— Хорошо же ты думаешь о своей матери, — начал он, — да и обо мне не лучше.
Для телепата любое человеческое качество, положительное или отрицательное, как бы удваивается в объеме, то есть непристойность еще более непристойна, а вульгарность еще более вульгарна, но здесь речь шла о ледяной ненависти. «И ведь это плоть от плоти моей, — думал отец, глядя на него и вспоминая первые восемь лет жизни Эла. — Неужели мутация приобретает такие дьявольские формы?»
Эл молчал. Бюркхалтер стал методично исследовать мозг сына. Тот сделал невольное движение, пытаясь убежать, но попытка была явно напрасной, ведь мысленный контакт возможен и на довольно большом расстоянии.
Отец удержал его за плечи и продолжал погружаться в тайны детского разума. Он не любил и не допускал подобного грубого вмешательства в самые сокровенные мысли другого существа, но сейчас это было необходимо. Иногда он неожиданно резко вводил ключевые слова, и тогда новые области памяти мальчика раскрывались перед ним.
Наконец, обессилев, испытывая к самому себе чувство отвращения, он отпустил Эла, а сам остался сидеть на скамейке. Эд смотрел на розовеющие, вершины гор, и ему казалось, что он видит пятна крови на снежных вершинах. Нет, еще не поздно. Этот человек был на самом деле сумасшедший, иначе он бы знал с самого начала, что его попытки обречены на провал.
Изменения только начались. Еще была возможность исправить Эла. Это надо было сделать. Надо было. Но не сразу. Следует подождать, добиться того, чтобы гнев уступил место симпатии и пониманию.
Не сразу.
Он вернулся в дом, поговорил с Этель, а потом мысленно связался с несколькими Лысоголовыми, Которые работали вместе с ним в издательстве. Дети были не у всех, но коллеги собрались через полчаса в одном из залов таверны Язычников. Сэм Шейн был посвящен в то, что узнал Бюркхалтер, и таким образом остальные прочли его мысли. Телепатические связи объединяли их, теперь они ждали выступления Бюркхалтера.
Он говорил с ними на языке мыслей и образов. Он рассказал им о японском дереве-игрушке, о его притягательной силе. Он говорил о паранойе, которой может быть охвачена целая нация, и о пропаганде. Он объяснил, что хорошо поставленная пропаганда скрывает реальные цели под притягательной оболочкой.
Зеленый Человек, безродный герой, символ Лысоголовых…
Увлекательные приключения — это хорошая приманка для молодых податливых умов, которые вступают потом на путь опасного безумия. Взрослые телепаты могли читать мысли детей, но не делали этого: ведь дети обладали очень высокой чувствительностью. К тому же взрослые, если и просматривали детские книги, то лишь для того, чтобы убедиться, что в них не содержится ничего опасного. А кого из взрослых интересуют мысленные образы Зеленого Человека? Большинство из них думали, что это фантазии, возникшие в мозгу самого ребенка.
— Я знаю, — прервал его Шейн, — мои дочери…
— Проследите, откуда это идет, — сказал Бюркхалтер.
— Я это уже сделал.
Двенадцать взрослых настроились на передачу детских мыслей и прислушались. Затем что-то выделилось, это что-то было объято страхом и в то же время действовало как наркотик.
— Да, это, конечно, он, — сказал Шейн.
Дальнейшие слова были излишними. Все Лысоголовые вышли из таверны и направились к магазину. Вид у них был угрожающий. Дверь магазина оказалась закрытой на засов. Двое, самых сильных из них, нажали и выломали ее.
Они пересекли темный магазин и попали в служебное помещение. Там возле упавшего стула стоял человек, его лысый череп блестел при свете плафона. Незнакомец лишь открывал и закрывал рот, не произнося ни звука.
Мысленно он умолял о пощаде, но все мольбы были отвергнуты стеной непреклонной решимости.
Бюркхалтер вытащил кинжал, и тридцать лезвий заблестели одновременно.
Веннер затих в своем предсмертном крике; его последняя мысль все время преследовала Бюркхалтера, пока он шел к себе. Лысоголовый без парика был параноиком.
Бюркхалтер до сих пор не мог успокоиться при мысли о том, что он узнал секреты Веннера: абсолютный, тиранический эгоцентризм, беспощадная ненависть к нетелепатам… Мы… будущее! Мы, Лысоголовые… Бог нас создал, чтобы мы могли командовать низшими существами!
Бюркхалтер вздрогнул. Мутации больше не наблюдалось… Одни приспособились, это были те, кто носил парик и смог включиться в человеческую цивилизацию. Другие сошли с ума и не представляли больше опасности: они находились в клиниках.
Но существовали еще параноики, те, кто не хотел носить парик. По-настоящему их нельзя было назвать ни сумасшедшими, ни нормальными людьми.
Как Веннер.
Веннер пытался воспитывать учеников. Но его попытки проваливались.
Но ведь были и другие, подобные Веннеру, и их было много.
На склоне холма перед собой Бюркхалтер увидел белый прямоугольник своего дома. Мысли опередили его, и он успокоил Этель.
Потом, все еще на ходу, он проник в мозг уснувшего ребенка. Да, несчастный и дрожавший Эл наконец-то уснул со слезами. В его мозгу он прочитал сны, лишенные яркости, немного мрачноватые. Но их можно было очистить. Бюркхалтер поклялся сделать это немедленно.
Глава 2
Должно быть, я заснул. Пробуждение было тяжелым. Глухой шум вывел меня из оцепенения, потом все стихло. Я открыл глаза. Шум возобновился. Реактивный самолет! Возможно, что теперь, когда рассвело, меня искали. Чуткие приборы должны были ощупывать и фиксировать любые неровности на поверхности. Когда самолет вернется на базу, специалисты внимательно просмотрят всю отснятую пленку и, возможно, обнаружат обломки моей машины; по крайней мере я на это надеялся, Пролетел ли самолет на самом деле над этим узким ущельем? Или он прошел мимо?
Я пытался сдвинуться с места, но холод из-за долгой неподвижности сковал меня. Тишина была почти нереальной. С трудом, но мне удалось выпрямиться. Я еле дышал.
Я закричал, чтобы услышать какой-то другой звук, затем попытался крутиться на месте, чтобы разогнать хоть немного кровь. Но мое тело мне не повиновалось, я начал терять сознание. Я поймал себя на том, что сплю стоя. И снова пронизывающий холод.
С трудом я заставил себя ходить и думать. Бежать я не мог, но мне необходимо было двигаться. Если я снова лягу, я умру. Я ходил и вспоминал. Что стало после смерти Веннера? Следующая жизнь — жизнь Бартона, разве не так? Бартон и три слепые мыши. Я продолжал ходить по кругу, понемногу согреваясь, и думал о Бартоне. Я поплыл вверх по течению времени и стал Бартоном, в Конестоге, около двухсот лет тому назад. И в то же время я оставался самим собой и наблюдал за Бартоном.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
