— Не будешь возражать, если составлю тебе компанию? — спросил Пимли.
— Отнюдь, — улыбнулся Горностай, продемонстрировав полный рот острых как иглы зубов. И спел своим странным, меняющим тембр голосом: — «Помечтай со мной… Я на пути к луне моих отцо-о-ов».
— Дай мне одну минутку. — Пимли поднялся.
— Хочешь помолиться? — спросил Финли.
Пимли остановился на пороге.
— Да. Раз уж ты спросил. Есть вопросы, Финли из Тего?
— Если есть, то лишь один. — Существо с человеческим телом и покрытой гладким коричневым мехом головой горностая продолжало улыбаться. — Если молитва так вдохновляет, почему ты преклоняешь колени в том же помещении, где садишься срать?
— Потому что Библия предлагает: если у человека гости, он должен молиться в клозете. Еще вопросы?
— Нет, нет. — Финли помахал рукой. — Делай все лучшее и худшее, как говорят мэнни.
3В ванной Пол из Рауэя опустил крышку унитаза, преклонил колени на плитках пола и молитвенно сложил руки перед грудью.
Если молитва возвышает, почему ты преклоняешь колени в том же помещении, где срешь?
Может, мне следовало сказать, потому что так молитва смиряет мою гордыню, — подумал он. — Позволяет увидеть, какой я на самом деле. Из праха мы вышли, и в прах возвратимся, и если есть помещение, где трудно об этом забыть, то вот оно.
— Господи, — начал он, — дай мне силы, когда я слаб, просвети, когда я в замешательстве, укрепи дух, когда я боюсь. Помоги мне не причинять вреда тем, кто это не заслуживает, а если и заслуживает, только в том случае, когда другого выхода нет. Господи…
И пока он стоял на коленях перед накрытым крышкой унитазом — человек, который вскоре попросит Бога простить его за то, что своей работой приближает конец света (и это без всякой иронии), — мы можем познакомиться с ним поближе. Времени это много не займет, ибо Пимли Прентисс не играет важной роли в нашей истории о Роланде и его ка-тете. И однако человек он интересный, со своими чувствами, противоречиями и тупиками. Он — алкоголик, который истово верит в личного Бога, не чужд состраданию, и теперь находится на грани того, чтобы опрокинуть Башню и отправить триллион миров, которые вращаются вокруг нее, в свободный полет во тьму в триллионе направлений. Он бы без колебаний отдал приказ убить Динки Эрншоу и Стенли Руиса, если б узнал об их проделках… и ежегодно проводит День матери в слезах, потому что очень любил свою мать и скучает по ней. Когда речь идет об Апокалипсисе, вот идеальный человек для руководства этой работой, знающий, как преклонить колени и поговорить с Господом, словно с давним другом.
И вот ведь ирония судьбы: Пол Прентисс из когорты тех людей, которые могут заявить: «Я нашел работу через „Нью-Йорк таймс“!» В 1970 году, уволенный из тюрьмы, известной, как Аттика (мегамятеж прошел как без него, так и без Нельсона Рокфеллера), он нашел в «Таймс» объявление с таким вот заголовком:
ТРЕБУБЕТСЯ ОПЫТНЫЙ СОТРУДНИК ИСПРАВИТЕЛЬНЫХ УЧРЕЖДЕНИЙ НА ОТВЕТСТВЕННУЮ ДОЛЖНОСТЬ В ЧАСТНУЮ ОРГАНИЗАЦИЮ Высокое жалованье! Дополнительные льготы! Готовность к путешествиям!Обещание высокого жалованья оказалось, как говорила его любимая мамочка, «враньем чистой воды», потому что жалованья не было вовсе, во всяком случае, в том смысле, как понимал его сотрудник исправительных учреждений на американской стороне. А вот что касается дополнительных льгот… да, льготы оказались фантастическими. Прежде всего секс, сколько влезет, не говоря уж о еде и питье от пуза, но главное заключалось в другом. С точки зрения сэя Прентисса, главное заключалось в ответе на вопрос: чего ты хотел от жизни? Если ставил своей задачей только наблюдать, как в сумме на твоем банковском счету увеличивается количество нолей, тогда работа в Алгул Сьенто тебе, безусловно, не подходила… Ужасная сложилась бы ситуация, поскольку после подписания бумаг пути назад не было. Вот уж действительно, все мысли о войсках. И снова о войсках. А время от времени, когда возникала такая необходимость, приходилось, в назидание другим, отправлять на тот свет человечка-другого.
Но такая работа на все сто процентов устраивала ректора Прентисса, который двенадцатью годами раньше прошел принятую у тахинов церемонию смены имени и никогда в этом не раскаивался. Пол Прентисс стал Пимли Прентиссом. Именно в тот момент он отбросил то, что теперь называл «американской стороной», как из сердца, так и из разума. И не потому, что никогда в жизни он не пил такого отменного шампанского и не ел так вкусно и сытно. И не потому, что виртуально трахался с сотнями красавиц. Ему нравилась именно работа, и он намеревался довести ее до конца. Потому что поверил: своей работой в Девар-тои они служат не только Алому Королю, но и Богу. А за идеей Бога маячила другая, еще более величественная: образ миллиарда вселенных, упрятанных в одном яйце, которое он, бывший Пол Прентисс из Рауэя, получавший сорок тысяч долларов в год, страдающий язвой, обладающий жалкой медицинской страховкой, согласованной с продажным профсоюзом, теперь держал на ладони. Он понимал, что тоже находится в этом яйце, и его существование во плоти и крови прекратится, если он разобьет это яйцо, но при этом верил, если компанию ему составляли Бог и небеса, то на пару они заменили бы собой Башню. Именно на те небеса он хотел подняться, чтобы перед троном преклонить колени и попросить прощения за свои грехи. И он не сомневался, что там его ждали теплый прием и добрые слова: «Ты хорошо потрудился, мой добросовестный и верный слуга». Присутствуй при этом его мама, она бы обняла его, и они вместе прошли бы во владения Иисуса. Что этот день придет, Пимли не сомневался, и возможно, в самом скором будущем.
Не то чтобы он полагал себя религиозным фанатиком. Разумеется, нет. Эти мысли о Боге и небесах он держал при себе. И хотел, чтобы остальной мир видел лишь одно: он — человек, выполняющий свою работу и собирающийся выполнять ее в меру своих сил и способностей до самого конца. И уж конечно, он не считал себя ни злодеем, ни опасным для других человеком. Подумайте об Улиссе С. Гранте, генерале Гражданской войны, который собирался сражаться на занимаемых его армией позициях, даже если б на это ушло все лето.
В Алгул Сьенто лето подходило к концу.
4Дом ректора, миниатюрный коттедж Кейп-Код,[81] находился на одном конце Молла. Назывался он Шэпли-Хауз (почему, Пимли понятия не имел), и, разумеется, Разрушители называли его Говно-Хауз. В противоположном конце Молла возвышалось куда более внушительное здание, в котором изящно смешались несколько архитектурных стилей, как было принято в период правления королевы Анны. Называлось оно Дамли-Хауз (также по непонятным причинам). Это сооружение прекрасно вписалось бы в ряд студенческих общежитий где-нибудь в кампусе университета в Клемсоне, штат Южная Каролина, или университета штата Миссисипи. Разрушители называли его Домом разбитых сердец или Отелем разбитых сердец. Никто не возражал. Там жили и работали тахины и кан-тои. Что же касается Разрушителей, никто не мешал им проезжаться насчет персонала Алгул Сьенто. Сотрудники даже делали вид, что ничего не знают об этих шутках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
