Где, ну где же эта искра божья? Неужели так уж трудно отрешиться от неприятностей и продолжать работать? Упорно работать. Взять, к примеру, Ван Гога — продолжал человек писать, да еще как, несмотря на то, что погряз в страшнейшей нужде. Или Бальзак. Разве те же самые неприятности помешали ему творить, создавая истинные произведения искусства? А что уж говорить о бедолаге Бизе? Ему вообще удалось произвести переворот в оперной музыке, сотворив бессмертную „Кармен", после чего, кстати, он почти тут же и умер. Да, все так… Эти гении справились с обстоятельствами, преодолев их. А если так, если они сумели работать в самых тяжелейших условиях, то почему бы и ей не последовать их примеру? Если же просто стоять тут, плача, стеная и жалея самое себя, — вот уж точно ничего не даст, кроме полной неспособности работать дальше. А ведь уже столько времени потрачено впустую. Времени! Совсем уж непозволительная роскошь!
Время, еще раз мрачно напомнила себе Эдвина, словно ей не приходилось вспоминать об этом двадцать раз на день, — это деньги.
Закинув за голову сплетенные пальцы, она заставила себя сосредоточиться на наброске. Она всматривалась в него так напряженно-пристально, что бумага поплыла перед глазами, отяжелевшими от слез.
— Проклятье! — пробормотала она. — Проклятье, проклятье, проклятье… — Эдвина прищурилась, стараясь вернуть расплывшийся контур в поле зрения, и еще какое-то время продолжала изучать его. Эскиз казался настолько обманчиво простым — комплект одежды, рожденный в ее сознании, — и все же была в нем и собственная простота, почти архитектурная чистота линий, превращавшая этот эскиз в прекрасно разработанный туалет. Нет, поправила она себя, не просто прекрасно разработанный. Если говорить правду, замысел просто потрясающий. Восхитительный. Невероятный. Да, именно невероятный. Сомнений нет: если бы она, профессиональный покупатель модной одежды, увидела такой наряд в витрине магазина, соблазн поддаться искушению и тут же купить его был бы непреодолим. А это ли не доказательство качества?
Конечно, доказательство. Так, и не иначе. Но почему же тогда она не может работать дальше? Не может завершить начатое?
Эдвина снова тихо застонала. Где, ну где взять ей силы, когда гнетет сознание ненужности и чувствуешь, что истощена, а потому проиграла? Да уж, в таких обстоятельствах не выдюжит и неунывающая Полианна.[7] И все же самое время сейчас ухватить быка за рога и смело взглянуть в лицо обстоятельствам. Ведь если не верить, что коллекция одежды Эдвины Дж. Робинсон может стать реальностью, может занять свое место в салонах роскошных магазинов, тогда зачем вообще работать, тратя столько сил и энергии?
Тяжело вздохнув, она качнулась в кресле из стороны в сторону. Деньги, деньги… Почему все всегда сводится к столь прозаичной и нетворческой, но абсолютно необходимой субстанции?
Черт бы побрал эту ее жажду творчества, мысленно прокляла себя Эдвина и снова впилась глазами в набросок на мольберте.
Гора родила мышь… Она создала пустоту.
Эдвина неподвижно застыла в кресле. Даже подняться с него — эти героические усилия ей сейчас не под силу. Мрачная, унылая реальность, усиленная депрессией, повергли ее в полное оцепенение. Какой же она была дурой! Собственная дизайнерская фирма! Собственное имя! Какая непростительная, детская самонадеянность!
Нужно признать, старушка, жестко сказала она себе, что проблема тут не только в деньгах. Не только в человеке, который хотел бы вложить их в твою затею. Цель куда глубже — внедриться в одну из самых эфемерных сфер на земле, сопряженных к тому же с провалами. Задумайся над этим! Несмотря на постоянное внимание и шумиху, раздутую средствами массовой информации, на все внешние признаки успеха и ослепительный взлет, даже дом Кристиана Лакруа — подумать только! — потерял четыре с половиной миллиона долларов в течение одного только первого года работы. А Стефен Спруз? А Дэвид Камерон? Только вспомни, что с ними случилось! И список этот можно продолжать до бесконечности. Ей лучше, чем кому бы то ни было, известно, что даже самый одаренный модельер-дизайнер, чьи коллекции пользовались потрясающим успехом, в одно мгновение может потерять все свои деньги.
Так что открой глаза, детка. С чего это ты решила, что миру нужен еще один модельер?
Эдвина сидела в кресле, как каменный истукан, чувствуя, что кровь стынет в жилах.
И еще одно важное обстоятельство, продолжала лихорадочно работать ее мысль. Откуда в ней такая уверенность в своей гениальности? А если окажется, что она — самая обыкновенная посредственность? К тому же самовлюбленная и самонадеянная, не умеющая увидеть, что в ней нет тех качеств, которых требует от своих служителей сфера моды?
Нет, необходимо остановиться, прекратить эти убийственные рассуждения. Эдвина устало потерла лицо руками. Нужно попробовать взглянуть на ситуацию более рационально, по-деловому. Может быть, необходимо сравнить собственные идеи с теми, что уже были на рынке раньше, посмотреть, могут ли они состязаться с ними? Вот это уже неплохая мысль! Под это дело не грех даже чуточку передохнуть и… Но нет, на то, чтобы вернуться к началу семидесятых годов, а то и в шестидесятые, уйдет уйма времени. Она должна отследить успехи, а еще более важно — неудачи различных коллекций одежды и различных дизайнеров, постараться понять, кто и что было снесено на обочину, а если получится, постараться и выяснить почему. По крайней мере, так у нее появится более прочный шанс не повторить чужих ошибок. Ведь не секрет, что на каждое королевское имя, будь то Ральф Лорен, Валентино или кто-то еще, приходится по дюжине вундеркиндов, взлетевших на мировые подмостки лишь для того, чтобы безжалостные законы выживания, действующие в мире моды, смели их, не оставив и следа.
Без суеты, лишь горестно вздыхая время от времени, Эдвина принялась расхаживать по комнате, снимая с встроенных книжных полок модные журналы и раскладывая их стопками вокруг себя. Спустя какое-то время в комнате вырос Манхэттен в миниатюре, со своеобразными неустойчивыми небоскребами, доходившими ей до груди, — кипами журналов. Может, лучше расположить их по-другому? Она осторожно переложила их, перестраивая Манхэттен в Стонхендж.[8] Вот так-то лучше. Определенно лучше. Подобно жрице их высшей касты, Эдвина уселась в центре своего ошеломляющего бумажного храма, скрестив ноги. Потянувшись, она сняла верхние журналы из каждой стопки, образовав из них новую, поменьше: сюда вошли только апрельские выпуски журналов за 1989 год.
Итак, она полностью готова к их изучению. Взяв в руки верхний журнал из новой стопки, Эдвина церемонно водрузила его на колени и принялась листать. Конечно же, это мог быть только „Вог". Какой же еще журнал может позволить себе немыслимое количество страниц — 564! Эдвина медленно, страница за страницей, листала журнал. За „Вог" последовал „Харперз базар", затем „Elle".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
