сотового. Позвонит завтра и извинится. Скажет просто, что волновалась из-за возможных слухов, но не имела права быть с ним грубой. Наверняка он окажется более великодушным, чем она сама.
Моника со вздохом выудила из кармана обрывок бумаги с телефоном Софи Рутковски, который вручила ей Нэн. Нэн говорила, что у Софи был нервный и расстроенный голос. Моника положила бумажку на стол и стала набирать номер. «Неужели она вспомнила об Оливии Морроу нечто такое, что поможет мне узнать, кто мои дед и бабушка? Нет, этого не случится».
Софи сразу же ответила на звонок. Моника почувствовала напряжение в голосе женщины, едва та пробормотала: «Здравствуйте».
— Софи, это доктор Фаррел. Что-нибудь случилось?
— Доктор, я чувствую себя воровкой. Не знаю прямо, что делать.
— Софи, неважно, что вы расскажете, я уверена, вы не воровка, — твердо произнесла Моника. — Что произошло?
— По субботам у меня есть другая работа в доме Шваба. Закончив ее, я решила пойти в квартиру миз Морроу и прибраться. У меня, конечно, есть ключ. Я знаю, что скоро туда придут посторонние люди, пожелавшие купить квартиру, или те, кто собирается купить мебель, и так далее… Я не хотела, чтобы они увидели незаправленную кровать или наволочку с пятном крови.
— Софи, вы очень добры, — заверила ее Моника. — Если вы возьмете наволочку в стирку, никто не подумает, что вы ее не вернете.
— Доктор, я не об этом. Той наволочки не было. Утром я позвонила доктору Хэдли, чтобы спросить, не он ли ее забрал.
Монику вдруг пробрал озноб.
— Что сказал доктор Хэдли?
— Он страшно рассердился. Сказал, что я не имею права вынюхивать что-то в квартире. Он велел мне оставить ключ у консьержа и предупредил, что, если я снова попытаюсь войти в квартиру миз Морроу, он добьется моего ареста за незаконное проникновение.
— Он говорил, что забрал наволочку? — спросила Моника, не в силах отделаться от видения мертвого лица Оливии Морроу с прикушенной нижней губой.
— Нет, в этом-то и дело. Если не он ее забрал, значит, кто-то другой. И если не хватает чего-то еще, могут обвинить меня, доктор. Я так нервничаю. Я пошла потому только, что хотела, чтобы дома у миз Морроу было все как полагается. Но видите, я все-таки кое-что взяла и повернула ключ в замке. Не знаю, что мне теперь делать.
— Что же вы взяли, Софи?
— Я взяла подушку со следами крови — ту самую, на которой была розовая наволочка. Я ведь знала, что миз Морроу не захотела бы, чтобы кто-нибудь ее увидел. Кровь всегда проступает на ткани подушки.
— Софи, — быстро проговорила Моника, — вы эту подушку выбросили?
— Нет, принесла домой, доктор.
— Софи, это очень важно. Положите подушку в пластиковый пакет и спрячьте. Не говорите никому, особенно доктору Хэдли, что она у вас. Нет, лучше так. Скажите мне свой адрес. Прямо сейчас я приеду к вам на такси и заберу ее.
— Доктор, зачем вам понадобилась испачканная подушка? — изумилась Софи.
— Софи, честно говоря, сейчас не могу вам ответить. Просто я должна выяснить сама. Пожалуйста, поверьте мне.
— Конечно, доктор. У вас есть ручка? Запишите мой адрес.
Полтора часа спустя, совершенно позабыв об ужине, Моника держала испачканную подушку руками в перчатках над двумя подушками, положенными на ее кровати так же, как лежали подушки под головой Оливии Морроу.
«Я что, схожу с ума или же пятно могло попасть на это место только единственным способом? Но кому понадобилось душить подушкой умирающую женщину?»
Моника положила подушку обратно в пластиковый пакет. «Поговорю с приятелем Нэн Джоном Хартманом, — решила она. — Он наверняка подскажет, что делать. Возможно ли, чтобы кто-то из этого дома пробрался в квартиру Оливии Морроу, скажем, с целью ограбления и она в этот момент проснулась? Почти всем было известно, что она умирает. Но тогда почему доктор Хэдли так рассердился на Софи? Из всех людей именно он должен был постараться выяснить, не ведется ли здесь нечестная игра… Завтра принесу подушку в офис и скажу Нэн, чтобы попросила Хартмана зайти ко мне после работы».
Приняв такое решение, Моника собралась не откладывая позвонить Райану. Набрав номер, она услышала его голос: «Извините, что не смогу вам ответить. Оставьте свой номер, и я перезвоню».
«Не собираюсь извиняться перед автоответчиком, — подумала она. — Он, вероятно, ужинает со своей девушкой, так что не стану тревожить его по сотовому. Ну ладно». Она пошла на кухню, открыла холодильник и с досадой поняла, что сможет приготовить только омлет, поскольку на выходных не была в магазине.
Потом вдруг в голову ей пришла пугающая мысль. Верхний свет на кухне был включен, а это означало, что, если кто-то шныряет по заднему двору, он может увидеть ее через стеклянные панели в верхней части двери. «Нужно закрыть дверь плотными жалюзи, — подумала она, — а пока занавешу ее чем-нибудь». Чувствуя себя в осаде, она пошла в гостиную и взяла с дивана плед.
Принеся плед на кухню, она вспомнила, с какой нежностью Скотт Альтерман укутывал ее этим пледом, когда примчался к ней, дрожащей и напуганной, едва избежавшей смерти.
67
Во вторник утром Тони Гарсия, полный радостного ожидания, сидел в приемной доктора Клейтона Хэдли. Когда вчера Гарсия позвонил доктору, тот был очень любезен. Узнав, что Тони хочет купить автомобиль Оливии Морроу, Хэдли спросил, знает ли он, что этому «кадиллаку» десять лет. Тогда Гарсия предложил заплатить балансовую стоимость наличными, и Хэдли сразу согласился.
— Доктор сейчас освободится, — сказала секретарша, дружелюбно улыбаясь молодому человеку в униформе шофера, который, вероятно, неловко себя чувствовал по соседству с хорошо одетой парой, также ожидавшей доктора.
— Большое спасибо, — сказал Тони.
«Никак не могу поверить, до чего мне повезло, — думал он. — Вчера, когда я спросил доктора, можно ли сразу купить машину, не дожидаясь оформления документов о передаче собственности, он пошел мне навстречу. Думаю, дело в том, что я рассказал ему, как мы чуть не погибли на дороге, когда наша старая машина заглохла в плотном потоке. Но он сказал, что месяц подходит к
