всяком случае, так я слышал от Маграба. Еще он заявил, что добрался туда пешком, да и вообще всю жизнь передвигался на своих двоих. Поверить непросто, однако у меня не было ни имущества, ни денег, так что придется повторить его подвиг. Впрочем, с подружкой делиться соображениями я не стал.
– Мы можем об этом подумать, Ниша.
Она улыбнулась, хотя в ее глазах стояла печаль. Не верит… Возможно, жизнь в банде Коли лишила девочку веры. Мне стало невыносимо больно за подругу. Прижать бы ее к себе, утешить… Нет, она не в том настроении. Похоже, потеряла всякую надежду, ищет успокоения в несбыточных мечтах.
Повременив, я пришел к выводу, что просто так из подавленного состояния Ниша не выйдет, придвинулся ближе и замер с ней бок о бок.
Вечер потихоньку превращался в ночь. Близился час кундхул.
Наконец Ниша встряхнула головой, прижалась к моему плечу и, взяв меня за руку, сплела наши пальцы в замок:
– Что-нибудь расскажешь?
– Например?
– Например, какую-нибудь историю.
На улицах под нашими ногами пылали факелы и жаровни. Света было достаточно, и я с любопытством посматривал по сторонам. Ко мне взывала горящая свеча. Взошла полная луна, напоминавшая кусок толстого отшлифованного стекла. Люди сновали по кварталу, и, несмотря на темноту, меньше их не стало.
– А как насчет игры? – Я указал на какого-то мужчину. – Давай по очереди рассказывать истории о прохожих. Постараемся догадаться, что они здесь делают и кто они такие.
– Чур, ты первый! – захихикала Ниша.
Я уставился на человека, стоящего на углу. Хлопчатобумажная рубашка домашнего пошива – когда-то белая, а теперь коричневатая – давно выцвела и пропиталась застарелой грязью. Штаны в тон, кожаные сандалии. Лицо гладко выбрито, а вот пышные усы вызвали у меня инстинктивное недоверие.
– Вышел в город поздно – наверное, пытается улизнуть от жены. Скорее всего, не дурак выпить, а вообще – бездельник. Смотри, как идет. – Человек споткнулся и схватился за стену. – Жена его пилит. Хочет, чтобы муж сбрил эти глупые усы. Он же ими гордится.
Девочка снова захихикала.
– По-моему, он рассчитывает найти себе женщину, но ему точно предстоит одинокая ночь, – договорил я.
Настал черед Ниши. Вскочив, она кивнула в сторону торговки специями. Ее лоток до сих пор был заставлен жестяными банками с приправами всех цветов радуги. Женщина то и дело протягивала щепотки специй прохожим, умоляя их попробовать. То ли людям нравилась ее широкая белозубая улыбка, то ли еще что, но чаще всего взамен она получала монету.
– Судьба у нее нелегкая, – начала Ниша, и я вскинул бровь, ожидая подробного рассказа. – Торгует она с утра до ночи, пытаясь заработать на жизнь своим детишкам и матери. Трудится вдвое больше любого мужчины и все же не перестает улыбаться. Притворяется, что ничуть не устала. На самом деле – ужасно устала. – Ниша со вздохом прижала ладошку к груди. – Она не уйдет из-за прилавка, пока улицы не опустеют. А не опустеют они еще долго – стоять ей здесь до утра. Спать будет у своего лотка, моля бога, чтобы никто ее не обидел.
У меня невольно пересохло во рту, и все же я спросил:
– Сколько подробностей… Как ты обо всем догадалась?
– Я ее знаю, – криво улыбнулась девочка.
Мы помолчали, прислушиваясь к шуму торгового квартала и жужжанию насекомых. Наконец грусть уступила желанию продолжить игру, и Ниша толкнула меня в бок. Мы сочиняли истории, пока колокола не пробили час кундхул. Рядом с нами села сова. Совсем не боится…
– Хорошая примета, – улыбнулась девочка. – Знаешь, что совы – глаза и голос Натийи?
Я услышал об этом первый раз. Натийя была богиней долгой ночи, покровительницей сирот и потеряшек, а еще символом мудрости. Оберегала тех, кто выживал своим собственным умом. Часть верующих считала, что Натийя также опекает воров, жуликов и бездельников.
– Значит, сегодня она присматривает за нами.
Никогда не думал, что Ниша неравнодушна к религии. С другой стороны, если она видит в появлении совы добрый знак – разве это плохо? Кто знает? Вдруг сова давала мне знать: если я уйду один, с подружкой все будет в порядке?
Я поднялся:
– Мне пора. Немного времени есть – наверняка Халим еще расставляет декорации.
– Пожалуйста, не уходи… – взмолилась девочка.
Как же она одинока! Наверняка ей нужен не просто приятель для праздных забав, а верный друг, готовый разделить ее боль.
В ее голосе звучало подлинное одиночество человека, которому некуда пойти. Всем нам требуется хоть что-то постоянное, пусть на короткий миг. Подобное чувство никому не чуждо. Каждый из нас испытывает потребность опереться на надежное плечо, хоть и не все готовы в этом признаться.
Потребность в доме и близком человеке – древний зов и вечная боль. Если наш призыв остается без ответа – в душе образуется холодная пустота. Заполнить ее потом не каждому под силу.
Я еще не придумал, что ответить, а Ниша уже схватила меня за руку и наклонилась к моему лицу. Ее губы на миг прижались к моим, но уже в следующую секунду она отпрянула.
С высоты моего сегодняшнего опыта вряд ли этот порыв можно было назвать поцелуем, однако тогда я вспыхнул от смущения.
– Останься…
Мог ли я отказать?
На крыше мы просидели еще час. Сова так и не улетела, зато соизволила обратить на нас внимание.
* * *
Разразилась настоящая буря. От грома закладывало уши, и Брам куда-то утащил с неба луну. Сова исступленно заухала, снялась с места и полетела неверными зигзагами, будто пьяная. Воздух наполнился беспорядочно мечущимися птицами, лишь вороны старались держать строй в штормовом небе. Им бы укрыться, а они начали бросаться друг на друга, нанося удары то клювом, то когтями.
Мы с Нишей расстались, и я со всех ног припустил к театру. Наверняка репетиция только началась. Слава богу, мой персонаж должен был появиться не с первых минут, так что время оставалось.
Халим был пунктуален. Перед каждой пьесой он произносил речи и читал морали. В его репетициях не бывало мелочей, это касалось и декораций. Если они будут идеально выставлены на репетиции, значит, и премьера пройдет как следует. К лентяям Халим относился сурово, считая, что в театре все должно быть совершенно.
Таким образом, учитывая всевозможные проволочки, скорее всего, я успею и добежать, и подготовиться.
Беспокойно озираясь в полутьме, я почти добрался до ведущего к театру переулка. Эта часть квартала не изобиловала уличными факелами. Здесь процветали сомнительные ремесла, связанные с человеческим телом, самым невинным из которых было нанесение татуировок. Грязные делишки
