"Что мне его поучать? Парень по возрасту старше меня, пятнадцать лет учился ― институт за плечами. Я, небось, в его понятии несмышленыш, а по общим знаниям ― человек каменного века. Для него устройство "Ила", наверное, проще велосипеда. Правильно ли все же я сделал, что не стал нажимать на полный разбор и не высказал своего отношения к его пилотированию?… Ладно, пусть считает, что я ему верю и все принимаю за чистую монету. А может, в показной доброжелательности ― мой просчет. И теперь он не знает, как поступить дальше. Хамы ждут окрика, возмущения, в этом случае они знают, как им себя вести и что делать. А доброта, невозмутимость их выбивают из привычной колеи".
Подготовка самолета к повторному вылету закончилась, и Сохатый пошел к машине.
…Минуты через три после взлета Иван понял, что Хохоня не разгадал его мыслей, не учуял своего разоблачения.
Самолет приближался к зоне. Сохатый, предчувствуя новую пытку, устраивался в кабине с максимально возможным удобством, туго подтянул привязные ремни.
― Товарищ старший лейтенант, ошибки свои вы знаете и правильно разобрали. Говорят, что познание собственных недостатков ― первый шаг к их исправлению, поэтому постарайтесь для своего и моего удовольствия.
Сохатый произнес эту фразу спокойно, вежливо. С нарушителями порядка и дисциплины он привык разговаривать на "вы". И этот прием срабатывал всегда безошибочно: действовал, как ушат холодной воды; Но не только к этому стремился Иван. Он постоянно ощущал в себе стремление не давать воли раздражительности, и чем неприятней был ему провинившийся человек, тем весомей, выдержанней звучало "вы". "Ты" у него было в ходу только с хорошими, может быть, даже близкими ему по духу людьми, которых он мог отругать за провинность, без оскорблений и унижения, иногда даже с крепким словцом. Старожилы полка еще в войну уловили эту его особенность. Опасались оказаться в шеренге вежливо опрашиваемых.
― Понял, командир! Начинаю задание!
И началось… Если в первом вылете Сохатый внимательно изучал летчика, пытался проникнуть в мысли и поступки Хохони, то сейчас он выяснял механизм возникновения и нарастания ошибки, старался представить себя в пилотском кресле старшего лейтенанта и как бы планировал его действия, ожидая появления очередного трюка. "Прогнозы" оправдывались, и это все больше злило Сохатого. Артистическое увлечение игрой в неуменье делало симуляцию слишком очевидной. Хохоня начал уже последний комплекс фигур, а Сохатый все думал о том, как заставить летчика раскрыть свое истинное уменье летать, искал средство или способ, искал условия, в которых бы у летчика была отобрана любая возможность баловства с машиной, оставались бы только единственно необходимые и правильные действия. Нужна была какая-то грань, острие ножа, отделявшее миг игры от мира естественных поступков.
После пикирования старший лейтенант начал боевой разворот с набором высоты. "Ил" выполнял разворот тяжело и неохотно, с заносом хвоста, но Хохоня упорно не хотел уменьшать отклонение руля поворота. Сохатый осторожно попробовал ногами педали управления: они оказались зажатыми летчиком.
"Вот она, та ситуация, ― подумал он. ― Если Хохоня не уменьшит задир самолета вверх и не убавит отклонение руля поворота в конце разворота, будет пред-штопорное состояние. Если чуть-чуть увеличить ошибку ― машина сорвется в штопор. Летчику деваться тогда некуда: надо будет выводить, действовать правильно и быстро".
Иван посмотрел на высотомер: без малого две тысячи метров. Для штопора маловато. Но для срыва и вывода из него достаточно. Посмотрим, как это у .него получится.
Машина лезла вверх последние метры. Скорость упала уже ниже нормы, но прямой опасности падения пока не было, и, видимо, это понимал старший лейтенант, так как не уменьшал отклонение педали руля поворота.
"С нами чертова сила!" ― подумал Иван и, пересилив не ожидавшего его действий Хохоню, двинул педаль управления рулем поворота вперед на всю длину ноги. И задержал ее.
Подчиняясь рулю, "Ил", как стреноженный конь, заваливаясь в крен и опуская нос, сбрыкнул хвостом н пошел с вращением к земле.
― Хохоня, выводите! Я управление не держу!
Ответа не последовало.
Сохатый посмотрел вперед и удивился. Голова и плечи летчика были необычно низко опущены. Через лобовое стекло передней кабины Иван хорошо видел землю.
"Не смотрит на землю. Не видит штопора, ― мысль Сохатого работала стремительно. ― Надо выводить самому".
Сохатый взял управление и хотел поставить рули на вывод, но рычаги оказались зажатыми намертво. Сил у Ивана не хватило.
― Хохоня, выводи из штопора!
Летчик молчал.
― Брось управление, я выведу!
В ответ ― ни слова. Иван снова попробовал рули ― зажаты.
Мелькнула злость на себя за эксперимент, на Хохоню за его испуг. Иван понял, что Хохоня сейчас не играет, а на самом деле испугался. Остолбенел, парализован, в шоке. И если он сам не выведет летчика из этого состояния, то они погибнут оба, или ему надо прыгать с парашютом.
Изловчившись, Сохатый дотянулся до передней кабины и что было силы ударил Хохоню кулаком по правому плечу. Ударил еще раз по спине, между лопаток.
― Брось управление!
Миг ― и Сохатый услышал свободу педалей и ручки управления. Враз поставил рули на вывод и посмотрел на высотомер.
― Сидите тихо! Не мешайте мне. Высоты хватит.
Машина послушно перестала вращаться, и Сохатый, передвинув педали в нейтральное положение, расслабил напряжение ног. В пикировании самолет понесся к земле. Торопиться выводить в горизонтальный полет теперь уже не рекомендовалось, надо было набрать побольше скорость, чтобы вывод из пикирования получился спокойным и надежным, обеспечивающим уход от земли боевым разворотом вверх.
Машина пикировала, а Сохатый с удивлением слушал своими ногами дрожь педалей управления. Дрожали они не сами по себе, а передавали испуг Хохони, у которого дрожали ноги.
Иван пощадил самолюбие летчика, как ни в чем не бывало заговорил:
― Внимание! Выводим из пикирования на высоте сто метров. Так! Делаем вместе боевой разворот и восходящую спираль, пока не наберем три тысячи метров. На высоте берете управление и самостоятельно выполните с прямолинейного полета срыв в штопор. Времени до этого момента много еще. Рассказывайте, как будете вводить машину в штопор и выводить.
Хохоня не ответил.
― Что молчите, старший лейтенант?
― С мыслями собираюсь. Хочу правильно сказать и точно приказ выполнить. Не штопорил ни разу. Подумать надо…
На высоте три тысячи метров Сохатый убрал обороты мотора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
