— Кто вы и почему не сражались вместе со своими людьми? Вы подлец и заслуживаете смерти.
— Сжальтесь, сударь, — захныкал Франческетто. — Не убивайте меня. Я могу дорого стоить, если вы запросите выкуп.
Рошфор плюнул ему в лицо, но Франческетто даже не попытался утереться.
— Такой тип, как вы, ничего не стоит, если бросает своих людей умирать, а сам не сражается.
— Нет, неправда. Сегодня вам повезло, сударь. Я Франческетто Чибо, сын Папы Иннокентия Восьмого.
Всадники вокруг Рошфора расхохотались, и очень скоро слова пленника уже повторяли в отряде на все лады. В глазах капитана подобное утверждение выглядело богохульством, и он ударил Франческетто по лицу рукой в железном доспехе.
Джованни наблюдал за сценой издали. Он пока не понимал, кто ее второй участник. По знаку Рошфора один из его приближенных попросил Пико подъехать.
— Господин граф, вы знаете этого человека? — спросил капитан. — Кажется, это он командовал теми бандитами, которые на нас напали.
Франческетто Чибо, так и не поднявшийся с колен, и Джованни Пико делла Мирандола, стоящий напротив, посмотрели друг другу в глаза. У первого от ярости, а прежде всего от страха изо рта бежала пена. Второй задавал себе вопрос, что же это за шахматная доска, на которой разыгрывается такая абсурдная партия. И какой фигурой он оказался? Он мнил себя ладьей, башней, от которой вдаль расходился свет. А может, он всего лишь жалкая пешка, обреченная идти вперед, клетка за клеткой?
— Нет, — сказал граф. — Я никогда его не видел.
Франческетто попытался броситься на него, но от удара Рошфора кубарем покатился в пыль.
— Я так и знал, — сказал капитан, обнажая меч.
Пленник пытался увернуться, отползая назад на коленях.
— Но все-таки мне кажется, он говорит правду, — заметил Джованни, — и причиной стычки был именно я. Этот тип охотился за мной.
Рошфор оглядел обоих, соображая, что могло их связывать, но сразу вспомнил, что он солдат и ни разу в этом качестве не разочаровал своего патрона.
— Вы хотите обвинить его перед трибуналом, граф?
— Нет, я желал бы как можно скорее переговорить с герцогом.
— Хорошо, но у вас есть время передумать. Поднимите его и привяжите к коню. Этот… бандит поедет с нами, кто бы он ни был. Герцог решит, что с ним делать.
Погибших похоронили вдоль дороги, каждого под крестом с именем. Для команды Франческетто вырыли общий ров, сверху поставили крест с надписью: «Итальянские бандиты».
Франческетто, выпачканный грязью, оборванный и окровавленный, со связанными за спиной руками, едва не валился с седла. Один из рыцарей держал его на поводке как собаку. Чтобы отвлечься, Чибо стал представлять себе все мыслимые способы мести капитану за пинки, а графу — за унижение. Он увидел их высохшие тела, болтающиеся на бастионе замка Сант-Анджело, и взревел от наслаждения.
~~~
Венсенн, Флоренция, Рим
Со среды, 3 октября 1487 г.
Вот уже больше месяца Джованни Пико, владетель Мирандолы и граф Конкордии, фактически был пленником Филиппа Савойского, герцога Бресского. У него имелся слуга, который выполнял любую просьбу, он целиком занимал предпоследний этаж высокой башни крепости Венсенн, но выйти оттуда не мог. Из окон Пико наблюдал, как солдаты и прислуга занимались повседневными делами. Сменялся караул, привозили еду и всяческую утварь, проходили обычные военные церемонии и тренировки. Изредка доносилась музыка, шум какого-то праздника. При ясной погоде вдали можно было разглядеть крыши Парижа. Очень редко ему позволяли погулять по открытой террасе. Тогда он любовался простором и яркими красками, открывавшимися оттуда, зеленью и желтизной лесов, красным закатным солнцем, вечерней голубизной и синевой ночи, белизной крепостных стен.
Его благородный тюремщик, герцог Филипп, пока не показывался и никак не давал о себе знать. Джованни написал два письма, помня при этом, что их могут перехватить. Одно Ферруччо и Леоноре, на свою виллу во Фьезоле, другое — банкиру Питти, сопернику Медичи. В первом он писал о себе спокойно, но по некоторым фразам де Мола должен был понять, в какое положение попал его друг. Во втором он просил задаток в счет выручки за фрукты, собранные в его владениях, на случай, если длительное пребывание в замке Венсенн будет связано с определенными затратами. Питти, конечно же, раззвонит о запросе, и Лоренцо Медичи поймет, что за этим кроется нечто странное.
О Франческетто он больше ничего не знал. Того всю дорогу держали связанным, насмехались над ним, а он не сопротивлялся и даже не отругивался. После двух недель тревожного ожидания Джованни вновь обрел способность писать. Конечно, ему недоставало текстов и любимых книг, но графа, как всегда, выручала феноменальная память. Мысленно возвращаясь к истокам своих тезисов, он мог теперь оценить, куда привел бы его путь магии, отличный от стези науки, по которой Пико и забрел в теперешнюю ситуацию. В обстановке вынужденного бездействия он, не изменяя своей системе воззрений, представлял себе мага, который, с одной стороны, познал законы, управляющие природой, с другой — научился извлекать из них пользу. Но обмануть время все равно не удавалось. Оно текло невыносимо медленно.
На следующий день после праздника первого отжима масла, за которым Пико наблюдал издали, бушевала непогода, и стены башни сотрясались от ветра. Из окна он увидел, что прибыл имперский гонец, и его появление предварил звук трубы. На всех окнах, и на его в том числе, вывесили флаги с гербом Карла VIII, с золотыми лилиями на голубом фоне.
В это время дня графу обычно приносили ужин с обильным количеством вина и воды. Блюда с горячим передавали лакею, а тот уже заботился о приборах. Но в этот раз слуга низко, до самой земли, поклонился, и высокий человек в длинном синем, богато расшитом камзоле движением руки отослал его прочь. Широкий лоб гостя переходил в заметные залысины. Крупные, мясистые губы были плотно сжаты, а в светлых глазах с поволокой сквозило что-то бычье. В его фигуре и во всем облике чувствовалось благородство.
Он остановился перед Джованни, словно ожидая, что тот поздоровается первым.
— Хочу верить, что когда-нибудь вы простите меня, граф. Надеюсь также, что за время, проведенное здесь, вы ни в чем не нуждались.
— Свобода куда ценнее. Но я полагаю, что ваши люди уже добыли для вас все необходимые сведения. И полагаю также, что нахожусь перед Филиппом Бресским.
— Я военный человек, граф, а не писатель, как вы. — (В его словах Джованни почудилась нотка презрения.) — И всего, что я имею в жизни, я добился дорогой ценой. Знавал я и тюрьму. Поверьте, она очень мало походила на предмет ваших жалоб.
Джованни ответил легким кивком. Вдаваться в полемику ему не хотелось.
— Я велел приготовить для нас двоих скромный ужин. Давайте по причине конфиденциальности посидим здесь, если вы не возражаете. За столом я постараюсь многое вам объяснить и, если смогу, ответить на ваши вопросы.
В несколько минут был сервирован ужин, мало чем отличавшийся от обычной трапезы Филиппа. Герцог не принадлежал к поклонникам пирушек. Пико убедился в этом, увидев, как быстро он справился с тем, что лежало у него на тарелке. Слуги с такой же быстротой убрали со стола. Джованни едва притронулся к еде. На столе остался графин с темным сладким вином, и герцог Бресский постоянно наполнял свой бокал.
— Вы человек известный, граф Мирандола. Скажу откровенно, у вас много врагов и много друзей.
— Думаю, что первые более многочисленны, чем вторые. А вы? К какой категории вы принадлежите?
— Ни к той ни к другой. Если хотите знать, вы мне безразличны. Однако то, что я сделал, на данный момент в ваших интересах.
Джованни не понял, но решил выдержать примирительный тон. Только герцог Бресский мог дать ему те разъяснения, в которых он так нуждался.
— Человек, которого мы взяли в плен после боя в Божьем лесу, — действительно сын Иннокентия Восьмого. Вы об этом знали. Его попытка захватить вас унесла жизни нескольких моих людей.
— Я обязан вас за это отблагодарить.
— Вы обязаны мне гораздо большим, но всему свое время. Папа заплатил нам за сына богатый выкуп, но обещал его удвоить, если вместе с Франческетто мы передадим вас в руки Церкви. На меня сыпались и уговоры, и советы, и угрозы.
— Но я пока здесь, и я ваш… гость. Может, есть смысл…
— Именно так. Поэтому я задам вам вопрос, на который вы должны ответить абсолютно честно. Зачем вы ехали в Париж?
— Чтобы обсудить свои тезисы. В Риме я этого сделать не мог.
— Если завтра утром вы окажетесь на свободе, то снова направитесь в Париж?
— Это цель моей жизни, моя миссия. Другой у меня нет. — Джованни поднялся. — Вся моя жизнь была посвящена науке. Из-за преданности науке я потерял все: и любовь, и молодость. Путь познания для меня усеян мертвыми, и я готов встретить собственную смерть.
