— Какой ты умный… Но как ты узнал?
— Выследил. Вчера, когда вы с Мими убежали на пляж, я незаметно прошел за этим толстяком до самого дома. И даже заглянул к нему в окно.
Он сделал эффектную паузу. Девочка вся подалась вперед, так что соломенная шляпка от солнца съехала на затылок.
— Он чистил пистолет.
— Пистолет? — Она явно не поняла. — Что это такое?
— Гм… Как тебе объяснить… Это такая черная блестящая коробочка. Если нажмешь — оттуда вылетает огонь. И человек умирает.
— Его забирают на небо?
— Не знаю, — честно сказал он. — Но он лежит и не двигается.
— Выдумываешь.
— Вовсе нет. Мне рассказывал мсье Мильо. У него тоже есть пистолет, он даже давал мне поцелиться. Только я не сумел: слишком тяжело.
— А мне он показался милым, — задумчиво сообщила девочка.
— Мсье Мильо?
— Нет, тот господин. Он хотел подарить мне куклу.
— Ты лучше держись от него подальше, — серьезно посоветовал ей брат. — Пистолеты есть только у военных и бандитов.
— А может быть, он военный?
— Военные ходят в форме, — отмел эту идею мальчик. — И еще, мне кажется, он собирается нас ограбить.
Эта мысль гвоздем засела в голове у обоих. Она позволяла мальчику взять на себя некое главенство в их дуэте: я старше и сильнее, а ты младше и должна слушаться меня во всем. Девочка с радостью подчинилась, хотя не очень представляла, что значит «ограбить».
— Ограбить — означает отнять наши вещи и деньги, — объяснил Саша.
— Разве у него самого нет денег? И зачем ему наши вещи? Он же не сможет носить бабушкины платья.
— Ну, не знаю. Только все бандиты обязательно грабят простых людей вроде нас.
Брату виднее, подумала девочка. И потом, этот пистолет… Ей уже не хотелось на небо: тут, на земле, было не хуже. Здесь была Мими, которая иногда позволяла поиграть своим мячом, здесь был восхитительный желтый пляж и теплое море с прозрачными медузами, небо, такое же яркое, как и море, здесь ей покупали мороженое в стеклянных вазочках, и очень красиво (даже в носу щипало) пел хор в церкви Святой Троицы.
И еще — она тайком от брата сохранила между страниц бабушкиной книги ту самую розу без шипов, что подарил ей незнакомец. Как знать, может быть, и волшебная кукла по имени Бенуа из витрины когда-нибудь будет принадлежать ей…
Была суббота. Тучи затянули небо, пляж опустел, только трепетали на ветру разноцветные тенты на террасе открытого кафешантана. Девочка с раннего утра сама, без посторонней помощи, оделась в праздничное платье и расчесалась у зеркала, уложив волосы черепаховым гребнем, — получилось очень торжественно и красиво. Мальчик хотел идти в церковь в своей любимой зюйдвестке, но бабушка велела ему переодеться в костюмчик из плотной темно-синей ткани, который более приличествовал случаю («а то оставлю одного дома, сударь»). Пришлось подчиниться.
Этот храм каждый раз поражал девочку и изнутри, и снаружи. Складывалось впечатление, будто его белокаменных стен никогда не касалось солнце. Будто строители нарочно спрятали его среди деревьев, так чтобы издалека были видны лишь купола, похожие на сахарные головки, а остальное — фасад с тонкими готическими колоннами, цветные витражи в стрельчатых окнах, громадные кованые ворота — открывалось взору, только если пересечь площадь и пройти тисовой аллеей вдоль высокой ажурной ограды.
Возле ограды играл шарманщик. На его плече сидела маленькая коричневая обезьянка. Девочка дала обезьянке монету — та деловито попробовала ее на зуб и, довольная, бросила в перевернутую шляпу.
— Поторопись — сказала бабушка. — Нам нельзя опаздывать.
Девочка оглянулась — помахать шарманщику рукой. И увидела своего незнакомца в клетчатом костюме. Тот улыбнулся и приподнял шляпу, но в церковь почему-то не пошел, оставшись снаружи.
Им достались места в третьем ряду, у прохода. Оттуда была видна фреска на южной стене, очень натуралистично изображавшая распятие Христа. Она всегда вызывала у девочки легкую тошноту, и та старалась смотреть только на священника, читавшего проповедь.
Глава 20
Близился благотворительный базар, и бабушка в числе других прихожанок задержалась в церкви: нужно было обсудить предстоящую программу, распределить роли и обязанности, обменяться мнениями по поводу бесплатных угощений, лотереи и представления актеров местного театра.
Девочка потихоньку вышла за ворота и обогнула храм кругом. Здесь, на заднем дворе, все было не так: исчезла куда-то мрачноватая торжественность, и сами стены уже не выглядели напоминанием человеку о его греховности и ничтожности перед Богом. Здесь, вблизи, можно было рассмотреть, что штукатурка кое-где облупилась и все заросло густым кустарником в человеческий рост. Чуть подальше, меж деревьев одичавшего парка, петляла тропинка. Девочка пошла по ней и неожиданно для себя очутилась в настоящих джунглях. И странное дело, словно кто-то не давал ей вернуться назад, к людям. Девочка приняла это как должное: приключение так приключение.
Парк кончился быстрее, чем она рассчитывала. Тропинка уперлась в старинную чугунную ограду, за которой в просветах листвы была видна площадь перед магистратом, городская ратуша и магазинчик с куклой в витрине. Как же ее зовут (девочка напряглась). Ах да, Бенуа, «Доброго пути»… А потом она услышала звуки знакомой шарманки и подумала: наверное, бабушка меня ищет.
Ворота церкви тем временем раскрылись, выпуская оставшихся прихожан, девочка прибавила шагу и вышла на аллею, к воротам, возле которых стоял старичок с коричневой обезьянкой на плече. А шагах в трех за его спиной она снова увидела того пожилого незнакомца в клетчатом костюме… Впрочем, сейчас на нем был костюм другого цвета: темно-серый, словно бы сливавшийся с деревьями и серым небом, нависшим над городом. Шарманщик не видел мужчину, а мужчина не видел девочку — та стояла за деревом и, приоткрыв рот, наблюдала странную причудливую пантомиму…
Вот в конце аллеи показалась бабушка в обществе еще нескольких женщин. Девочка хотела окликнуть пожилого господина, но тот вдруг повел себя странно: завидев бабушку, сделал шаг назад, сунул руку за пазуху и неожиданно вынул оттуда маленькую черную коробочку. («Если нажать, вылетает пламя и раздается гром. И человек умирает…»)
Пистолет.
Незнакомец медленно поднял руку и прицелился в бабушку. А та была занята разговором и ничего не замечала. Самым страшным было именно это: никто ничего не замечал…
— Вы догадывались? — спросила Майя. — И все равно пришли в мышеловку?
Вера Алексеевна кротко улыбнулась:
— Ты бы меня вычислила рано или поздно. Ты ведь еще тогда, у нас дома, слишком старательно не смотрела на меня, словно боялась себя выдать.
— Я до последнего момента не знала, кого здесь встречу, — призналась Майя. — Были в голове некоторые проблески: шаркающая походка, сгорбленная фигура, трость… У кого, кроме хромого Романа, могла быть трость? Например, у пожилой женщины, которой она необходима при ходьбе. Так, может быть, мы зря так легко соединили в уме школьницу и дискотеку? Ну а потом следователь подтвердил мои мысли: «Нынешнее поколение занято совсем иными проблемами…» Прекрасный пример перед глазами: Лика, мечтающая лишь об одном: выйти замуж за иностранца и свалить подальше отсюда. А тут… Школьный музей, какие-то старые дневники, фотографии… Кого это могло взволновать до такой степени, чтобы совершить из-за них три убийства?
— Четыре, — спокойно уточнила Вера Алексеевна. — Первое убийство я совершила в тридцать девятом году, в Тулоне. Мы с братом застрелили человека.
Тяжелая пауза повисла в воздухе — неподвижном, пыльном и, как показалось, затхлом, словно в старинном склепе. Майя с трудом облизнула пересохшие губы.
— Сколько же вам было лет?
— Шесть с небольшим. Сашенька был старше меня на два года. Он казался мне совсем взрослым… Мы давно потеряли связь. Я стремилась забыть, вычеркнуть из памяти… Мне кажется, и он не горел желанием поддерживать со мной отношения.
— Поэтому у вас дома нет ни одной его фотографии…
— Не только поэтому. Было время, когда я запросто могла поплатиться за хранение фотографий репрессированного родственника — Сашенька ведь умер в лагере в пятьдесят третьем…
— А тот человек, которого вы убили… Его звали Николай Клянц?
— Тебе и это известно? — старушка с удивлением покачала головой. — Я была уверена, что эта история давно забыта и похоронена. Однажды, недели за две до Нового года, я затеяла генеральную уборку: чистила, драила, вытирала пыль… Наткнулась на дневник Гольдберга, я хранила его еще с тех пор. Присела на диван, стала перечитывать — просто так, сама не зная зачем. Я ведь и так знаю его наизусть, каждое слово… Потом что-то отвлекло — то ли чайник засвистел на кухне, то ли в дверь позвонили… не помню. Хватилась только на следующий день.
