…На телевидении малость пришел в себя, оттаял, как бывало почти всегда. Сама атмосфера здесь благоприятствовала душевному расслаблению. Денек действительно выдался насыщенный: сперва визит охамевшего Музурбека, упокой Господь его грешную душу, потом путаный разговор в правительстве с высокопоставленным хмырем (им же, Микки, и поставленным), потом заморочка на квартире у Сабурова — немного издергался, нервы не железные. Но здесь, в кругу своих, привычно накатила блаженная сердечная одурь. Телевизионный канал, безусловно, одно из его лучших приобретений, но не в коммерческом плане. Вернее, далеко не только в коммерческом. С точки зрения чистого бизнеса телевидение было малоприбыльным вкладом, а с учетом россиянской специфики и убыточным, но не этим определялась его ценность. Через собственный канал Трихополов имел возможность манипулировать общественным мнением, корректировать его в нужную сторону, и уже это одно уравновешивало все возможные финансовые риски. Но это на поверхности. Было еще кое-что, пожалуй, более важное, для него. На телевидении, как в волшебном кристалле, сплелись воедино такие несовместимые вроде понятия, как деньги и духовность, пещерные инстинкты и поэтические грезы, тьма и свет, — иными словами, Трихополов воспринимал дьявольский «ящик Пандоры» как бесценную, вечно новую игрушку, с которой никогда не наскучит забавляться и которая воспламеняет что-то заветное, нетленное, что порой охраняется в душе самого пропащего, прожженного злодея. Он был счастлив оттого, что он, мальчишка из предместья, наконец-то дотянулся головой до облаков и сумел купить себе это в личную собственность, осуществив потаенную мечту великого множества романтиков всех времен и сделав сказку былью, пусть для себя одного.
С его появлением на студии, как водится, началась праздничная суета. Директор канала, он же продюсер и ведущий нового шоу, Даня Волкодав (Данила Максимович Волчков), чей благообразный, аналитически-сосредоточенный, ироничный облик впечатался в общественное сознание за последние годы наравне с рекламой женских прокладок (или даже по сложному контрасту с ними), встретил его на пороге, на каменных ступенях здания, помедлил, убедился, что дружеское объятие позволено, прикоснулся липкими губами к щеке, и это было как бы началом обязательного ритуала посещения владыкой своего виртуального царства.
— Ну-ну, чего уж там… — растроганно пробормотал Трихополов, заметив бледную слезку в глубине искренне выпученных глаз человека, которого собственными руками слепил из кусков журналистского дерьма и сделал почти миллионером. — Позвал, я и приехал. Выступлю в твоем шоу, не волнуйся, милый. Дело общее.
Переборов приступ почтительной любви, Волкодав ответил торжественно:
— Спасаешь, Илья Борисыч, истинный Бог, спасаешь… Без тебя передачи не будет. Народ оповещен, застыл, как говорится, у экранов. Ждет вещего слова. Но зная твою нагрузку…
— Брось, Волчок, какая там нагрузка?.. Самому приятно повидаться. А то все по телефону да по телефону…
Подъем на лифте и прохождение по длинным коридорам студии напоминало триумфальное шествие какого-нибудь римского военачальника, вернувшегося в город с победой. И ведь забавная штука! Трихополов отлично знал цену восторженной мишуре, заискивающим, лукавым взглядам женщин, подобострастным позам мужчин, трепетно ждущих прикосновения к его пальцам, но всякий раз попадался на актерские уловки, отмякал сердцем. Разумеется, судьба каждого из этих людей зависела от его слова, каприза, но в дружном, веселом, умилительном лепете он угадывал нечто большее, чем страх. Прекрасные теледивы, изощренные в любви и ненависти, знающие толк в горьком запахе плоти и головокружительном звоне монет, способные за лишний доллар продать отца родного; искушенные, испытанные на ветрах перемен, с неуловимым нравом интеллектуалы, умеющие любой незначительный фактик обернуть на пользу хозяину; и даже здешние мальчики и девочки на побегушках, еще только мечтающие о приобщении к золотому тельцу, — все с одинаковым энтузиазмом, вполне чистосердечно спешили отдать дань уважения своему божеству, превосходящему их во всем. Это кружило голову, не могло не кружить. Не городская чернь его приветствовала, чья любовь не стоит ломаного гроша, а дозорные прогресса, выдвинутые на передний край беспощадной борьбы за мировые ценности.
Шоу «Своя голова на плечах» по задумке резко отличалось от всех прежних дебильных развлекательных программ типа «Поле чудес», слизанных под копирку с американских и европейских. Можно сказать, первый опыт самостоятельного творчества, рискованный шаг в неизвестность. Общую идею как-то мимоходом обронил сам Трихополов, вспомнив слова Михайлы Ломоносова о том, что, дескать, может «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать». Поначалу телевизионщики посмеялись, сочтя за добрую шутку, но вскоре поняли, что это — задание. Лучшие перья студии работали над сценарием, но все же для подстраховки, чтобы не ударить в грязь лицом, уговорили Микки выписать за бешеные деньги пяток спецов из «Парамаунт-фильма». Заключили контракт, выслали солидный аванс, но приехали почему-то только двое «латинос», не кумекавших даже по-английски, поэтому пользы от них было мало. Разве что сильно прибавилось работы у женского обслуживающего персонала. Передачу пришлось лепить, в сущности, своими руками. Творческое напряжение, конечно, было огромное, тем более стало известно, что на правительственном канале тоже в дикой спешке и с массой конспиративных предосторожностей готовили что-то подобное. Чуть ли не военно-патриотическое шоу «Прощай, солдатик». О дедовщине среди чеченских боевиков.
Новые времена, иные песни. Самым трудным оказалось одно из главных требований: придать передаче этакий полузабытый лапотный запашок. Чтобы легче преодолеть психологический барьер, послали в дальнюю командировку двух молодых сотрудников, Сэма и Грэма, и те привезли из Калужских дебрей фольклорный ансамбль «Алевтина Демьяновна», но именно этот эксперимент окончился плачевно. Два пожилых заслуженных писателя, отлично зарекомендовавших себя на перелицовке мыльных опер, едва услышав звуки первобытного шлягера: «Эх, дубинушка, ухнем!» — натурально спятили и покусали сидящего неподалеку талантливого режиссера-авангардиста Сидора Ивановича Каца. Ансамбль вернули в лес, писателей поместили в клинику, а звуковым фоном пустили записи Шаляпина вперемежку с Мадонной, что, как впоследствии выяснилось, было гениальным решением. Идеологическая установка для «народных шоу» (тоже подсказанная Трихополовым, хотя Волкодав намекал, что это его собственная мысль — даже смешно!) заключалась в том, что россиянин истосковался по образу положительного героя с национальной закваской. То есть не какого-нибудь голубого берета, или американского бандюги в духе Тарантино, или неустрашимого робота-полицейского, а своего же собственного, живущего по соседству мужика-бизнесмена. Или разбитной деревенской доярки, сделавшей головокружительную карьеру в ночном стриптиз-баре. Или, на худой конец, немногословного московского бычары, живущего по рыцарским законам и тайком подбрасывающего деньжат на восстановление часовенки, порушенной большевиками. Не важно кто, главное, свои герои, нашенские, достигшие вершин жизненного успеха только собственным умом и талантом.
Гвоздем шоу должно было стать участие Микки Мауса, который согласился, переодевшись Дедом Морозом (не Санта Клаусом!), ответить на якобы прямые звонки телезрителей. Правда, в последний момент Трихополов отказался от переодевания (несолидно как-то, да и просматривается увязка со вчерашним днем, когда все ходили ряженые, по примеру царя Бориса).
В просторный кабинет, куда Волкодав привел Микки (апартаменты генерального директора, две секретарши, три компьютера — шик!), набилось человек десять, элита студии, лучшие из лучших, отборные. Расселись кто за длинным столом, кто в креслах, видно, на привычных местах. В одно взволнованное око уставились на Трихополова, по-хозяйски расположившегося в черном кожаном кресле Волкодава. Он понимал, чего от него ждали. Инструкций, отеческого наставления. Сухопарая дама неопределенного возраста с раскосыми, сливового оттенка глазами нервно закурила; кроме нее, никто не решился. Но ей можно. Эльвира Прохоровская — негасимая звезда демократического экрана. Благополучные годы ее остепенили, она приобрела вальяжные черты содержательницы престижного салона, вела две популярнейшие интеллектуальные передачи: «Угадай размер» и «Половая жизнь знаменитостей», но в былое время — о-о! Никто не забыл, как в страшном октябре 93-го года, когда судьба демократии повисла на волоске, Эльвира возникла на экране с распущенными волосами, с порванным декольте, без всякого макияжа, с окровавленным ртом (возможно, прямо с баррикады) — и умоляла, заклинала, неистово требовала: «Быдло! Быдло! Быдло! Давить, давить! Давить!» Не исключено, что благородная ярость прекрасной пифии стала победной каплей, склонившей чашу весов в сторону гуманизма и прогресса. Впоследствии ее личная жизнь сложилась не слишком удачно: поговаривали, что заразила дурной болезнью одного из видных партийных деятелей правого крыла, за что подверглась политическим гонениям, вплоть до того, что ее несколько раз лишали эфира, также без конца подсылали к ней на дом налоговых инспекторов. Однако она и по сей день с достоинством носила титул «совести нации», наравне с великим чеченским правозащитником Адамычем и голубоглазым бессребреником Немцовичем, и, уж разумеется, имела право закурить в присутствии Трихополова.
