Управляющий минуту раздумывал, затем с подчеркнутой вежливостью вскочил и показал рукой на свое место. Эсэсовец сел и, как ни в чем не бывало, отвернулся и уставился в окно. Татар покраснел до корней волос и в дурном настроении нетерпеливо стал ждать своей остановки.
Паланкаи встретил начальника с веселой снисходительностью.
— Привет, старина. Позволь представить тебе моего папашу. Благородный, почтенный, достославный витязь Эмиль Паланкаи старший, бывший помещик, бывший гусарский офицер и бывший бургомистр. Папа, ты ведь знаешь господина управляющего Татара, моего доброго и отзывчивого учителя, который с тех пор, как мы пришли к власти, ни разу не назвал меня глупым нилашистом.
Татар в замешательстве пролепетал что-то.
— Эмиль, не фамильярничай с господином управляющим. Я вам очень благодарен, если вы действительно держите моего сына в ежовых рукавицах. Он еще совсем зелен и легкомыслен.
— Отцовское наследие, — ответил Эмиль. — Но, может быть, не будем здесь торчать, пройдемте в столовую.
— А твоя сиятельнейшая жена куда девалась? — посмотрел по сторонам Паланкаи-отец.
— Я предоставил ей выходной день и сам заменю хозяйку дома. Мне казалось, что нам будет приятнее поговорить втроем.
Паланкаи налил в рюмки вина и предложил холодное мясо.
Татар ел молча. Он ждал, чтобы разговор начал Паланкаи.
Но Паланкаи младший, по всей вероятности, интересовался только тем, чтобы насытить своих гостей мясом, вареньем, пирогами.
Наконец Татар не вытерпел и решился спросить:
— Что вы хотели мне сказать, Эмиль?
— Успеется, дядя Дюри. Возьмите себе компотику. Сейчас я приготовлю черный кофе.
После кофе снова пили вино, затем Паланкаи еще раз принялся молоть кофе.
— Вы хотели поговорить о заводе? — спросил Татар.
— Разумеется, — ответил Эмиль, продолжая возиться с мельницей.
— А о чем именно?
Так просто. Поговорить — и все. Спросить, например, у господина управляющего, доволен ли он нынешним руководством предприятия?
— Нисколько!
— Наши мнения совпадают, — произнес Эмиль и развалился в кресле. Насвистывая мотив «Голубого Дуная», он в такт вертел ручкой мельницы. — Совершенно совпадают. Кое-кто из моих партийных дружков уже говорил, что мне, как представителю хунгаристской партии, следовало бы немножко присмотреть за делами.
— О да, разумеется.
— Ну так вот, вы, как один из руководителей предприятия, могли бы кое в чем проинформировать меня.
— Простите, Эмиль, я крохотная песчинка, — запротестовал управляющий. — Если бы вы присутствовали на заседании дирекции, то могли бы сами убедиться, что я не имею права голоса. Все мои лучшие предложения не встретили одобрения. Кто выступил за военные поставки для немцев? Я. Карлсдорфер оборвал меня. Кто хотел продать Ганц-Ендрашика? Я. Карлсдорфер запротестовал. Карлсдорфер — это настоящий люцифер. А дирекция? Одни скоты бессловесные. Разве они заинтересованы в тотальной войне? Нисколько!
— Хм, что ж, Карлсдорфер тоже может расстаться с креслом генерал-директора. Если бы он даже прирос к нему, то и это бы его не спасло, — сказал Эмиль.
Старший Паланкаи перелистывал журнал «Эдедюл вадюнк», делая вид, будто не прислушивается к разговору.
Татар на минутку умолк.
— Как вы думаете, господин управляющий, что можно было бы предпринять, если бы Карлсдорфер подал в отставку?
— Подал в отставку? Он ни за что этого не сделает.
— Представьте себе, обстоятельства могут сложиться так, что он с радостью откажется от поста генерал-директора. Например, если узнает, что это спасет его от тюрьмы. А?
— А не проще посадить его в тюрьму, раз этому человеку интересы тотальной войны…
— Послушайте, до чего же вы стали рьяны, — насмешливо произнес Паланкаи. — Конечно, ничего не стоит и посадить этого дряхлого старика, но зачем нам посвящать в это дело посторонних, когда мы, как говорится, своей семейкой справимся.
— А что же вас интересует?
— Каков будет следующий шаг, если Карлсдорфер подаст в отставку?
— Потребуется найти подходящего генерал-директора, который, учитывая интересы военного производства, согласится…
— …Доходные дома, машины обратить в деньги, автомашину пригнать из Шомоша в Будапешт и движимое имущество переправить на запад. Верно?
— Совершенно верно, — согласился Татар. — Но где взять такого человека? — спросил он, улыбаясь и цинично подмигивая.
— Во всяком случае, им должен быть тот, кто хорошо знает дела предприятия… то есть ни в коем случае не посторонний, — ответил Паланкаи младший и пристально посмотрел управляющему в лицо.
— Разумеется, — одобрил Татар.
— Предприимчивый, решительный, вполне зрелый человек, — вмешался в разговор Паланкаи-отец.
— Верно, — произнес Татар, вытягиваясь.
— Чтобы он имел связи…
— Согласен.
— Чтобы он считался с интересами остальных членов дирекции.
— Само собой разумеется, — улыбнулся Татар. Искусственные, чересчур белые зубы делали его улыбающееся лицо каким-то неестественным, страшным. — Ну, тогда, дорогой Эмиль, перестанем играть в прятки. Я одобряю ваши планы и очень благодарю за доверие.
— Я рассчитывал на вас, дядя Дгори, — ответил Эмиль и запросто похлопал управляющего по плечу.
— Вы будете следить за моим сыном, — отложил в сторону газету Паланкаи старший. — Я, к сожалению, не могу оставаться при нем, но вы, как один из членов дирекции…
— Кто, кто? — оторопел Татар.
— По-моему, директор, — произнес Эмиль.
— Прекратите шутки. А кто же будет генерал-директором?
— Я, — заявил Паланкаи-сын и, скрестив ноги, подавшись вперед, посмотрел на управляющего.
— Вы? Да ведь вы несовершеннолетний.
— Я перевел Эмиля в совершеннолетние, — сладко улыбаясь, ответил за Эмиля его папаша. — Если желаете, господин управляющий, могу показать выданный министерством внутренних дел документ.
— Что вы… не беспокойтесь, я и так верю, — промямлил Татар и, выпучив глаза, уставился на вдруг повзрослевшего Паланкаи, корчившего ему насмешливую мину.
В голове Татара мысли проносились с быстротой молнии.
А что, если побежать сейчас к Карлсдорферу и рассказать, что замышляет против него Паланкаи? Глупость. Нилашистский министр Габор Кемень — друг и приятель Паланкаи, а может быть, и сам Салаши его кум. Карлсдорфер не в силах что-либо предпринять. К тому же, чем он объяснит его превосходительству свои переговоры на квартире у Паланкаи? Кстати, здесь и папа, бывший бургомистр, он тоже, кажется, проходимец первой марки. Как это ему взбрело в голову переводить Эмиля в совершеннолетние? Очевидно, здесь действуют серьезные силы. Остается одно: сторговаться с ними, и как можно выгоднее. Ведь Эмилю не обойтись без его помощи. Чути тоже располагает акциями, а у него хранятся ценные бумаги Императора.
— Кофе? Коньяку? — спросил любезный хозяин дома.
— Я лучше выпью стакан воды, — ответил Татар. — Рассказывайте же, на каких условиях вы собираетесь со мной сотрудничать.
— Договоримся на джентльменских началах, дядя Дюри. Мы же люди порядочные.
— Именно поэтому составьте договор в двух экземплярах, дети мои, — посоветовал старик, пододвигая к себе бутылку с коньяком.
— Генерал-директор Эмиль Паланкаи младший. Директор-администратор Дердь Татар. Согласны?
— Хорошо, — коротко ответил Татар.
— Не будьте вы таким сердитым, старина. Разве прежде вам каждый день предлагали пост директора?.. Члены дирекции… Постойте… Скажем, папа… Чути придется оставить, У кого еще имеются акции?
— Это не имеет значения, — ответил Татар. — Кое у кого из дальних родственников Ремера. Они все равно не придут на общее собрание, их уже или угнали, или запрятали в гетто.
— 1 огда возьмем моего друга, доктора Жилле. В крайнем случае подарим ему десяток акций. Его отец работает главным адвокатом Национального банка, вот он и переведет на нас все имущество.
— Я беру на себя управление имуществом Хофхаузера — Ремера, — быстро проговорил Татар.
— Вы что, за глупца меня считаете, старина? Будет лучше, если большинство акций возьмет в свои руки генерал-директор.
— Договоримся и запишем, что, как только окажемся в Клагенфурте, ценности поделим. Поровну…
— Ну уж нет, — возразил Паланкаи. — Половину получу я, а вторую половину поделят между собой поровну все члены дирекции.
— Что, что?! Чтобы вам отдать половину, да еще вашему папаше и дружку уступить по восьмой части? Что же мне достанется — только восьмая доля?
— Хм. Это действительно нехорошо, — согласился Эмиль. — Пусть вашей будет одна четвертая, другие три члена поделят между собой остальное.
— Одна треть, или я отказываюсь вести с вами переговоры, — вскочил Татар. — За кого вы меня принимаете?
