— Я вас спрашиваю о дежурном.
— Он тоже уходит.
— А если случится беда?
— К утру вернется, — ответила сестра тихим, кротким голосом, но по ее скривленным губам и блеснувшим глазам было видно, что она возмущена таким дежурством.
«Рассердится, пускай сердится, он все же обязан распорядиться», — подумала Мария и снова набрала номер доктора Пайора.
— Но, позвольте, это неслыханно!.. Что за комедия? Ей-богу, я вас не понимаю. Неужели так срочно? Ну, тогда оперируйте сами.
И трубку снова повесили.
— Прошу вас, сестра Аннунциата, посмотрите скорее, нет ли в больнице кого-нибудь из хирургов. Если даже спят, поднимите от моего имени.
Сестра Аннунциата старческими, тяжелыми шагами удалилась. Мария пошла к больной и в ожидании возвращения сестры принялась считать пульс.
Через три минуты, показавшиеся Марии вечностью, сестра Аннунциата вернулась.
— Доктор Жилле у себя в кабинете.
— Где его кабинет?
— Здесь, на этаже, за створчатой дверью.
— Спасибо, я пойду за ним.
Доктор Эден Жилле жил в больнице. Перед его комнатой в коридоре стояли два плетеных кресла и круглый столик. Висевшая на дверях медная табличка и почтовый ящик говорили о том, что их владелец обосновался здесь надолго. На стук Марии Орлаи послышался сонный, раздраженный голос:
— Кто там опять, черт возьми?
— Ординатор Мария Орлаи, дежурная терапевтического отделения.
— Что вам нужно?
— Надо оперировать кишечную непроходимость.
— Боже праведный, сейчас?! — возмутился голос.
— Срочно.
В дверях образовалась узенькая щель, а затем появился в пижаме взлохмаченный доктор Жилле.
— Простите, что я вас разбудила, но нужна срочная операция…
— На завтра заняты все операционные столы.
— Не завтра, а сейчас, немедленно.
— Сейчас? Ночью? Вы шутите! Во-первых, я не дежурный, а стало быть, мне нет никакого дела… Во-вторых, примите от меня совет на всю жизнь: никогда не следует волноваться. У больного в восемь часов утра заболит живот, а он в полночь приходит в больницу, потому что у него, видите ли, выдалось свободное время. Или, скажем, во вторник он съел пятнадцать галушек со сливами, а с расстройством желудка идет в воскресенье, пусть возится несчастный дежурный. Больные обычно выдерживают до утра. Дайте ему севенал.
— Прошу вас, господин младший врач, вы хоть посмотрите.
— А что, разве она такая красавица?
— Не шутите, пожалуйста. Сорокапятилетняя работница, мать четырех детей.
— Мать ее была прачкой, а отца пришиб корабельный канат… Если и впредь будете поступать, как велит вам ваше доброе сердце, если… апчхи… извините… — Эден ухватился за нос и громко чихнул. — Еще, чего доброго, простужусь. Простите, но я хочу спать. И очень прошу вас, ложитесь и вы. Могу вас заверить, что больше не открою дверь даже самому господу богу.
Сестра Беата мокрой салфеткой вытирала лицо женщины.
— Ну, как? — спросила вернувшаяся Орлаи.
Сестра махнула рукой.
— Если не сделают операцию, она, бедняжка, до утра не протянет.
«Возьму и сама сделаю операцию», — решила Мария и закусила губу от волнения.
— Послушайте, доктор. А что, если поискать господина Ача, может быть, он еще в больнице. Правда, доктор Ач работает в родильном отделении, но он очень порядочный человек.
— Поищите его, сестра Беата.
Не прошло и двух минут, как сестра Беата вернулась с высоким молодым врачом. Доктор Ишгван Ач представился и тотчас же подошел к больной. Орлаи следила за его быстрыми, уверенными движениями.
— Подозреваю непроходимость кишок, — сказала Мария.
— Правильно подозреваете. Здесь и в рентгене особой нужды нет. С этим тянуть нельзя. Немедленно взять кровь и направить в операционную. Прошу вас, сестра Беата, разбудите, пожалуйста, Фери, пусть подготовят вторую операционную, только тщательно проверьте светомаскировку на окнах. Еще не хватало, чтоб нас тут начали бомбить. А вам, коллега, тоже придется помыть руки, потому что у меня всего один ассистент.
Ассистентом Ача был сын швейцара дядюшки Ведреша.
Старик поторопился к себе в комнату, чтоб разбудить сына.
— Доктор Ач зовет, срочная операция.
Парню не понадобилось повторять дважды, он тотчас же поднялся. Дядюшка Ведреш вернулся на свой пост. Он отсутствовал всего несколько минут, но таково уже счастье бедного человека: пока его не было на месте, черт принес одетого с ног до головы во все черное нилашиста с нарукавной повязкой.
— Куда вы запропастились? Где шляетесь? Не можете усидеть?..
Напуганный Ведреш не знал, как и угодить пришедшему.
— Я уже на месте, изволите видеть. Что прикажете?
— Мне нужен доктор Жилле. Передайте ему, что пришел Паланкаи.
— Садитесь, пожалуйста. Одну минуточку…
Сколько ни звонил дядюшка Ведреш по внутреннему телефону, никто не поднимал трубку. Делая еще одну попытку, он объяснял:
— Видите ли, случается иногда, что он уходит… в отделение… или очень крепко спит. Или телефон выключил… а может быть, и вовсе нет дома…
Паланкаи молчал. Серыми колючими глазами он смотрел прямо в испещренное лиловыми жилками лицо дядюшки Ведреша.
Как тот ни старался дозвониться, все напрасно.
— Ну, что там?
— Не знаю… Не отвечают.
— Тогда я сам пойду к нему.
И Паланкаи, громко стуча ногами по каменному полу коридора, пошел наверх. От бледно-синего света, отвратительного запаха йода, эфира и крови ему становилось дурно. Он торопливо поднялся на второй этаж, повернул у створчатой двери налево и постучался. Никакого ответа не последовало. Заметив звонок, Эмиль нажал на кнопку. Звонок затрещал так, что, казалось, от его звука сотрясались стены. Никто не отвечал. Тогда он стал лупить в дверь кулаками. Но тут открылась дверь соседней комнаты и в коридор высунулась голова негодующей монашки.
— Извольте соблюдать тишину. Вам кого надо?
— Я ищу доктора Жилле.
— Вам лучше прийти завтра утром, возможно, он ушел в город.
— Но мне необходимо срочно повидаться с ним.
— Вы больны?
Паланкаи не ответил и снова принялся стучать.
— К сожалению, должна вам сказать, что у нас нет свободных мест.
— Для меня найдется, будьте покойны.
— Тогда пройдите в дежурку. Доктор ушла в операционную и, как только вернется, осмотрит вас, — сказала сестра, все еще сохраняя терпение.
— Отстаньте.
— Прекратите, пожалуйста, стук, а то мы вас выведем отсюда. Здесь больные спят.
— Меня вывести? А ну-ка, попробуйте.
— Не кричите!
— Эх! — со злостью махнул рукой Паланкаи. — Как видно, этот идиот Эден действительно где-то шляется. Авось вернется домой.
С этой мыслью Эмиль уселся в одно из плетеных кресел, поставил на другое ноги и заснул.
Он не слышал, как по коридору взад и вперед ходили люди, тащили мимо носилки. Никто не обращал на него внимания. Только около часа ночи, когда усталая, взволнованная и счастливая Орлаи возвращалась из операционной, она мельком взглянула на Паланкаи, который безмятежно продолжал спать, полуоткрыв рот.
— Ожидает доктора Жилле, — ответила монашка на вопросительный взгляд Орлаи. И они пошли дальше, к палате, где спала вспотевшая, бледная, но вырванная из лап смерти женщина.
В половине седьмого утра Паланкаи открыл глаза и тут же увидел стоявшего рядом с ним распухшего Эдена в полном медицинском облачении.
— Так это ты, толоконный лоб, был моим ночным посетителем? — захохотал он. — Почему ты не назвался? Откуда я мог знать? У меня была женщина, несчастный, и мне не хотелось вставать. Я думал, опять зовут оперировать или стучится какой-нибудь богатый еврей. Ныне подобные клиенты не дают мне покоя… Ну, пошли ко мне в комнату. Что будешь пить? Не плохая у меня берлога, а? Со времен твоего последнего посещения я ее немного обставил.
Паланкаи посвятил комнате Эдена всего лишь беглый взгляд. Она была похожа не столько на кабинет врача, сколько на притон разбойников. На стенах висели один поверх другого ковры, на письменном столе красовались вазы и кубки.
— Можно подумать, что ты не хирург, а чемпион по борьбе, — заметил Паланкаи и уселся в кресло.
— Знаки любви моих благодарных пациентов.
— Эден, скажи чистосердечно, ты хоть раз прикасался к больному?
— Только в самых критических случаях. Поэтому-то они так мне благодарны, — ответил Жилле и громко засмеялся над своей шуткой. — Я сейчас занимаюсь исключительно распределением коек. Удобная больничная койка с температурным листком над головой — пять тысяч пенге, с высокой температурой — семь тысяч, с операцией — десять тысяч.
— А мне за сколько предложишь?
— Боже мой, да разве ты собираешься лечь в больницу?
— А почему бы и нет?
— Ты с ума сошел!
