class="p1">— Их там много, — подтвердил паренек. — И они меня недолюбливают. Шипят. Раньше еще меня гоняли, но теперь просто косятся зло, да ругаются. Но тихо.
Я удивленно поднял бровь:
— Выходит, ты гуляешь на болотах и можешь видеть призраков?
— Призраков вижу, — с неохотой ответил Коля. — Папаня говорит, это оттого, что у меня кровь порченая.
— Некромант с темной силой? — быстро уточнил я, но Коля покачал головой:
— Нет, мастер. Сила-то во мне до сих пор не открылась. Да и папенька говорит, вряд ли уже проснется.
Я усмехнулся. По всему выходило, что парень — шаман. Причем из сильных, как Фома, которому не нужны были ритуалы, чтобы разговаривать с Виноградовой. Настоящий шаман, в таком юном возрасте?
— Скажи-ка мне, дружок, — задумчиво протянул я, рассматривая паренька. — А на болотах ты не слышал странного шепота? Он как будто в твоей голове нашептывает всякое, да на глупости разные толкает.
— Люди в деревне говорят про такое, — согласился Коля. — Но только я его ни разу не слышал.
Он поспешно отвел глаза, и я понял, что парень лукавит. Поэтому произнес:
— Этот шепот сводит людей с ума. И если мы сможем разобраться с ним, в деревне перестанут пропадать селяне.
Коля замялся, словно подбирая слова, а затем с неохотой произнес:
— Не можете вы ничего с ним поделать, господин, — вздохнув, покачал головой он. — Это шепот не людей и не призраков. Это само болото с людьми говорит. Не любит оно живых. И хочет всех извести, чтобы земли свои обратно забрать.
Я задумался. В этих местах всякое может быть. Но все равно, во всей истории кое-что не сходилось. Самая малость, которой не хватало, чтобы вся картина сложилась. И я уточнил:
— А у этого болота есть какой-то... человеческий образ?
Парень с неохотой кивнул:
— Расскажешь? — попросил я.
И Коля начал говорить.
Глава 27 Вечерние беседы
Снаружи творилось жуткое. Молнии все чаще освещали небо, а от раскатов грома подрагивали стекла. Собеседник, казалось, не замечал этого. Он вернулся за стол, чтобы усесться за него и сложить перед собой руки.
Парень сосредоточенно рассматривал свои пальцы. Возникло ощущение, что он сдерживает изменение. И на мгновение мне стало не по себе от мысли, что Коля прямо сейчас может превратиться в хищника. Я все еще помнил огромного кота, в которого оборачивался Фома.
— Вы не удивились, когда я сказал, что вижу призраков. Стало быть, уже встречали таких, как я?
— Не стану лукавить, у меня есть знакомый, который тоже умеет общаться с мертвыми. И при этом он не некромант. К тому же иногда у него отрастают когти.
Я выразительно посмотрел на пальцы парня, на которых заострились ногти. Коля тут же спрятал ладони под столешницей.
— Когда в первый раз обернулся, то никто не понял, что это я и есть. Папаня так и вовсе за ружье схватился. Как только не пальнул в спину, — парень покачал головой, — не иначе Искупитель меня сохранил. Я драпанул что было силы, только пятки и сверкали. Когда уже оказался у болота, то очнулся. Да как в воду глянул, да морду свою увидел...
Парень махнул рукой и выглядел таким печальным, словно до сих пор и не смирился со своей природой.
— Несколько дней не мог вернуть себе человеческий вид. Все бродил по кромке леса и выл от страха. От голода желудок сводило. Я даже забылся и побежал за зайцем. А потом испугался сам себя.
— Плохо, что никто не смог тебе помочь с этим оборотом.
— Да кто ж может с таким подсобить? Я про перевертышей только в сказках читал. Да то ж выдумка. А тут сам шерстью покрылся и на четырех лапах носился по подлеску.
— И как вернулся в свой обычный вид? — полюбопытствовал я.
— Уснул, когда совсем умаялся, — хмыкнул парень. — Заснул без задних лап. А проснулся оттого, что попа голая замерзла. Кое-как нашел обрывки одежи, из которой выпутался зверем. Напялил и пошел в деревню. А там меня уже поминать собирались. Пирожков напекли, да лапши наварили. Увидели, что я приперся, и расстроились. Решили, что я стал таким же как Митрич. Да и вид у меня был уж больно жалкий.
— Ну, хоть пустили за ворота, — заметил я.
— У них вера такая, — кивнул Коля. — Не обижать убогих, которых им послал Искупитель. Но все же сложно радоваться, когда Митрич дурить начинает.
— Тут не поспоришь, — согласился я.
— Как поняли, что я не стал убогим, вроде немного успокоились. Но я после того часто уходил в поля. Брал с собой сачок, чтобы думали, что я бабочек ловлю. А на самом деле я менялся и бегал на четырех лапах.
— А говорят, что ты книжки пишешь, — напомнил я.
— Нет, — хмыкнул паренек. — Это я так сказал жрецу, чтобы он мне дал все книги, которые у него есть. Хотел выяснить, есть ли где упоминания про таких, как я. А чтобы никто не доставал, я ляпнул, что сам хочу научиться писать книжки. Отец разозлился, что я дома библиотеку собрал. Для него это первый признак это... самой... Анархии.
— Вот как, — я усмехнулся.
— Едва не спалил все свитки да брошюры. Потому я оттащил все бумажное обратно к жрецу и читал только у него дома.
— Между его запоями? — уточнил я.
— Да я к нему через чердачное окно пробираюсь, когда он уходит молиться за жителей деревни. К тому же, я ему суп варю, чтобы он не загнулся совсем. И ношу капусту, которая для него квасят местные бабы.
— Добрые жители, — согласился я.
— Что есть, то есть, — не стал спорить паренек. — так вот, о таких, как я нигде записей нет. Отец что-то может и знает. Не зря говорил про дурную кровь.
— Не там искал, — возразил я и тут же осведомился, — То есть Никон знает, что ты оборачиваешься зверем?
— Никогда я ему этого прямо не говорил. Как только начинаю эту беседу, он только злится, кулаком по столу кулаком бьет и уходит от меня подальше. Словно боится, что я это ему вслух скажу. Потому я перестал об этом даже
