— Урод стукнутый! — выдохнул Андрей, открыл рот и тут же закрыл. Если Воротынский не обманывал, уже через час удирать будет некому: его стрельцы окажутся в «мешке». Между тем воевода не был человеком, нарушающим свои обещания.
Зверев развернулся и побежал назад, через пустырь, к захваченным домам.
— Берите все, что можете, уходим! — торопливо предупредил он стрельцов. — Все сгребайте, все. Отступаем. Таков, блин горелый, государев указ. Отступаем. Давайте, где там ваши свечи? Зажигайте дома! Я хочу видеть, как они загорятся, прежде чем мы выйдем из них наружу.
Князь Сакульский отступал, оставляя после себя не просто вязанки хвороста с запалом внутри — он лично проверял, чтобы полыхало по несколько комнат в каждом здании, чтобы занялись и бревна, и перекрытия, чтобы все это было никакой силой не потушить. Улица за его спиной превратилась в череду жарких факелов. Точно так же, со всей тщательностью, он запалил городскую стену и саму Арскую башню, прыгнув в секретный лаз только после того, как языки пламени добрались от запальных фашин до площадок для стрельбы.
Пожар в Казани полыхал целую ночь и еще половину дня, полностью сожрав изрядный кусок крепостной стены. Андрей же все это время пил вино, заглушая обиду, и заедал его шашлыком, зажаренным над огнем очага в центре юрты. Шашлык, не проведя в маринаде ни единой минуты, получился жестким и пресным — но после бутылки вина употреблялся неплохо.
Первого октября стена догорела, превратившись в груду дымящихся углей, а князь Сакульский проспался и успокоился, вспоминая теперь последний разговор с воеводой с некоторым ужасом. После полудня он скинул броню, облачился в обычную ферязь, оставил в сундуке саблю и бердыш и направился в лагерь Большого полка на Арском лугу.
Стража пропустила гостя в обширную палатку без всяких вопросов. Андрей вошел в центральное помещение, отделенное от прочих суконными пологами, увидел Михаила Ивановича, восседающего в складном кресле за походным столом, усыпанным грамотами, тяжко вздохнул и опустился на колени.
— Горечь сражения и потерь помутила мне разум, княже. Потеряв победу, я не смог удержать свой поганый язык. Ты мой второй отец, Михаил Иванович, и обида, причиненная тебе, разрывает мою душу. Прикажи — я отрежу свой поганый язык и выброшу его собакам.
— Вот так же намедни стоял я на коленях пред Иоанном Васильевичем и умолял начать общий штурм, — поднял голову от стола воевода. — Поднимись, Андрей Васильевич, не позорь себя пред людьми. Дорог ты мне, как сын родной. На сына же отцу обид держать негоже. Не менее твоего страдал я в тот день, и гнев твой, княже, мне понятен. Иди ко мне, дай обнять тебя, Андрюша. Дай поцеловать тебя, дите мое отважное.
Зверев испугался, что теперь его начнут окончательно и решительно вербовать в заговорщики против Ивана Грозного, — но князь Михаил взмахнул рукой, щелкнул пальцами:
— Эй, есть там кто-нибудь? Вина принесите сладкого и два кубка! Сына свого после размолвки я ныне обрел! Желаю с ним выпить и вкусить.
Андрей вдруг поймал себя на мысли, что свергнуть Иоанна — готов. Умом своим, образованием, историей, пророчеством зеркала Велесова он знал, что судьбы Руси и последнего Рюриковича неразделимы, что именно Иоанн сотворил Россию из маленького славянского княжества. Однако же чувствами своими Зверев сейчас Иоанна ненавидел.
— Меня тревожит одна мысль, Михаил Иванович, — подойдя к столу, признал князь Сакульский. — Ведь все те дома, что прошлый раз мы одолели, нам при штурме второй раз придется брать.
— Нет их уже, друже. Ты же сам и спалил.
— Стены-то спалил, а укрепления на улицах остались. Мыслю, наступления через вал, стен лишенный, ногайцы от нас и ждут. Ждут, что перевалим стены и примемся через город прорываться к кремлю.
— Само собой, Андрей Васильевич. Как же иначе?
— Иначе представить трудно, а потому на нашем пути османские наемники немало препятствий и укреплений приготовят.
— И сие верно, княже, — согласно кивнул воевода. — Я бы тоже изготовил.
— А если с обратной стороны ударить?
Князь Воротынский снял тафью, погладил лысину, вернул тюбетейку на место и переспросил:
— Это как?
— Если мы вместо кремля в сторону Ногайских ворот ударим — разве такого ногайцы ожидают? Разве этот путь они укреплять станут?
— А смысл какой в обратную от центра сторону наступать, княже?
— Ногайские ворота целы, Михаил Иванович. С этой стороны наемники наступления не ждут. Возьмем ворота — и кованая рать по открытым улицам скорым маршем понесется, только успевай полки вперед отправлять.
Воевода Воротынский вскинул брови, секунду поразмышлял и громко расхохотался:
— Да, Андрей Васильевич, да! Так оно хоть и криво, однако же быстро выйдет и ловко. Одно осталось нам с тобою уяснить. Когда государь наш Иоанн Васильевич молебен общий пожелает объявить и наступление провозгласит на Казань?
— Надеюсь, это случится не после того, как татары успеют построить на валу новую стену? Может, есть смысл послать к царю гонца с вопросом?
— Так я и сделаю, княже. Однако же ты покамест разделишь со мной полуденную трапезу. Друга новообретенного терять не желаю! Преломим хлеба вместе и скрепим примирение добрым кубком петерсемены. Другого, извини, ныне уж и не осталось…
Помимо голландского вина, к столу воеводы холопы подали потрошки лебяжьи, языки говяжьи жареные, баранью грудинку, кур соленых, солонину с чесноком, мясо вяленое с пряностями, полотки утиные сушеные, языки лосиные, зайчатину в лотках, гречники с салом, слойки, вымя говяжье, рубец, похлебку, сычуги двойные, налимов гнутых, тукмачей, лапшу, блины творожные, молоко с хреном и ставленые караваи. Андрей, чувствуя за собой вину, от угощения пытался не отказываться, но уже через час взмолился о пощаде:
— Михаил Иванович, хоть режь меня, хоть на кол сади, а больше в меня уже не лезет. Благодарствую, сыт.
— А вина кисленького еще кубок?
— Ну разве только вина…
— Ну и закусить чего-нибудь выбери, княже. Не обижай!
От гибели Зверева спас гонец, примчавшийся с важным известием: Иоанн объявил войску, чтобы оно готовилось пить общую чашу крови, и повелевал воинам очистить душу в канун дня рокового. Проще говоря: на сегодняшний вечер и ночь царь назначал большой молебен. Значит, завтра предполагался штурм.
Христианин
Чего ранее Андрей за царем не замечал, так это склонности к спецэффектам. Однако второго октября тысяча пятьсот пятьдесят второго года от Рождества Христова правитель всея Руси все-таки отличился на славу. Во время общего молебна на заутрени, едва диакон, читая Евангелие, произнес: «Да будет едино стадо и един Пастырь!» — грянул сильный гром, земля дрогнула, некоторые шатры повалились, возле вала в небо взметнулись бревна, люди, камни и комья глины. Возле Царских ворот и где-то в кремле, на берегу Бурлака, стены и башни крепости превратились в дым и пыль. Тотчас забили барабаны, взревели трубы, возвещая начало штурма, и русские полки двинулись вперед. Казанским татарам, черемисам и мордве Иоанн то ли не доверял, то ли не был уверен в их ратной отваге — но союзники были посланы в охранение на Ногайскую и Галичскую дороги. Дабы обезопасили тылы и не мешались главным силам под ногами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
