…и безжалостной смертью упало с неба косое лезвие, расколов её корпус пополам. В пробоину хлынула соленая вода, а где-то вдалеке Великий шторм расхохотался, злорадно потирая руки — наконец-то, дождался! Что ж, всему на свете есть время…
Но она не умерла. Человек, так долго бывший с нею единым целым, тряпичной куклой рухнул на палубу, но и он не умер.
Случилось нечто непоправимое, и осознание этого накатило, как мощная волна, способная опрокинуть и утянуть на дно, а потом волны ринулись одна за другой, неся холодный ужас и безумие, потому что «Быстрая» встретилась лицом к лицу с самым жутким из своих страхов — она осталась в одиночестве.
Все то, что делали с нею потом…
— …уже не имело значения, — прошептал Хаген. — О, Заступница!
Гарон стоял рядом с ним; глаза моряка были закрыты, а выражение бледного лица нельзя было назвать иначе как страдальческим. Видел ли он те образы, которые «Быстрая» показала пересмешнику, или же вспоминал, что произошло с ним самим десять лет назад? «Моя вина, — сказал себе Хаген. — Я заставил его вернуться в прошлое, из-за меня он потерял свою новую мечту, свою деревянную лодку. Я виноват…»
— Тот, кто сотворил такое, — негромко проговорил Гарон, — утратил свою душу.
Он повернулся к пересмешнику, ошеломленному столь неожиданными словами, и прибавил:
— А я, кажется, вновь обрел разум…
Мачты «Быстрой» трещали, паруса на глазах расползались, превращаясь в лохмотья, но загадочным образом она неслась вперед, как будто была настоящим, живым фрегатом. Гарон немногое мог для неё сделать — лишь направить туда, где находился черный корабль, — да к тому же для фрегата, лишенного абордажных крючьев, оставался лишь один способ атаки.
— Держитесь крепко! — крикнул моряк.
Это был не просто таранный удар, это было форменное самоубийство, на которое ни за что не отважился бы кто-то другой. «Быстрая» врезалась в борт черного корабля с такой силой, что носовое копье полностью вошло в его корпус, как нож входит в переспелое яблоко. Живой фрегат от такого удара парализовало бы, но черный как будто и не заметил, что произошло. Гарон махнул рукой и первым перебежал на палубу вражеского корабля, на ходу вытаскивая саблю; товарищи последовали его примеру, а Хаген на миг замешкался — ему не хотелось покидать «Быструю».
«Прости меня… лучше бы тебе не просыпаться, не переживать эту боль заново…»
Едва эта мысль мелькнула в голове пересмешника, он ощутил прикосновение — теплое и ласковое, но вместе с тем печальное. Это было что-то вроде прощального объятия, и пересмешник ринулся в бой с внезапным ощущением, что вершит месть именно за собственный корабль и собственного капитана. Он чувствовал, что «Невеста» и Крейн его поймут и простят.
Что могут сделать восемь человек против тридцати? Не так уж много. Всего лишь внести сумятицу во вражеские ряды, не дать черному кораблю выдвинуться вперед, навстречу «Невесте», позволить Крейну исполнить свою часть плана — а потом погибнуть, потому что запас чудес, припасенных Заступницей для них на эту ночь, давным-давно исчерпан.
Пересмешник никогда не был умелым бойцом, но этой ночью он словно впустил в себя не только сознание «Быстрой», а ещё и чью-то чужую душу, обладавшую всеми необходимыми знаниями. Отчего-то это его не удивляло, как не удивляло и кое-что другое: матросы с черного фрегата показались Хагену похожими друг на друга безликими куклами, словно они были вовсе не людьми, а меррскими солдатами, которые, если верить рассказам бывалых моряков, сотворены Морской царицей из песка, водорослей и мелкой морской живности и одухотворены ею для одной лишь цели — сражения.
Что ж, цель у них была общая…
…удар. Это так просто. Не нужно лгать и изворачиваться, подавая яд и ожидая результата, всё честно — лицом к лицу, глаза в глаза, кто успел, тот и… Ничего, что вместо лица ты видишь лишь расплывчатое пятно, ведь твой противник видит то же самое. Удар…
Мерр — не человек, он не чувствует боли, не истекает кровью, и удар сабли может остановить его только в том случае, если отрубит ногу, руку с оружием или голову. На лице мерра никогда не отразится злость на врага или растерянное осознание приближающейся смерти. Пересмешник всё это знал, хотя и никогда не сражался с морскими воинами, он вообще ни разу не бился против такого большого количества противников, да ещё и рука об руку с малознакомыми людьми, которых он ещё минувшим вечером считал проходимцами, неудачниками, чуть ли не бандитами.
…удар — сталь пронзает чужое тело, раздается чей-то крик. Не слушать. Дальше. Где-то рядом огромный Гарон яростно рычит, словно дикий зверь, и кажется, что он готов рвать врагов голыми руками. Но их слишком много, слишком… а ведь ты чувствуешь? Вас уже не восемь, а семь…
Шесть…
Высверк молнии перед лицом заставил Хагена отшатнуться, и удар пришелся вскользь. Жгучая змея поползла по груди, вниз от левого плеча, но он, не обращая на это внимания, рубанул в ответ и оказался более точным.
Удар…
Повеяло холодом — их теперь осталось пятеро, и Хаген с внезапным облегчением понял, что скоро всё закончится. Его охватила усталость не тела, но души; сабля сделалась тяжелой, а скользкая от чужой крови рукоять так и норовила выскользнуть из стиснутых пальцев. За одну эту ночь он убил больше народа, чем за десять лет службы у дядюшки Пейтона… нет, у Его Величества Аматейна.
Пора взглянуть правде в глаза.
Он лгал себе, говоря, что рассчитался с Пейтоном Локком за обман и за то, что любящий дядюшка отнял у них с Триссой возможность быть счастливыми, или просто — возможность быть. Пейтон сделал его убийцей, Аматейн — дважды предателем, так он твердил себе, отыскивая тайные пути в Яшмовую твердыню, чтобы наконец-то свершить месть за клан, за Триссу, за самого себя. А когда шанс, которого пришлось дожидаться несколько лет под личиной старого слуги лорда Рейго Лара, наконец-то представился, он… его упустил. Он подчинился Ризель столь безоговорочно, словно был на самом деле её слугой, причем верным и преданным, готовым отдать жизнь за свою госпожу.
Что же с ним произошло?..
…на скользкой палубе ты спотыкаешься, падаешь на одно колено — и тотчас же получаешь удар в спину. Темнеет в глазах, твой хребет превращается в раскаленный железный прут, и на миг кажется, что руки и ноги тебя больше не слушаются. Это конец? Нет. Ещё нет…
В тот момент, когда Хагену показалось, что он больше не выдержит, его противник рухнул на палубу. Пересмешнику некогда было рассуждать, что послужило этому причиной, но одно он точно знал: ни одна из ран матроса не была смертельной. Смерть наступила не от удара саблей, она… упала с неба.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
