Христианин
Чего ранее Андрей за царем не замечал, так это склонности к спецэффектам. Однако второго октября тысяча пятьсот пятьдесят второго года от Рождества Христова правитель всея Руси все-таки отличился на славу. Во время общего молебна на заутрени, едва диакон, читая Евангелие, произнес: «Да будет едино стадо и един Пастырь!» — грянул сильный гром, земля дрогнула, некоторые шатры повалились, возле вала в небо взметнулись бревна, люди, камни и комья глины. Возле Царских ворот и где-то в кремле, на берегу Бурлака, стены и башни крепости превратились в дым и пыль. Тотчас забили барабаны, взревели трубы, возвещая начало штурма, и русские полки двинулись вперед. Казанским татарам, черемисам и мордве Иоанн то ли не доверял, то ли не был уверен в их ратной отваге — но союзники были посланы в охранение на Ногайскую и Галичскую дороги. Дабы обезопасили тылы и не мешались главным силам под ногами.
Князь Сакульский в первые ряды теперь не полез. Не было настроения. Зверев перегорел в своем наступательном пыле в прошлый раз. Однако лук Андрей с собой прихватил и пользовался им довольно активно.
Османские наемники, презирая смерть, открыто стояли на валу, остовах стен и помостах, бросая в атакующие колонны камни, бревна, неиспользованные ядра, пуская стрелы. Оставалось только поражаться их доблести. Ведь не собственный дом защищали — чужой город, не за семьи и очаги свои дрались — за султанское золото. Или это характер такой, заставляющий принимать смерть с большей легкостью, нежели позор поражения? Русские солдаты тоже оказывались лучшими в мире воинами — не только в окопах Сталинграда, но и в Афганистане, Франции или далекой Эфиопии. Однако сейчас они столкнулись с такими же решительными и бесстрашными бойцами, не желающими кланяться ни стрелам, ни картечи и оставляющими свои позиции только после смерти.
Но мужество — слабая защита, когда нет ни стен, ни дальнобойного оружия. Пока боярские дети, поливаемые каким-то варом, осыпаемые бранью и забрасываемые всем, что попадалось под руки, лезли наверх по штурмовым мостикам и лестницам, а то и просто по относительно пологому склону, стрельцы и лучники одного за другим сбивали сверху татар, и спустя четверть часа первый рубеж обороны был взят. Воевода Воротынский вместе со свитой поднялся на вал — внизу, на площадке за бывшими Арскими воротами скапливались боярские дети Большого полка. От баррикад их прикрывали выстроившиеся в три ряда стрельцы. Осадная башня тоже молчала — берегла картечь на случай ногайской атаки.
Стрелецкая сотня, что три дня тому назад уже зачищала дома, подтянула штурмовые мостики, повернула влево и одновременным броском сразу по обеим сторонам уходящей на север улицы начала новую атаку. Залп по окнам, заброс связанных по два-три бревен, слишком тяжелых, чтобы их смогли вытолкнуть обратно даже два-три человека, новый залп — и первые охотники скрылись в проемах окон. Следом ринулись одетые в полный доспех бояре. В ближнем бою от щита и сабли все же больше пользы, чем от разряженной пищали и непривычного для новобранцев бердыша.
В грохоте общей битвы тонули звуки, что раздавались внутри домов. Видно было только, как втягиваются в здания все новые десятки воинов да как время от времени из окон сыплется непонятный мусор, а иногда выпадают и люди, потерпевшие поражение в рукопашной схватке.
Почти два часа воевода терпеливо ждал исхода битвы, и лишь когда на далекое заграждение и стену за ней из ближайших окон посыпались стрелы, а в защитников ударили частые пищальные выстрелы, Михайло Воротынский махнул рукой, и по улице побежали ударные сотни: первые ряды со щитами, за ними — воины с широкими лестницами и тяжелыми мостками из бревен. Штурм самой баррикады занял какие-то несколько минут, вылившись всего в три-четыре схватки. Боярские дети перебросили лестницы и мостки дальше, ринулись на стену, стали прыгать внутрь.
Воевода царственным движением послал следом остальные полки и стал спускаться вниз с вала. Исход боя за улицу никакого сомнения не вызывал: сотни боярского ополчения безостановочно втягивались в проход одна за другой. Даже если кто-то из ногайцев там, впереди, уцелел — никаких шансов у него все равно не имелось.
Когда пятитысячный отряд ополченцев освободил место за башней, князь Сакульский приказал стрельцам сомкнуться в походный строй и идти следом. Оборонять пустое место не было никакого смысла. Вокруг бывшей Арской башни наступила тишина. В этот покой тут же стал пробираться из воинского лагеря всякий никчемный люд: повара, писари, фени, слуги, коробейники, увязавшиеся вслед за армией бродяжки. Они расползались по домам, лезли в окна, прощупывали дворы, что-то откапывая, что-то вытаскивая, уволакивая в сторону лагеря туго набитые узлы. В то время, пока ратники проливали кровь на улицах Казани, гнусные твари растаскивали добытую армией добычу.
Андрею очень хотелось напустить сейчас на этих дармоедов своих стрельцов — но их пищали и бердыши были сейчас нужны впереди, где татары еще не успели сложить оружие, и здесь, прикрывая спину боярским детям.
Зверев оказался прав только наполовину. Османские наемники готовились к наступлению русских от внешних стен к прикрытому болотами Казанки кремлю. Когда передовые сотни внезапно развернулись и покатили на них с тыла, они растерялись и стали разбегаться. Не спасаться — но отступать в дома, запираться там, отстреливаться, защищать если не город, то хотя бы отдельные горницы и светелки, бросив все баррикады и киты[] на произвол судьбы. Увы, атака кованой конницы, на которую так рассчитывал князь Сакульский, все равно оказалась невозможной. Уличные заграждения, даже никем не обороняемые, оставались неодолимым препятствием для лошадей.
Захватывать дома ратники Большого полка уже научились, а потому их движение, хоть и медленное, было неудержимым. К двум часам пополудни они добрались до Ногайских ворот, распахнули их и впустили свежие части, развернувшие наступление уже на сам кремль. Передовые же сотни закрепились в завоеванных кварталах, защищая их от возможной контратаки — а заодно и проверяя, нет ли где у бывших хозяев каких-нибудь тайников.
Наемники, бессмысленно ожидавшие наступления на заграждениях напротив Арских ворот, наконец решили сами проявить инициативу и, высыпав на улицы, ринулись к валу, истребляя все и всех на своем пути. Грабители, застигнутые в домах и дворах, гибли без счета. Те же, кого татары подловили на улицах, кинулись бежать с истошными воплями:
— Секут! Секут! Убивают! Спасайся!
Лагерь, как узнал потом Зверев, забеспокоился, пошли даже слухи, что к ногайцам прибыло подкрепление из Астрахани и самого Османского царства. И тут государь, как раз отстоявший обедню, неожиданно взял святую хоругвь с ликом Иисуса и крестом Дмитрия Донского и решительно двинулся к Царским воротам, призывая мародеров к храбрости и зовя в бой все русское воинство.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
