Она оставалась здесь, что и естественно: даже Кочевнице было не под силу вытащить из глубокого ментала ее, при этом наглухо заперев в нем меня. Я приблизился к девушке и попытался коснуться ее пси-эквивалентом правой руки. Ни я, ни она тут не были материальны, а следовательно, любые прикосновения, пусть даже иллюзорно-физические, на самом деле относились к категории ментальных контактов. Но тут мне мешал поставленный Кочевницей барьер: она уже записала Агнешку в свои новобранцы и не собиралась позволить мне забрать ее. А это значило, что «будить» девушку мне придется еще более тонкими способами. Главное в этом деле – не думать о нависшем дамокловым мечом временно́м лимите, иначе спешка и паника похоронят все, то есть приведут к неудаче любую попытку.
– Агни, услышь меня, пожалуйста! Тебе нельзя продолжать! Во-первых, ты перестанешь быть человеком. Совсем. Ты будешь существовать физически, но это уже не жизнь, понимаешь? Я знаю, ты хотела подобраться как можно ближе, чтобы найти способ остановить ее, но переусердствовала. Ты подошла слишком близко, и она пленила тебя. И если ты станешь продолжать, все будет только хуже! Ты не только не выполнишь свою миссию, но и…
Я замолчал, поскольку реакции на мои слова не было. Тот крик отчаяния единственный проник сквозь броню, отгораживающую ее от мира. С каждой минутой Агнешка все глубже проваливалась в инобытие, ее связь со своим прежним, человеческим «Я» истончалась, а той сущности, в которую она перерождалась, не было никакого дела ни до человечества вообще, ни до меня в частности.
Как же до нее достучаться? Думать и прикидывать было некогда, и я решил просто «давить на все клавиши» – авось какая-нибудь и сработает. Для начала перешел на еще более тонкий уровень воздействия – начал направлять ей мыслеобразы. В конце концов, как однажды сказал, кажется, Тютчев, «мысль изреченная есть ложь». Имел он в виду, очевидно, то, что словесное формулирование хоть немного, но искажает смысл. Мне же требовалось донести до Агнешки свои мысли максимально полно, без искажений и купюр. А мыслеобразы для этой цели – как раз то, что нужно. И начал я со страшных картинок – демонстрировал ей ту версию возможного будущего, в которой она, полностью «обесчеловечившись», стала послушной исполнительницей воли Кочевницы и «разносчиком зонной чумы». Потом, по максимуму подключив воображение, пошел дальше и мысленно изобразил апокалиптическую картину, в которой Зона, при активном содействии той, в кого превращается Агнешка, словно раковая опухоль, покрыла бо́льшую часть обитаемого мира, оставив людей лишь на определенных территориях, как выразилась Кочевница, в качестве «кормовой базы».
Тут уже мне показалось, что Агнешка вздрогнула. Это было не визуальное впечатление (внешне она осталась такой же неподвижной, устремленной внутрь себя), а некий ментальный отклик. Слабый, едва заметный, но он меня все равно подбодрил: лиха беда начало! Что ж, страх свое дело сделал – привлек ее внимание, а значит, такое воздействие пора прекращать – это не наш метод.
И я переключился с кнута на пряники – позитивные мыслеобразы нашего с нею прошлого. Они должны были пробудить почти впавшую в летаргию человеческую часть сущности Агнешки. Я работал интенсивно, подбирая в памяти самые яркие и теплые моменты наших отношений (благо, таких хватало), пережитые совместно приключения, моменты нежности и страсти. Реакция усиливалась, и это говорило о том, что я пошел правильным путем: первыми мыслеобразами вскрыл ее кокон, а теперь волнами позитивных воспоминаний расширял образовавшуюся трещину, постепенно добираясь до той самой, моей Агнешки, Агнешки-человека, заточенной где-то в глубине этой промороженной до глубины души личности. И это дало результат! Река вскрылась, и лед тронулся. Правда, пока он густо покрывал поверхность, не позволяя увидеть воду. А я осторожно наращивал интенсивность воздействия, опасаясь перегнуть палку и стараясь не думать о стремительно утекающем времени.
И тут вновь напомнила о себе Кочевница, которую я, сконцентрировавшись на Агнешке, честно говоря, выбросил из головы, уверенный в том, что она так и будет блокировать меня здесь и ничего больше не делать, безучастно наблюдая, как я пытаюсь вернуть человечность ее новой протеже. Но аномалия, очевидно, поняла, что переоценила прочность ментальных барьеров, отгораживающих Агнешку от всего и всех, и решила вмешаться. В обычной реальности ее удар был бы сокрушительным, но и здесь, за тройным демпфером ментального пространства, я его очень даже почувствовал. Трудно описать, что такое пси-боль, а тем, кто ее никогда не испытывал, практически невозможно понять. Удар я выдержал, но пришлось мне очень солоно. Кочевница не могла меня здесь добить. Она и сама это говорила, а сейчас я убедился, что тут аномалия не лгала. Но добить и не было ее целью. Главное – ошеломить, сбить настрой, душевный порыв, чтобы задержать хоть ненадолго. И мне стало ясно, что тело мое в физической реальности доживает последние… наверное, уже не минуты, а секунды, а потому, пришпоренный отчаянием, я пошел ва-банк, бросив на стол самый старший из имеющихся у меня козырей.
Этот мыслеобраз я специально приберегал напоследок, поскольку из нашей с Агнешкой истории именно он был самым ярким и эмоционально наполненным – опаснейшее приключение, которое мы пережили в лабораторном блоке спецбункера в муромских катакомбах. Так вот зачем в один из трансовых эпизодов меня вернули к этому событию, переиначив его! Если оно не разбудит девушку, то не разбудит уже ничто…
Она лежит на полу лабораторного блока, еще способная с трудом шевелиться и говорить, но временно лишившаяся зрения. Я лихорадочно смешиваю компоненты для антидота против яда истребителя и говорю с ней, говорю, несу всякую чушь, лишь бы она продолжала оставаться в сознании и сохраняла хоть какую-то мозговую активность, удерживающую ее по эту сторону границы между жизнью и смертью.
– Агни, ты же обещала рассказать мне, что такое «аркадиборс». Я же умру от любопытства, если не узнаю!
Это стало последней каплей. И наконец-то здесь, на третьем уровне ментального пространства, кокон чуждой сущности развалился, и из него, как бабочка из куколки, вылупилась прежняя Агнешка, с ясным взором и легкой улыбкой на губах, за которую я готов был, не задумываясь, отдать жизнь. Ну, слава Богу!
– Просто литературу, Олег, надо читать не только прикладную!
Ошалев от радости, я тем не менее не выключился из момента, который был самым что ни на есть критическим, и схватил за руку ее ментальную сущность, установив таким образом прямой пси-контакт.
– Давай, Агни, надо выбираться отсюда! Срочно!
Должен заметить, что моя девушка обладала чрезвычайно ценным умением не задавать вопросы, когда на это нет времени. Мы рванулись назад, в физическую реальность, и, естественно, встретили отчаянное сопротивление Кочевницы. Пси-боль вышла на новый уровень, однако установленный аномалией барьер, несокрушимый для меня одного, поддался под натиском двоих кандидатов, работающих в тандеме. Мы ломились сквозь барьер, не расцепляя рук, что в ментальном пространстве означало самое тесное слияние сущностей и энергий. А я параллельно сжигал своей яростью изрядно истончившиеся псионические связи, установившиеся между Агнешкой и аномалией. Это было невероятно тяжело, больно и страшно. Причем чем дальше, тем больнее.
С третьего уровня мы вырвались на второй, и здесь сопротивление Кочевницы стало еще более ощутимым. Однако мы стали ближе к физической реальности, где остались наши тела, и здесь у меня появилась возможность понемногу черпать по-прежнему циркулирующую там свободную энергию храма. В итоге наш усиливающий бонус оказался круче. Эту ментальную битву мы выигрывали, работая как единая сущность.
Первый уровень ментального пространства… Странно, мне казалось, что Кочевница не способна испытывать эмоции, но теперь уже явственно ощущались ее смятение и ярость. Похоже, она впервые встретила в ментальном противостоянии тех, кого не в состоянии одолеть. Ее натиск усиливался, но и мы держались стойко, а поступающая от храма все более мощным потоком энергия позволяла уже и контратаковать…
Мы успели вернуться в самый последний момент. Войдя в свое тело, я ощутил его дрожь, физическую боль и слабость. Еще бы чуть-чуть – и тут стоял бы только вросший по колени в пол труп. Несколько секунд я озирался по сторонам, пытаясь сообразить, что же изменилось. Мы с Агнешкой находились в нескольких шагах друг от друга, но сохраняли тесный ментальный контакт, а вот храм… Вернее, храм-Кочевница. Это было что-то страшное. Аномалия, как выяснилось, тоже пошла ва-банк. У меня перед глазами все плыло, и они слезились – чудовищная сущность, слившаяся со зданием в одно целое, меняла его на глазах, превращая в оружие против нас.
Храм корежило. Казалось, он ожил и теперь топчется, силясь вырвать свой фундамент из земли и обрушить на нас многотонные каменные ноги. Стены при этом деформировались, покрывались трещинами, выпуклостями и нишами, из которых появлялось множество жутких ликов с раскрытыми в беззвучных воплях ртами. И лики эти сверлили нас полными ненависти глазами. И без того невеликих размеров молельный зал начал сжиматься, из его пола и сходящихся стен то тут, то там стали выскакивать здоровенные каменные шипы. И ведь понимал я, что это все иллюзорно, псевдоматериально, но мощь внушения Кочевницы была настолько велика, что не приходилось сомневаться: если такая вот игла меня проткнет, умру я однозначно и без вариантов. Одновременно усилилось давление на мои ноги, застрявшие в камне, как будто пол хотел их стереть в порошок, но пока энергия храма помогала мне противостоять этому натиску. И вообще храм теперь через меня словно бился сам с собой – его оставшаяся чистой энергетическая сущность против той части, что находилась под контролем аномалии. Но тут в моих ушах возник «белый шум», а в голове – болезненная вибрация. Приближались Пятна, целая орда Пятен. Неуверенная в победе Кочевница бросила в бой все, что имелось под рукой.
