Под конец он хмуро выслушал пересказ допроса бандита, что участвовал в нападении на семью Ивановых, и кивнул:
— Проверим эту информацию. По выходе из кабинета пообщаешься с капитаном Ремизовым, теперь он будет с тобой работать. Расскажешь ему все о нападении и о рассказе этого бандита, пусть откроет дело о нападении на командира РККА по вновь открывшимся обстоятельствам… Я тебя выслушал, а теперь выкладывай, почему ты написал ту докладную записку о провале и окружении киевской группировки, прикрывшись фамилией погибшего командира. И без вывертов, я уже понял, что ты отлично это умеешь делать. Правду рассказывай.
Естественно, ни о какой правде не могло идти и речи, честно глядя в глаза наркому, я искренне врал ему, что просто сделал такие выводы на основе анализа обстановки и решил передать эти выводы руководству. Тот крутил носом, чуя, что я где-то ему наврал, но поймать меня за руку не смог. Мог я провести такую аналитику? Мог. Вот нарком и не смог поймать меня на вранье. К моему удивлению, это была наша единственная встреча, никакие дары и награды на меня не посыпались. Закончив разговор, нарком отправил меня к капитану Ремизову, который, как оказалось, и занимался моими поисками, и мы с ним в течение двух часов плодотворно пообщались. Только после этого меня отвезли обратно на место постоя. Ночью уже.
Наутро за мной пришла машина с Ремизовым, и мы поехали в Кубинку, где располагалась база осназа и проходили обучение парни, подобранные для заброски в тылы противника и организации там партизанских отрядов, а также уже профессиональные РДГ для диверсий на коммуникациях нацистов.
Правда, мы предварительно заехали ко мне на стройку — нечего ко мне было в пять утра приезжать, — где я в течение десяти минут следил, как идут работы, дал пару советов, с чего лучше начать, и мы поехали дальше.
На полигоне мы пробыли почти шестнадцать часов, только раз прервались на полтора часа, и меня свозили на базу аэроклуба пообщаться с директором. Ремизов, который со мной скатался, поговорил с Михаилом Васильевичем, директором аэроклуба, заслуженным летчиком Союза, и тот согласился на заочное обучение, выдав мне несколько стопок книг и методичек. После этого мы поехали обратно на базу осназа.
Причин для пребывания со мной капитана Ремизова особых не было — что у него, других дел нет? Но мне кажется, капитан составлял докладную записку на имя наркома о моем общении с инструкторами и командирами осназа, и во что оно впоследствии вылилось. Их собралось человек пятнадцать, чтобы пообщаться со мной. Это плавно перешло в совещание под открытым небом, где мне задавали вопросы на профпригодность, но так и не смогли меня завалить. Поняв, что в вопросах диверсионной и противодиверсионной подготовки я не плаваю и даже имею практический опыт, майор госбезопасности Лучинский, начальник базы, попросил, именно попросил меня прочитать несколько лекций для абитуриентов и при возможности показать все на практике. Подумав, я дал согласие. В принципе, это ни к чему меня не обязывало. Нарабатываемый практикой и лекциями опыт — это тоже в плюс. Может, что еще вспомню.
Так и шли эти дни, утром с шести до девяти утра я занимался хозяйством и частично учебными материалами по воздухоплаванию. О последнем честно скажу, что я не понимал, для чего мне нужно знать все строение самолета и иметь практический опыт его ремонта. Я на летчика собрался учиться, а не механиком стать. На второй день Шмель подошел и, подняв ногу, опрыскал одну из стопок книг. Я его даже ругать не стал, так как был полностью с ним солидарен.
Именно после этого я поговорил с Рогозовым, который должен был отбывать, и тот, пойдя мне навстречу, поговорил с директором. В результате учебная программа была существенно изменена и облегчена, все-таки хоть теорию по самолетостроению я знать должен был. Так что учился я теперь дальше по облегченной программе.
С десяти утра и до двух часов дня я находился на базе осназа, читая лекции об организации агентурной сети на занятых противником территориях, — это для будущих партизан. А также лекции о диверсиях широкого профиля для бойцов РДГ, рассказывая об особенностях диверсионного террора на их коммуникациях.
На пятый день я скорешился с одним осназовцем, профессиональным взрывником, и над полигоном зазвучали взрывы. Олег был парень опытный и даже повоевавший, но честно скажу, я знал куда больше. Ведь я знал теорию применения мин, взрывчатки и спецсредств для диверсий, имеющую в основе опыт всей Отечественной войны и других локальных конфликтов. Опыт набран огромный, им-то я и делился столь щедро. Вон, одна растяжка чего стоила. С изумлением я узнал, что этого местные подрывники не знают. То есть со взрывчаткой они такими способами работают, но вот то, что с помощью простой гранаты можно заминировать дверь или поставить растяжку в лесу на тропинке — это было откровение. Все обломал майор Лучинский. Застукал или, скорее всего, ему об этом сообщили. Он выяснил, что я знаю, и в результате я стал читать лекции по подрывам и диверсиям с их помощью. Причем не только бойцам, но и инструкторам. А это все время, на дополнительные лекции у меня уходило от полутора до двух часов.
С этими лекциями без практических опытов не обходилось. Однажды я с минимальным количеством взрывчатки так подорвал кирпичные стены полуразрушенного здания, что они сложились внутрь. Правда, восторженным зрителям я честно признался, что это мой потолок. Более крутые подрывы я устраивать уже не мог, знаний не хватало да и опыта тоже. Потом стал помогать местным умельцам делать самодельные МОНки и обучать будущих партизан использовать их. Осназовцы и так быстро оценили «монки» и без разговоров включили в свое боевое снаряжение перед высадкой. Парням, что их изготавливали, требовалось за две недели собрать хотя бы сто штук. И это только осназовцам. Недавно в тыл к немцам ушло две группы, так обе по десять штук взяли — все, что было в наличии. Надеюсь, они им пригодятся.
С трех часов до пяти вечера я учился в аэроклубе, посещая лекции по аэродинамике и особенностям полетов в сложных климатических условиях, что вели известные летчики, делясь своим богатым опытом. Потом возвращался в город, до семи вечера проводил на стройке. С восьми до самой темноты, используя фонарик, читал учебные материалы, готовясь к экзаменам по теории. Они у меня прошли два дня назад, и их принимал лично директор. Попыток завалить не было, хотя видно, что теорию я знал средненько, однако допуск к полетам получил. Так что теперь я, если погода способствовала, после чтения лекций партизанам ехал на аэродром аэроклуба и учился летать на старом латаном-перелатаном У-2. Всего я должен получить летную практику пилотирования на трех самолетах, о чем позже будет указано в личной летной карточке. Это уже вышеназванный У-2, новенький УТИ-4 с оборудованием для ночных полетов и неубираемым шасси, я видел его в ангаре, а сегодня даже на поле. Кто-то из инструкторов летал на нем.
Оба эти аппарата принадлежали аэроклубу, а вот третьего на овладение пилотированием которого я подал заявку, в наличии у аэроклуба не имелось. Это был двухмоторный «Дуглас». Умение управлять одномоторными самолетами — это ладно, но вот двухмоторными… это другая практика. Учиться летать на них я буду в другом месте, уже есть договоренности, что как закончу аэроклуб и получу на руки летную книжку, продолжу обучение на аэродроме «Аэрофлота», на базе повышения квалификации. Нигде больше найти гражданские аэродромы по обучению летчиков на этой модели самолета я не смог, остальные — военные подразделения, и меня туда не принимали. А просить Ремизова не хотелось. Тут же я договорился сам, с помощью директора аэроклуба. В принципе, он и нашел мне это место. Хороший мужик.
Три дня назад я на мотоцикле отвез принаряженных и похорошевших сестричек с букетами цветов к школе. Да, три дня назад было первое сентября. Сестры еще до этого ходили в школу, знакомились с другими учениками и классной руководительницей, а тогда я довез их, высадил, постоял на линейке, услышал первый звонок и поехал к нам на стройку, пока у сестер шли первые уроки в этом учебном году.
Кроме сестер только еще одного ученика привезли на машине, видимо, служебной отца, отчего тот задирал нос. Остальные пришли пешком. Это был единственный раз, когда я привозил сестер. В следующие школьные дни они ходили сами, пешком.
Теперь по дому. Строители, их на меня работало аж восемнадцать человек, сделали невозможное. Дом был фактически полностью готов. То есть он был полностью готов, но с ма-а-аленькой оговоркой. Краска долго сохла. Очень долго.
Дом рабочие закончили ремонтировать три дня назад, и двое маляров, что до этого помогали каменщикам с фундаментами гаража и бани, приступили к покраске. Бригадир достал очень много коричневой краски и не очень много белой. Однако на два слоя, чтобы покрасить потолки и стены, хватило. Хотя на второй слой на нулевом этаже немного не хватило на одну из стен. Но зато все полы обзавелись покрытием из двух слоев коричневой краски. Вот подсохнут они, и через пару дней можно будет наносить третий и последний слой. Бригадир ездил по городу и искал еще белой краски, нужно закончить с малярными работами, чтобы мы могли вселиться, однако, по моим прикидкам, это все равно произойдет только дней через десять. Уж больно краска была едкая. А строители пока работали над остальными постройками. Например, каркас амбара из балок уже был готов, и началось его обшивание. Двое кровельщиков уже начали стелить железные листы на крышу. Дня за два они закончат. Будущая баня уже обзавелась фундаментом, и хотя он еще сох, печник уже начал класть печку. С гаражом та же проблема: фундамент и цоколь уже подняты, но пока сохнут. Конюшня с курятником только начали строиться. Над ними работали трое мастеров, собирая каркас. По словам бригадира, через пару недель они стопроцентно закончат. Только одно дело было полностью закончено — это новые ворота, выходившие на улицу, с отдельной калиткой, и забор от угла дома до ворот и дальше до амбара. Кстати, из-за указанных размеров амбара пришлось уменьшить территорию двора на три метра, чтобы можно было загонять в него грузовые машины по две в два ряда. Будущие, еще не собранные амбарные ворота и размеры внутри вполне позволяли это сделать. Все соседи удивлялись, к чему мне такого размера амбар. Но я никого не посвящал в свои планы, даже сестричек. Участковый еще трижды приходил, и мы с ним вполне неплохо пообщались. Все-таки нормальный мужик оказался старшина.
