…Настя отскочила от щёлочки, испуганная тем, что увидела отца плачущим. Словно подглядела за отцом что-то недозволенное, запретное.
«Папа плачет?! Может, подойти и пожалеть его? Но тогда он поймёт, что я подсматривала. А он меня просил не смотреть на их с мамой половину. Мамочка, может, ты его обидела? Или он просто по тебе так соскучился? Я ведь соскучилась по тебе ещё больше, поэтому ты должна сначала прийти ко мне… А может, что-то с тобой случилось, и он об этом узнал, а теперь плачет и пьёт свою водку…»
От мысли, что с мамой могло что-нибудь случиться, девочке стало страшно. Она залезла под одеяло и тоже стала плакать. Под одеялом было душно, но вылезать наружу, где жить было ещё труднее, ей не хотелось. Дышать под толстым одеялом становилось всё труднее. Она уже перестала плакать, сберегая воздух для дыхания, но не сдавалась, твёрдо решив никогда «назад» не возвращаться. И тут Настя почувствовала, как одеяло против её воли стало медленно с неё сползать. Как будто кто-то из «того» мира, почувствовав её состояние, пришёл к ней на выручку.
«Отец. Наверное, решил перед сном подойти и поправить одеяло. Надо отпустить, он всё равно перетянет».
Девочка не стала цепляться за одеяло, которое сползло с её головы, и… открыла маму! По ту сторону одеяла стояла Настина мама! Она улыбалась дочке и, приложив палец к губам, просила не шуметь, показывая, что там, за занавесом спит отец. И правильно просила, так как девочке с огромным трудом удалось себя сдержать и не закричать, разбудив засыпающее общежитие. Мама обняла Настю, прижала её к груди, и девочка замерла в блаженстве, прислушиваясь к стуку родного маминого сердца. С каждой секундой эти «часы счастья» своим «тиканьем» проникали глубоко в маленькое тело ребёнка, перенастраивая и заставляя её сердечко биться в унисон с маминым.
– Мам, ну куда ты всё время пропадаешь? – прошептала Настя, когда уже достаточно пропиталась маминым запахом и теплом. – Я всё время боюсь, что ты снова исчезнешь и уже не вернёшься.
Глаза мамы наполнились грустью. Она ничего не отвечала, только гладила и целовала голову дочки.
– Ответь, – вернулась из её водоворота ласк Настя и прямо посмотрела ей в глаза, – ты больше не уйдёшь от меня? От нас с папой? Обещай, что не уйдёшь!
Видя, что мама не торопится её заверить, глаза девочки заволокло влагой. Мать и сама была готова расплакаться, видя, как страдает её ребёнок.
– Настя, дочка, если бы я могла, я никогда и ни за что на свете не рассталась бы с тобой даже на одну минуту! – Женщина говорила проникновенно и искренне.
– Ты можешь! Ты же взрослая! – прервал её ребёнок, не желая услышать вторую часть, которую обычно после первой произносят родители. – Тебя никто не может заставить поступить не так, как ты хочешь!
– Ты ошибаешься, доча, – грустно улыбнулась женщина. – Ты не представляешь, что мне стоило прийти сегодня к тебе. Какие правила и законы нарушить, лишь бы обнять тебя, мое дорогое и любимое дитя. И это для меня не останется без последствий.
– Фу, я ничего не понимаю, – вздохнула девочка. – Может, ты папе расскажешь всё? Он ведь сможет тебе помочь. Он сильный!
– Да, твой отец сильный, но даже он ничего не сможет сделать против законов, которым я подчиняюсь, – покачала головой мать.
– Понятно, почему он сегодня плакал, – понимающе кивнула Настя, найдя для себя ответ на это странное поведение отца.
– Плакал… – задумчиво повторила мама, словно до конца не веря, что такой крепкий, мужской характер мог дать слабину. Настя между тем, убаюканная её присутствием, начала впадать в дрёму, но, как маленькая обезьянка, лишь сильнее цеплялась за свою маму, видимо боясь, что она опять куда-нибудь исчезнет.
– Мама, ты поспишь со мной? – не в силах больше бороться со сном, попросила девочка. – Как раньше, когда папа был на дежурстве?
Получив от мамы обещание лечь с ней рядом, она успокоилась и вскоре заснула крепким, спокойным сном. Накрыв дочку, женщина вышла на взрослую половину, где за столом, подложив под голову руки, как на подушке, спал Егор. Она осторожно, чтобы не разбудить спящего, вытащила застрявшую у него между рук пустую поллитровку. Расстелила постель и попыталась перетащить туда Грачёва.
Он проснулся и долго смотрел на неё сквозь узкие щелки припухших век, никак не реагируя на её попытки помочь ему подняться. Потом встал, отодвинул её в сторону и, шатаясь, перевалился на диван. Она стянула с него одежду, накрыла одеялом и долго сидела рядом, всматриваясь в его лицо, словно пыталась проникнуть намного глубже и что-то понять очень важное. Под её взглядом он опять приоткрыл глаза. Посмотрел на неё уже более осмысленным взглядом.
«Странно, но это не сон. Тогда почему она здесь, а не в тюрьме, где была ещё недавно? Надо спросить. Не! Не буду! Какое мне дело, я в полиции уже не работаю… А может, это я «белку» схватил? Тоже не может быть, ведь для этого надо месяц без роздыха пить. Значит, это всё же какой-то пьяный глюк! Как-то вылезло на нервной почве».
— Ты кто? – облегчая себе душу, сбросил с себя в этом наболевшем вопросе тяжёлый психологический «балласт» мужчина.
– Не знаю, – тихо пролепетала женщина. – Иногда мне кажется, что я всё, а иногда понимаю, что я никто.
– Ты не Света, – осипшим от волнения голосом произнёс Егор.
– Наверное, ты прав, – так же спокойно согласилась женщина. – Но я все равно твоя жена и мать Насти.
– Как так может быть? – окончательно проснулся Грачёв. – Ты есть – и тебя одновременно нет. Человек-псевдоним в больничном журнале. Лошадкина Мария, и больше ничего. Почему ты скрываешь свое подлинное лицо? Прячешь свои документы?
– Ты же говорил, что у меня амнезия, – улыбнулась женщина.
– Это было моё заблуждение, – покачал головой Грачёв. – Нет у тебя никакой потери памяти. Всё ложь и притворство, с одной только корыстной целью…
Грачёв остановился, не зная, продолжать или нет.
– Договаривай, что же ты остановился? – подбадривала его женщина. – Какая у меня была корыстная цель? Квартира? И ты туда же?
– Ты не Света, – снова потерянно произнёс Егор, словно подводя черту под их разговором.
Она придвинулась к нему ближе, что заставило его инстинктивно сдвинуться немного от неё в сторону, и всё же он успел почувствовать её аромат. Светкин! И снова голова закружилась, как в далёком детстве на цепочной карусели.
– Я та, кем ты хочешь, чтобы я была. – Её лицо начало приближаться к его глазам. – Пока ты верил, что я твоя жена, я и правда была твоей женой. Теперь ты разуверился. И я снова для тебя никто. Но я все равно остаюсь матерью для Насти. И тебе не надо переубеждать нашу дочь в обратном. У тебя это не получится. Ты только потеряешь доверие дочери. Оставь для неё всё как есть.
Женщина встала и, отодвинув занавес, исчезла на детской половине.
«Зачем я затеял весь этот ненужный разговор? А если Петровна всё наврала? А я спьяну тут нагородил кучу глупостей. Ведь мне в жизни уже ничего хорошего не осталось. Так зачем я добровольно отказываюсь от такого подарка? Что было лучше – ездить на приступок и искать там продажной любви с немного похожей на жену проституткой? Когда вон за ширмой моя Светлана… или её клон! Но она готова стать мне женой и матерью моей дочери, даже если таковой нам не приходится… Надо идти извиняться! Называть её снова Светочкой, целовать в шейку… Нет, сгребать в охапку и нести сюда мириться. И как можно скорее».
Бывший полицейский поднялся с дивана и, словно матрос на палубе попавшего в шторм корабля, пошатываясь от выпитого спиртного, неуверенным шагом потянулся к занавесу. Ухватив ткань, он отодвинул занавес в сторону и прошёл на половину дочери. Настя тихо посапывала на своей постели, но Её с нею рядом не было. Егор, не веря своим глазам, прощупал кровать, а затем наклонился и заглянул под неё. Она исчезла. Словно прошла не только за занавес, но и дальше, не останавливаясь, сквозь кирпичную стену, прочь из их комнаты.
«Но ведь выйти можно было только через дверь на моей половине! А она ушла и назад не возвращалась. Значит, это и впрямь был сон, или мираж, видение с пьяных глаз. Получается, я сам с собой разговаривал, представляя её рядом. Допился! Психушка по мне плачет! Она же сейчас в тюрьме! Вот ведь как меня черти колбасят. Надо завязывать с бухлом. У меня же Настя!»
Он присел на кровать к дочери и ещё минутку всматривался в её милое лицо, успокаиваясь и приводя мысли в порядок.
* * *
Зинаида Фёдоровна была разбужена рано утром от дверного звонка участкового. Он был не один. Вместе с ним пришла ещё небольшая группа незнакомых людей, как потом оказалось, сотрудники полиции в штатском и понятые. Молодой следователь, постоянно поправлявший оправу очков и представившийся именем великого русского поэта, прочитал постановление о проведении судебной экспертизы, целью которой было установление родства между Царьковой и её обвиняемой дочерью.
