– Пойду прогуляюсь. – Я повернулась и пошла к двери. Он догнал меня у лифта.
– Тебе бы лучше вернуться, милый. Отец и так будет сердиться.
– А с вами нельзя?
– Можно. – Хотя следовало бы твердо запретить. – Но, пожалуй, лучше не надо.
Двери лифта открылись, я вошла. Он последовал за мной.
На следующей неделе мы уехали на озеро. А еще недели через две, лежа на причале с журналом в руках, я услышала чьи-то шаги – и села. Ко мне приближался незнакомый мужчина. Вокруг никого не было – Борис с приятелем катался на катере где-то далеко.
– Привет, – сказал мужчина.
Я кивнула. Он был недурен собой, но страшно грязен: белая рубашка и солдатские брюки были какие-то замызганные, изжеванные, из драных кроссовок торчали пальцы, лицо покрывала многодневная седая щетина, хотя редеющие волосы на голове были еще темные.
– Я ищу владения Штаммов, – протянул он и присел в нескольких шагах от меня, небрежно оглядев меня с головы до ног.
– Считайте, что нашли.
– В самом деле? – Он перестал разглядывать мои ноги и осмотрелся. – Миленько. – Уставился на мое лицо.
Поборов раздражение и любопытство, я не ответила.
– Где малышка?
– Малышка? – удивилась я. – Какая еще малышка?
– Их что, здесь много?
– Послушайте, – начала я сердито, но он жестом остановил меня.
– Ладно-ладно, мир. Приношу свои извинения. Безоговорочно капитулирую. Не злитесь. Лотта. Мне нужна Лотта. Я ее… э-э-э… друг. Звать Том Краузе.
Я вспомнила, что Лотта говорила о каких-то друзьях, которые могут приехать, и, не сводя с него глаз, размышляла, как ей удалось подцепить эту потасканную личность на изумрудных холмах Вассара. Он протянул мне руку. Я сделала вид, что не замечаю ее.
– К сожалению, Лотта в Нью-Йорке. Она обещала приехать, но не могу сказать, когда именно.
Ничуть не смутившись, он кивнул и дружелюбно пояснил:
– Я не собирался сюда так рано. Думал, в конце июля.
Я не ответила.
– Ноги затекли, – сообщил он. – Вы не свернете мне шею, если я их тут ненадолго вытяну?
– Ни за какие блага я не дотронулась бы до вашей шеи голыми руками.
Он присвистнул, растянулся на досках и опустил ноги в воду – прямо в кроссовках.
– Девственная природа, озеро, загородный особняк и прекрасная девушка, готовая разорвать меня на части.
Я встала, подобрала журнал и полотенце, перешагнула через него и пошла к дому.
– Эй, кто же вы? С кем я разговаривал?
– Меня зовут Руфь Штамм, – ответила я, не повернув головы.
– Руфь Штамм, Руфь Штамм… Кузина? Сестра? Мисс Руфь, эй! – Он крикнул так громко, что я против воли обернулась. Довольная ухмылка. – Неужели мамочка Руфь? Не может быть!
– Я жена отца Лотты, если именно это вас интересует, – сухо ответила я, призвав на помощь всю гордость своих двадцати двух лет, чтобы отплатить ему за нахальство и скрыть от себя, как я польщена. Снова повернулась к нему спиной и через лужайку направилась к дому.
Вечером я позвонила Уолтеру и попросила его передать Лотте, что приезжал ее друг Том Краузе. Она приехала с отцом в пятницу. Ей приготовили комнату, я даже попросила миссис Банион постелить свежее белье. Но Лотта робко, как всегда в присутствии отца, осведомилась, нельзя ли ей пожить в коттедже. Уолтеру это не понравилось: он испугался, что я выживаю его дочь из дома. Она объяснила, что после университетской суеты и шума хочется покоя и уединения. Уолтер согласился: ему не пришло в голову, что уединение грозит ей меньше всего. Я хотела помочь ей привести домик в порядок, но она отказалась с таким возмущением, словно я пыталась грубо вмешаться в ее личную жизнь. Она пропадала в коттедже до обеда, мы даже сели за стол на полчаса позже. Сразу после обеда снова ушла к себе.
– Что скажешь об этом ее друге? – спросил Уолтер, как только она ушла. – Похоже, он ей нравится.
– Я говорила с ним всего несколько минут.
– Но у тебя же наверняка сложилось какое-то впечатление, – настаивал Уолтер, который в последнее время неоднократно упрекал меня за то, что я слишком доверяю первому впечатлению. – Твое первое впечатление, как правило, бывает верным.
Я пожала плечами:
– Мне он не понравился.
– Вот как? Это почему же?
– Не будем об этом, Уолтер. Если у Лотты с ним серьезные отношения, она наверняка вас познакомит. Может, даже завтра. Сам тогда и суди.
– Что значит «серьезные отношения»? У тебя это прозвучало как-то зловеще.
– Извини, – не выдержав, раздраженно ответила я. – Он на добрых десять лет старше меня и, похоже, все эти десять лет менял женщин чаще, чем белье. Буду рада, если ты окажешься менее придирчивым.
Уолтер побледнел, и я пожалела о своей вспышке.
– А ты не ошиблась?
– Может, и ошиблась. Или дала волю своему воображению. Ты же знаешь – со мной это бывает.
– Он из хорошей семьи. Отец профессор. Лотта слушала его лекции, кажется, по социологии. Мать психолог или что-то в этом роде. Ведет колонку в каком-то журнале. По-моему, о браке и семье. Дядя – судья Краузе – известный либерал. – Уолтер тогда активно поддерживал демократов, и это была одна из его расхожих характеристик. – У судьи поместье в Уилксборо. Там, вероятно, юноша…
Он запнулся, вспомнив, что Краузе далеко не юноша. Ждал, что я возражу или как-то поддержу разговор, но мне не хотелось, и мы некоторое время сидели молча, пока Борис не пришел узнать, готовы ли мы идти купаться. Обрадовавшись, что можно уйти, я быстро переоделась и спустилась к воде. Мы немного поплавали и подумывали, не взять ли лодку, когда я увидела на лужайке возле дома Лотту и Краузе.
– Ну что, покатаемся? Борис кивнул.
– Тогда пошли.
Мы дошли до края причала и забрались в лодку. Сидя на корме, я специально направляла лодку так, чтобы ее не было видно со стороны дома; мне не хотелось, чтобы Лотта думала, будто я ее избегаю. Мы еще немного покружили по озеру и направились к причалу, потому что солнце зашло за тучи и в мокрых купальниках стало холодно.
Целая компания в купальных костюмах дружески беседовала на лужайке. Пронюхав о приезде Лотты, явилась Нина Лойб. Они с матерью приехали на озеро раньше нас, потому что Нина была на восьмом месяце. Прошлой осенью она поступила в колледж и нашла там комнату, хотя до дома было двадцать пять минут езды, а ко дню рождения ей подарили машину. В начале ноября она с кем-то переспала, в Рождественские каникулы быстренько выскочила замуж и в январе получила академический отпуск на год. Я знала эту историю, потому что до приезда Лотты мать и дочь посвятили меня во все подробности, хотя я их ни о чем не спрашивала. Они изливали душу по очереди, и каждая просила ее не выдавать. («Мамуля хотела, чтобы я сделала аборт, но папуля сказал, что тогда разведется с ней и женится на мне.
