– Нам нужен номер, – сказал Пестель в лысую голову. – Люкс.
Лысая голова поднялась и почему-то прошептала:
– Люкс стоит…
Павел Иванович улыбнулся, услышав сумму.
Администратор улыбнулся в ответ и протянул анкеты.
Наташа взяла ручку, но Пестель жестом остановил ее. Он положил на незаполненные анкеты стодолларовую бумажку и протянул администратору.
Лысый администратор проводил Наташу и Павла Ивановича до номера.
Получив чаевые в американской валюте, долго кланялся, протянул свою визитку с номером мобильного телефона, просил обращаться при первой необходимости и даже без необходимости.
Как только дверь за ним закрылась, Наташа обняла Пестеля:
– Пашка, ты – волшебник! У тебя все получается!
– Ну, коли так, значит, у меня получится первым пойти в душ. А потом я отдам его в полное твое распоряжение. Я быстро. О’кей?
Наташа прошлась по двум комнатам номера, открыла-закрыла двери шкафов, которые конечно же открывались закрывались со скрипом, подошла к окну.
Напротив гостиницы располагалось одноэтажное здание с вывеской «Мини-супермаркет „Великий“».
Наташа улыбнулась, город Великая Тропа казался ей все более занятным.
Включила телевизор. И тут же закричала:
– Паша! Скорей! Паша!
Пестель выскочил из ванны в своем любимом махровом халате.
Диктор «Новостей», строго глядя на зрителя, говорил:
– После допроса в прокуратуре арестован глава ООО «Светлый путь», известный предприниматель и меценат Иван Петрович Саморяд.
На экране возникла фотография Ивана Петровича. Саморяд глядел с укоризной.
– Как нам сообщили компетентные источники в прокуратуре, в ближайшие дни Саморяду будет предъявлено обвинение в уходе от налогов в особо крупных размерах.
На экране появился человек в прокурорской форме…
– Смотри-ка, – всплеснула руками Наташа. – Этот, который нас допрашивал… Как его?
– Коростылев, – подсказал Пестель.
Коростылев, сурово глядя на зрителей, сообщил:
– Мы стояли и будем стоять на страже интересов граждан нашей Родины. Мы не можем позволить, чтобы кто-то обворовывал нас с вами, наших детей и внуков. Это недопустимо! – Следователь потряс в воздухе какими-то бумагами. – Нам удалось собрать неопровержимые документы, свидетельствующие о том, что Иван Петрович Саморяд цинично уходил от налогов. Иногда, что особенно отвратительно, он делал это под видом благотворительной деятельности.
Рядом со следователем возник худенький журналист в очках.
Журналист посмотрел в блокнот и сказал, пытаясь улыбаться:
– Сергей Сергеевич, нас всех очень волнует вопрос: как все-таки продвигается дело в отношении теракта на телевидении?
– Кто вам сказал, что это был теракт? – строго спросил Коростылев.
От испуга журналист так резко опустил взгляд, что, казалось, его очки не удержатся на носу и упадут прямо в блокнот.
– Это не доказано. Дело Саморяда и дело о происшествии в телестудии будут объединены. И мы узнаем правду! – вскрикнул Коростылев. – Узнаем. Пока же могу сказать, что у нас есть неопровержимые доказательства того, что господин Саморяд хотел использовать марафон «Дети – наше счастливое настоящее» для собственного обогащения.
– Какой цинизм, – пискнул журналист.
– Да, – гордо изрек Коростылев и погрозил пальцем зрителям, – некоторые не понимают, что наступили новые времена, что отныне вообще никому не будет позволительно и никогда. Никому и никогда вообще!
Тут снова возник диктор и сказал, радостно улыбаясь:
– Переходим к новостям спорта.
Наташа рухнула на диван:
– Паша, но они же придут сюда! Они тебя начнут искать.
– Кто они?
– Ну как… Эти… Коростылев. Паша, ты же свидетель. Будет следствие…
– О чем ты? Какое следствие? Я предоставил следствию все бумаги против Саморяда. Как ты понимаешь, против меня там ничего нет. Там даже подпись стоит не моя, а моего мифического заместителя, человека, которого вообще не существует. И все знают, что его не существует, но все равно будут его искать. Меня, конечно, пару раз вызовут повесткой в качестве свидетеля. Я не обнаружусь. Ну, не станут же они ради меня тянуть столь важное с политической точки зрения следствие? Тем более что по большому счету я им не нужен – у них и так есть все улики. – Пестель запахнул поплотнее халат и закурил. – Думаешь, они раньше не догадывались, чем занимается Саморяд? Не просто догадывались – знали. Но молчали. А я их убедил, что больше молчать нельзя.
– Как убедил? – Наташа с трудом сдерживала восторг.
– Ты видела, как изменился администратор гостиницы при виде долларов? Такие администраторы существуют везде. Есть честные люди, а есть такие. И покуда они прекрасно себя чувствуют, человек с деньгами будет сильней любого закона. Это печально, но это факт. Я их и убедил с помощью денег…
– Взяток? – почему-то вскрикнула Наташа.
– Не только… Я им объяснил схему, при которой арест Саморяда будет им весьма выгоден. Они сказали: «Подумаем». А у меня не было времени на их раздумья, и я показал им документы, которые можно было обнародовать без их ведома, а можно – с их. Они решили, что их участие будет лучше и в материальном, и в политическом плане.
– Потрясающе! – воскликнула Наташа, но тут же ее взгляд потух. – А если тебя найдут и убьют саморядовцы?
– Зачем, солнышко? Саморяд забыл, что Окружение при первой возможности всегда предает своего хозяина. Всегда. По-другому не бывает. Когда Окружение поняло, что можно убрать Саморяда и получить фирму, оно мне еще и помогло.
– А если Саморяд… – начала Наташа.
Пестель не дал ей договорить:
– Конечно, Саморяд попробует все свалить на меня, но ему не позволят. Ему объяснят, как надо себя вести, чтобы все было хорошо. Саморяд – человек трусливый и быстро все поймет.
Пестель загасил сигарету и сел на диван рядом с Наташей.
– Но ты же не можешь исчезнуть из Москвы навсегда? – спросила Наташа.
– Почему? – усмехнулся Пестель. – Я могу уйти в тонкий мир. Как у вас там, в тонком мире, принимают заблудших овец?
Наташа рассмеялась:
– Я серьезно.
– И я серьезно. Тебе не кажется, что, после того как мы встретились, вся остальная жизнь стала не так уж и важна? Ты знаешь, когда человек молод, любовь подвигает его на всякие поступки, порождает вдохновение и прочие лирические ля-ля… Но когда становишься старше, она уже ни на что не подвигает и не вдохновляет, а только успокаивает. Хочется жить в любви и ничего больше не делать.
Наташа хотела возразить: но ведь наша любовь обречена? Сколько ей осталось, нашей любви, – два месяца, три? Но промолчала. Было так чудесно сидеть с любимым человеком в гостинице в маленьком городке. Зачем спугивать это чудо, если оно само все равно исчезнет?
