После столь продолжительной и жестокой бомбардировки не одни только укрепления и ближайшие к ним улицы пострадали от выстрелов – весь Севастополь глядел могилой. Все улицы, даже Екатерининская, месяц тому назад еще оживленная, теперь сильно пострадала: дома были разрушены, мостовые и тротуары изрыты бомбами. Это была в ту пору дорога ядер и бомб, лившихся непрерывной струей. Совершенно пустая, она по временам только оживлялась угрюмой партией проходивших войск, проезжавших фурштатских телег и проносимых окровавленных носилок. Кругом не было живого места, повсюду ужас и разрушение: тут стена разбита, там крыша разметана взрывом, все улицы покрыты мусором, щебнем, камнями и осколками бомб. Нигде не видно было ни одного дерева, только свежие пни свидетельствовали о былом существовании садиков, истерзанных и исковерканных неприятельскими снарядами, даже трава вся пожелтела и обгорела.
В это тяжелое время под именем Севастополя известны были Николаевская батарея да площадка около Графской пристани – все остальное лежало в развалинах и искрещивалось выстрелами. Считаясь сравнительно безопасной, площадка у Графской пристани стала в это время последним убежищем жителей Севастополя. Тут стояла пехота, расположенная бивуаком, артиллерия с разбитыми возле коновязями, тут же, приютившись где-нибудь к стенке, сидели торговки перед столиками, на которых с утра до поздней ночи кипел самовар, продавались яблоки, булки, куски какого-то мяса, плавающие в сальной воде. С шутками, прибаутками, со смехом и вздохом торговки разливали этот соус в глиняные чашки и подавали их проголодавшимся. Беспрерывное движение, работы и шум на пристани оживляли этот уголок и резко отделяли его от прочих частей города.
Главная жизнь и деятельность сосредоточилась в Николаевских казармах, куда переселилось почти все начальство осажденного города. Туда перенесены были все штабы и перевязочный пункт, там же помещались и сестры милосердия. В это время в Николаевской батарее все казармы были наполнены народом: коридоры и галереи заняты солдатами, часть нижнего этажа – торговцами. Здесь явились вывески заведений, магазинов и даже вольной аптеки. Здесь были штабы и канцелярии, госпитали и церковь, присутственные места и гостиница, аптека, кондитерская, лавка и трактир, устроенный в одном из казематов. Несколько столов, покрытых черной клеенкой, и простых скамей составляли все убранство трактира; угол, отгороженный множеством поставленных друг на друга бочек и бочонков и покрытых сверху большой доской, составлял буфет трактира. Самое разнообразное общество постоянно наполняло это мрачное жилище. Все столы были заняты во всякое время дня и ночи, стук ножей, вилок и ложек был похож на звук барабанной дроби.
В Николаевские казармы стекалось все севастопольское население за всевозможными покупками. Здесь можно было достать всякие товары, хотя за весьма дорогую цену; тут можно было узнать самые свежие новости, хотя часто сомнительной верности. Все разговоры сводились на один рассказ, что союзники подвинулись слишком близко и что наступают самые жаркие дни для Севастополя.
Действительно, к 24 августа неприятель подвинулся вперед настолько, что находился от рва 2-го бастиона только в 20 саженях, а от Малахова кургана в 17 саженях.
Такое приближение неприятельских подступов почти к самым рвам наших укреплений, неисправимые повреждения, а главное, причиняемый огнем неприятеля гарнизону урон, возраставший от необходимости с каждым днем увеличивать число рабочих, указывали на близость времени штурма севастопольских укреплений. В ожидании его в улицах города стали усиливать баррикады, приготовляли все необходимое для подорвания бастионов и батарей, переводили на Северную сторону все мастерские, лаборатории, главные пороховые склады, штабы, архивы и пр. Между тем 22 августа союзные главнокомандующие, генералы Пелисье и Симпсон, созвали общий совет, составленный только из корпусных командиров и начальников артиллерии и инженеров. На этом совете положено было произвести штурм укреплений Севастополя как действие самое выгодное для союзников, потому что дальнейшее ведение подступов, под сильным артиллерийским и ружейным огнем обороняющегося, представляло для союзников почти непреодолимые препятствия.
Днем штурма был избран полдень 27 августа, и решено начать его без всякого сигнала, а для того чтобы он начался одновременно, приказано частным начальникам сверить свои часы с часами главнокомандующих.
Для подготовления верного успеха штурму совет определил открыть с 24 августа самое усиленное бомбардирование, и притом так, чтобы после нескольких часов самого частого огня вдруг прекращать выстрелы. Это прекращение стрельбы, наводя обороняющегося на мысль о намерении союзников штурмовать укрепление, заставит их придвинуть резервы; тогда осаждающий снова открывает огонь и тем наносит значительные потери. Подобным бомбардированием – то усиливая огонь, то прекращая его – союзники справедливо надеялись утомить гарнизон и поставить его в недоумение относительно действительного времени, избранного ими для штурма.
Сообразно с постановлением военного совета атакующий открыл в 5 часов утра 24 августа шестое усиленное бомбардирование Севастополя, поражая в особенности Малахов курган, 2-й и 4-й бастионы. Против Малахова кургана направлено было 110 больших орудий. Эта невероятная канонада, потрясая и сокрушая наши укрепления, осыпала защитников их градом бомб, гранатной картечи и пуль. Адский огонь этот продолжался в течение двух часов. Союзники стреляли то залпами, то беглым непрерывным огнем, они то прекращали огонь, то открывали его против Городской стороны и затем, спустя некоторое время, прекращали огонь здесь и переносили его опять на Корабельную сторону. Направляя свои выстрелы в мерлоны и амбразуры, они одновременно срывали укрепления и поражали их защитников. К концу дня насыпь Малахова кургана была срыта до половины, ров засыпан, почти все амбразуры разрушены, много орудий подбито.
Положение 2-го бастиона было еще того хуже. Наибольшей опасности подвергались пороховой и бомбовый погреба. На сохранение их от взрыва обращалось особенное внимание, и потому здесь гибло более всего людей, трудившихся над засыпанием углублений, производимых беспрестанно падавшими бомбами.
Осыпаемый тучей ружейных пуль и гранатной картечи, бастион представлял бойню в полном значении слова. Здесь в течение двенадцати часов из 600 человек гарнизона выбыло 200 убитыми и ранеными. Неприятельские снаряды ложились за бастионом так густо, что отправить раненых на перевязочный пункт не было возможности, их по необходимости оставляли до наступления ночи.
Прекращение сообщения бастиона с городом лишало возможности производить в нем даже самые необходимые исправления. В течение нескольких дней не было возможности доставить на бастион ни куска леса, ни одного тура, ни одной фашины, без леса невозможна была починка платформ, без туров и фашин – исправление амбразур.
Выпустив в первый день бомбардирования около 40 тысяч выстрелов, неприятель произвел значительное разрушение в укреплениях и вывел из строя две тысячи человек убитыми и ранеными. Выстрелы его разрушали городские здания, производили пожары, обстреливали Южную бухту и главный рейд и достигали до Северной стороны. Корабли, стоявшие на рейде, подвергались неприятельским выстрелам, и один из них, транспорт «Березань», нагруженный спиртом, был зажжен упавшей неприятельской бомбой и горел в течение всей ночи, ярко освещая бухту и город.
Горевший транспорт угрожал поджечь мост, перекинутый через Севастопольский рейд, и тем прервать сообщение осажденного города с Северной стороной. Только при необыкновенной деятельности и усилиях флотских команд опасность эта была отвращена и, уничтожив судно, пожар не распространился на мост и на соседние суда. Пользуясь временным светом горящего транспорта, союзники так и сыпали выстрелы на Малахов курган и 2-й бастион, где почти половина всех рабочих была перебита или переранена.
Несмотря на то, в течение ночи главные повреждения были исправлены и утром 25 августа эти два укрепления в состоянии были открыть огонь, хотя и ненадолго. Засыпанные снарядами с французских батарей, действовавших залпами, они скоро принуждены были смолкнуть и представляли собой только подобие некогда бывших укреплений. Передняя часть Малахова кургана была почти срыта, и ров совершенно засыпан. Туры, поддерживающие стороны амбразур, поминутно загорались, и пламя угрожало достигнуть большого порохового погреба. Тушение пожара представляло немалые затруднения, потому что, как только неприятель заметил дым, он направил на него жестокий огонь, но геройское усилие саперов и рабочих Замосцского полка спасли бастион от взрыва. Распоряжавшийся тушением пожара прапорщик Томского полка Насакин был ранен, и при нем убито было до 30 человек.
