Помнится, она опять отвечала на какие-то вопросы, главным и самым назойливым был: «Какого черта вы приперлись сюда, Майя Аркадьевна? Что вас сюда тянет, как муху на гов… то есть на мед?» — «Но вы же сами сказали по телефону…» — делала она робкие попытки оправдаться. «Я?! Единственное, что вы могли сделать полезного, — это запереться у себя в квартире, на кухне… Нет, лучше в ванной, и пить чай из блюдца!» — «Да, вы правы, — слезы катились по щекам, и у нее не было даже сил вытереть их. — Вы правы, правы, правы…»
Он был прав, этот сволочной следователь, он был невыносим, нагл, циничен, но прав. Майя сделала над собой усилие и открыла глаза: утро. Оказывается, все-таки наступило утро. Легкий морозец (судя по градуснику), бледные солнечные зайчики на обоях, растворимый кофе с привкусом морковного салата, яичница с привкусом рыбьего жира, головная боль — и пустота, пустота…
«Я умерла».
Майя, уже одетая, в задумчивости остановилась перед зеркалом. «Странно, что я еще вижу себя в нем. Говорят, призраки не отражаются в зеркалах…»
Колчин не поздоровался (а действительно, расстались-то меньше суток назад), лишь молча кивнул на свободный стул, не отрываясь от своей писанины.
— Она была ненормальная? — спросила Майя.
Он нехотя поднял голову:
— Собственно, я вызвал вас, только чтобы сказать, что претензий к вам не имею, Майя Аркадьевна. Экспертизой установлено, что ваших отпечатков пальцев на орудии убийства нет, так что я не могу инкриминировать вам даже превышения необходимых мер… Да и самообороны как таковой не было — просто несчастный случай. Она сама наткнулась на собственный нож. Если вас это утешит.
Он положил на стол ручку с обкусанным концом (видимо, имел привычку грызть ее в минуты раздумий) и отвернулся к окну.
— Что еще? Вину Веры Алексеевны Костюченко можно считать доказанной: на ее трости, ближе к нижней части, обнаружены вмятины, микрочастицы крови и несколько прилипших волосков. Группа и резус совпадают.
— А пистолет?
— При обыске пистолет мы не обнаружили.
— Николай Николаевич, — с силой и тихим надрывом произнесла Майя, — умоляю, только скажите: она была ненормальной?
Он пожал плечами:
— Трудно определить точно. Психология — не алгебра, масса всяких «возможно», «с одной стороны, с другой стороны…». Нужно признать, у меня с самого начала возникло ощущение… несообразности, что ли. Несоответствие целей и средств. Все-таки три убийства — это громадная нагрузка, и физическая (задушить, подвесить тело, пусть детское, на крюк, а перед этим забить до смерти здорового мужика), и душевная. Я-то по наивности считал, что к старости у человека появляется некий… скажем, страх перед Богом. Моя мама, уж на что атеистка, и то годам к шестидесяти стала ходить в церковь. А эта… Факты есть факты, но я никак не могу поверить, что она хотела только скрыть преступление, совершенное в шестилетнем возрасте. Несопоставимый риск.
— Она всерьез считала, что это может подорвать репутацию ее зятя, помешает ему получить место в Думе.
Колчин усмехнулся.
— Прямо «Чисто английское убийство». Одно смущает: почему она избирала такие разные способы? Палка, пояс от шубы Деда Мороза, пистолет… Обычно сумасшедший заряжен какой-то единой идеей: к примеру, душить свои жертвы (если не терпит крови) или резать на куски (если сдвинулся на почве черной магии). Наконец, почему она элементарно не застрелила вас в учительской?
— Не было пистолета. Выбросила.
— «Выбросила»… Что она, профессиональный киллер? Почему тогда не избавилась от трости? Почему даже не попыталась смыть с нее следы? Кстати, маска Бабы Яги тоже не найдена — видимо, успела уничтожить. Маску уничтожила, а трость, орудие убийства, главную улику, — оставила на память?
— Не пойму, куда вы клоните, — устало вздохнула Майя. Их обоих тяготил этот разговор, и оба никак не могли закончить его и благополучно разойтись, словно разводящиеся который год супруги. — Хотите сказать, что я убила не того человека? Или, может быть, я сама все подстроила, и не было никакого признания, и никто не пытался меня убить?
— Нет, нет, я не подозреваю вас ни в чем таком. Лика Бродникова наблюдала всю сцену от начала до конца, она подтвердила…
— Бедная девочка.
— Да уж, ей не позавидуешь.
— Как она оказалась в школе?
— Следила за вами. Она же поняла подоплеку вашего программного выступления: то есть что вы решили приготовить мышеловку и использовать себя саму в качестве сыра. Умно, ничего не скажешь.
— Иначе мы не вычислили бы убийцу. — Поймав ироничный взгляд следователя, она смутилась. — У меня из головы не идет эта злосчастная трость. Что-то в ней не так…
— Да, трость с секретом: кинжал, спрятанный в рукояти. Я попытался выяснить ее происхождение — согласно семейному преданию, брат Веры Алексеевны был хорошим краснодеревщиком. Его подарок.
— Его подарок, — вдруг забормотала Майя, прикрыв глаза и откинувшись на спинку стула (тот жалобно скрипнул). — Сегодня утром я смотрелась в зеркало, и что-то мелькнуло в голове, какая-то догадка, связанная с тростью… Не могу вспомнить.
— Интересно, — вздохнул Колчин. Ему не было интересно. — Мой вам совет, Майя Аркадьевна: забудьте обо всем. Ну, постарайтесь забыть. Отдохните, сходите в кино, в зоопарк…
— На виллу к губернатору, — пробормотала она.
— Хоть к черту на рога, — серьезно сказал он. — Вы у меня вот где. Дело закрыто.
— Я чувствую себя убийцей.
— На здоровье, хоть Ли Харли Освальдом. У закона к вам нет претензий. Давайте пропуск, я подпишу.
Уже в дверях кабинета, сжимая в руке пропуск, она робко обернулась. Следователь опять уткнулся в свои бумаги и сосредоточенно покусывал шариковую ручку.
— Где сейчас Келли? — спросила она.
— В Первой городской больнице, в неврологии. Хотите ее навестить? Я бы не советовал. Впрочем, у вас есть трогательная привычка: всегда поступать наоборот.
— До свидания.
— Слово «прощайте» мне нравится больше. Греет сердце.
Майя вышла на улицу с чувством, будто после нескольких месяцев автономного плавания впервые открыла люк подводной лодки. Она посмотрела вокруг и с некоторым удивлением подумала: а ведь все как прежде. Облака плыли по небу, как и вчера, и три дня назад, молодая мамаша катила коляску с укутанным младенцем, стайка студентов Политеха гомонила у входа в шашлычную (цены в шашлычной были еще те, но и студенты, кажется, не отличались бедностью). Возле сине-белого «лунохода» лениво прохаживался милицейский сержант, похлопывая резиновым «демократизатором» по голенищу…
На противоположной стороне улицы нетерпеливо ходил взад-вперед Артур. Завидев Майю, он в два прыжка, не дожидаясь зеленого человечка на светофоре, перебежал дорогу, порывисто обнял, прижал к себе — она ощутила его колотящееся сердце даже сквозь толстую дубленку.
— Я только что узнал, — бессвязно-горячо заговорил он. — Господи, ты жива!
Он отстранился, разглядывая ее, словно не веря.
— Черти тебя раздери, Джейн, почему ты пошла туда одна? Тебе что, доставляет удовольствие меня мучить? Как ты могла, мать твою? Как ты могла?!
Действительно, как, подумала она. Как я посмела выжить среди этого плохонького фильма ужасов, где все кругом умирают, где все оружие взбесившейся планеты (так и не найденный пистолет, старинный кинжал, столько лет дремавший в рукояти трости) направлено против меня, где погибает кто угодно (тоже один из непреложных законов жанра), кроме одного-единственного свидетеля, по-настоящему опасного (Келли, близко видевшая убийцу, отделалась запиской-просьбой, а обо мне словно вообще забыли).
«Вот почему я осталась жива, — открылось ей вдруг, как высшее откровение. — Я выжила, потому что обязана была умереть». Майя вздохнула, возвращаясь в настоящее, и спросила:
— Ты на машине?
— Да, конечно, — спохватился он. — Куда поедем?
— В больницу.
Артур с сомнением посмотрел на ее заострившийся, словно у пламенной дурнушки-революционерки, профиль и покачал головой:
— В твоем состоянии только больных навещать. Давай-ка лучше я тебя отвезу домой. Поспишь, отдохнешь, потом сходим куда-нибудь пообедать. Как тебе такая идея?
Ей совершенно не хотелось спать, хотя организм был на последней стадии измотанности. А уж при мысли о еде вообще становилось дурно. Но и перечить сил недоставало. Майя равнодушно махнула рукой: делай что хочешь, и забралась на переднее сиденье.
— Что тебе сказал Колчин? — спросил Артур, трогаясь с места.
— Что я действовала в пределах необходимой обороны, — отозвалась она. — Претензий ко мне нет, дело закрыто.
— Но ты, похоже, недовольна, да?
Она посмотрелась в зеркальце над лобовым стеклом: ну и видок. Круги под глазами, ввалившиеся бледные губы, щеки с серым налетом — с такой физиономией прямая дорога в неврологию, обеспечивать лечащего врача материалом для диссертации. Майя поразмышляла несколько секунд и выдала то, что давно вертелось на языке:
