компьютерные игры на кассетах.
– А вот тут ты не права. Они есть в нашем книжном магазине.
– Конечно, есть. Я в него первый раз попала, увидев объявление о старой игре. Хочешь сама их поставить?
Теперь с кассетника стерта пыль и он включен в сеть.
– А что вообще нужно делать? – спрашиваю я.
Серена смеется и нажимает одну из кнопок. Открывается крышка, и Серена вставляет в отсек одну из кассет. Все очень непривычное и какое-то громоздкое. Я задерживаю дыхание.
Серена нажимает на другую большую кнопку. Слышится щелчок, и кассета начинает крутиться.
Слышится громкое шуршание, потом голос. Я склоняюсь поближе к аппаратуре.
Когда я слушаю этот голос, у меня создается ощущение, будто у меня в животе застрял шар, он становится все больше и больше, пока у него не возникает потребность вырваться из меня. Серена с непониманием смотрит на меня.
Это детский голос. Ребенок кому-то что-то рассказывает, но ему никто не отвечает.
– Борис на самом деле плохо со мной обошелся. Толкнул меня в грязь, а все его друзья смеялись надо мной и… – Голос становится очень тихим или каким-то приглушенным, словно ребенок расстроен, а микрофон находится далеко. – Они мне сказали, что я проклята и стану такой, как ты, и я должна позволить им отрубить мне палец…
– Проклятье!
Кусок тоста, который я держу, выпадает у меня из руки, я склоняюсь вперед и нажимаю на «Стоп».
Серена хмурится, глядя на меня.
– Ты узнала этот голос?
Я выдыхаю.
– Да. Это я.
– Бабушка записывала то, что ты ей рассказывала? Ты знала об этом?
– Нет. И не думаю, что я разговаривала с ней.
– С кем ты разговаривала?
– Я думаю, что я это рассказывала Джозефу.
– Но… – Серена качает головой. – На кассете стоит дата: 2005 год. Джозеф был в коме. И ты с ним разговаривала?
Наверное, со мной что-то не так. Никто не понимает мое желание говорить с человеком, находящимся в бессознательном состоянии. Я пытаюсь объяснить.
– Он меня не осуждал. Ты не представляешь, что у меня была за жизнь. Мой дядя очень старался, но я постоянно его разочаровывала. Моя тетя вообще была уверена, что со мной что-то не так. Что бы я ни делала, она тут же приписывала мне какой-нибудь диагноз. Я не могла ей рассказать про проблемы, которые возникали у меня в школе, или о чем-то подобном. А меня травили и дразнили. Я не могла рассказать Пегги, потому что она обязательно пошла бы к учителям, а это только усугубило бы ситуацию.
– И поэтому ты рассказывала Джозефу?
– Да. Я ему все рассказывала, пока…
– Что? Что случилось? Это имеет какое-то отношение к Нейту и кислоте? Ты же сказала, что это Джозеф сделал. Расскажи мне, Ева. Я знаю, что это очень личное, но я чувствую, что это может быть связано со всем остальным.
Я отрываю кусочек тоста и мну между пальцев.
– Я пару раз рассказывала Джозефу о том, как кто-то из детей мне как-то вредил, издевался надо мной и этому ребенку доставалось. И я вбила себе в голову, что это делал Джозеф. То есть я знала, что он этого не делал, но казалось, что это он. Никто, кроме него, на самом деле меня не слушал.
– Или, по крайней мере, ты считала, что никто не слушал, но на самом деле твоя бабушка записывала все, что ты говорила.
– Похоже на то.
– Тот мальчик, про которого ты рассказываешь на этой кассете, – он как-то пострадал?
– В него кто-то бросил камень в лесу. Но он не пострадал.
– Обвинили тебя?
– Да. Все знали, что он дразнил и третировал меня. Я не бросала камень, но все были уверены, что это как-то связано со мной… И я вроде как вообразила себе, что это сделал Джозеф.
Серена выдыхает.
– Боже, Ева, как это все странно.
– Я знаю.
– А что там с Нейтом? Его облили кислотой, а обвинили тебя. Нейт сделал тебе что-то плохое? Ты Джозефу про него рассказывала?
– Я не думаю, что это имеет отношение к делу, – говорю я.
– Я вот не уверена.
Я медленно жую тост и стараюсь проглотить.
– Нейт пытался меня защитить. Он обычно провожал меня через лес после школы, зная, что люди меня не любят и считают странной.
– Мне очень жаль, что у тебя было такое детство.
– Спасибо. Иногда у меня появлялось ощущение, будто на моей стороне только одна бабушка, поэтому, когда Нейт мною заинтересовался, это было так приятно. Мои предыдущие отношения… закончились плохо.
– Мне очень жаль. А Нейт был значительно старше тебя?
– Да. Мне было семнадцать, а ему двадцать семь. Конечно, он был другом Джозефа, так что он его ровесник. И я подумала… О боже, мне так стыдно.
– Продолжай, все в порядке. Ты была практически ребенком.
– Я думала, что нравлюсь ему. Я в некотором роде заигрывала с ним и… Ну, в общем, я попыталась… – Я сглатываю. – Он пришел в ужас и оттолкнул меня. Я так расстроилась. Я была в полном смятении. Я воспринимала все не так, как нормальная девочка. Мне было трудно доверять мальчикам. Мужчинам. – Я думаю про домик на дереве. – А ему я доверяла, поэтому была просто в отчаянии.
– Мне очень жаль.
– В любом случае вскоре после этого я должна была навестить бабушку и, конечно, рассказала Джозефу о том, как я расстроилась из-за произошедшего. Может, я была несправедлива по отношению к Нейту. Может, все прозвучало так, будто он дал мне основания думать, что я его интересую, когда на самом деле он просто проявлял доброту и присматривал за младшей сестрой друга. Это я себя накрутила, навоображала все это. Но я не думала, что кто-то меня слушал. Кто-то, кто мог физически что-то сделать. Именно поэтому я и радовалась, что могу все рассказать Джозефу. Я не хотела, чтобы кто-то что-то предпринимал.
– Когда все это происходило?
– В начале лета 2013 года.
Серена просматривает кассеты, потом берет одну в руку.
– Седьмое июня 2013 года?
– Вполне вероятно.
– Значит, твоя бабушка поставила кассетный магнитофон, чтобы слушать все, что ты рассказываешь Джозефу, а затем…
– А затем кто-то облил Нейта кислотой. На самом деле это был раствор щелочи (что не лучше). Ее можно найти на ферме, а я ведь навещала бабушку и Джозефа в Красном доме, который раньше был овечьей фермой. Там уже много лет не держали овец, но полиция нашла там щелочь, которой я могла бы воспользоваться. Но я этого не делала.
– И это случилось в месте, где вы должны были
