером, носом в открытое море, кормой к ветру. Еще один световой сигнал с головного судна — и операция началась.
Карфагеняне были так уверены, что перед ними корабли своих, явившиеся проводить их в порт, что, осознав реальную ситуацию, они даже не успели среагировать. Каждую из их триер атаковали два неприятельских корабля и наводнили сотни воинов. Многие из членов экипажей попросту спали, а проснувшись, обнаружили, что враги приставили им к горлу мечи.
Тех, кто пытался сопротивляться, убили, остальных лишь разоружили; корабли на буксире оттащили в гавань, а ценную добычу спрятали на складах.
Дионисий, ожидавший на дамбе, лично отправился навстречу брату и обнял его.
— Хорошо сработано, клянусь Зевсом! Нам была нужна победа, пусть даже маленькая. Завтра тебя будут чествовать как героя!
— Маленькая? — удивился Лептин. — Погоди и увидишь, мы еще и половины работы не сделали.
— Что ты такое говоришь?
Пришел запыхавшийся Филист в ночном хитоне.
— Что здесь происходит? Вы могли бы предупредить меня, что…
— Гимилькон ждет свои корабли сегодня ночью, верно? — проговорил Лептин.
— Да, это так… — согласился Дионисий.
— И он их получит. — Он повернулся к другим военачальникам, стоявшим вокруг: — Вы переоденетесь в платье пленников, гребцы пересядут на карфагенские корабли и подготовятся к скорейшему выходу в море!
— Блестяще, — одобрил Филист, — абсолютно блестяще: план, достойный великого стратега.
— Я с тобой, — сказал Дионисий.
— Лучше не надо, — возразил Лептин. — Это все-таки очень опасная затея. Одного из нас двоих вполне достаточно, и лучше, чтобы ты остался в городе. Кроме того, у тебя семья, а у меня никого нет. До сих пор все шло гладко, так? Дай мне самому этим заняться.
Дионисий пристально посмотрел ему в глаза.
— Я готов был убить тебя в Катании…
— Знаю.
— И допустил бы чудовищную ошибку. Иногда я спрашиваю себя, кто из нас на самом деле лучший.
— Разумеется, я, — ответил Лептин. — Скажи мне пароль, ублюдок!
— На самый край света! — рассмеялся Дионисий.
— На край света! — повторил Лептин и взбежал на мостик карфагенского корабля.
Филиста тронуло это грубое прощание. Он-то знал, что самые глубокие чувства по-прежнему живы в душе Дионисия под коркой власти, затвердевавшей с каждым проходящим днем. Он продолжал надеяться, быть может, обманывая себя, на то, что человек в конце концов одержит верх над тираном.
Эскадра вышла из Лаккия и двинулась, держась, насколько возможно, ближе к Ортигии, и так добралась до Племмириона, с противоположной стороны от Большого порта. Потом повернула к Даскону, где сверкали огни карфагенского лагеря и виднелись дозорные суда.
Часовые отдали честь знаменам Танит, проходившим мимо них, и получили ответ на своем языке. Одному карфагенскому военачальнику приложили меч к горлу, убедив его таким образом успокоить их, подав знакомый голос. Теперь маленькая флотилия могла продолжить движение, и Лептин повел ее в глубь гавани, где стояло на якоре около пятидесяти боевых кораблей.
