музыкальный смех.
Он должен был остановить ее. Должен был уберечь ее от этого последнего рокового пути. Но Кэнсин никогда и не должен был присматривать за Амаей. И быть хранителем ее сердца. Он давно сказал ей найти другого. Найти человека, на плечах которого не лежит другая ответственность. Который однажды не унаследует дело своего отца. Амая посмеялась над ним и сказала, что не хочет, чтобы Кэнсин был ее героем. Она просто хотела держать его за руку. Быть его утешением, как он был ее.
Кэнсин должен был остановить ее. Прошлой ночью. И тогда, много ночей назад.
– Что ты собираешься с этим делать? – Отец стоял рядом с ним, его лицо было осунувшимся. Суровым. – Урожая не будет еще несколько месяцев. Я могу увеличить дань, что беру с тех, кто обрабатывает нашу землю, но это может погубить нас. Теперь, когда мы потеряли приданое твоей сестры, нам может не хватить зерна до следующего урожая.
– Ее больше нет, – вслух произнес Кэнсин, слова были как будто со вкусом пепла, когда он поднялся на ноги.
Они двинулись мимо тени обгоревшего амбара.
– То, что случилось с дочерью Мурамасы-сама, – это очень печально. Если этот урожай будет обильным, мы сможем подарить ее отцу кошелек с золотом. Конечно, ему всегда найдется у нас место. Но это не главное, Кэнсин. Ты мой сын. Дракон Кая. – Хаттори Кано поднял взгляд и искоса посмотрел на своего сына. – Что ты намерен сделать с кражей и уничтожением имущества твоей семьи?
Ярость охватила Кэнсина, горячая и быстрая. Его отец думал подарить Мурамасе-сама кошелек с золотом? Разве может это считаться компенсацией за то, что уважаемый кузнец потерял? Его отец должен валяться у ног кузнеца, вымаливая прощение! Прося об искуплении. Кэнсин повернулся, намереваясь поспорить с отцом единственный и последний раз. Попытаться изменить его мнение. Повлиять на него, чтобы он увидел хороший, честный и праведный путь.
Кэнсин остановился как вкопанный.
Ведь именно таким всегда был его отец. Столкнувшись с препятствием, Хаттори Кано просто предлагал деньги, чтобы убрать их со своего пути. Зачем его отцу что-то менять ради простой дочери знаменитого ремесленника?
Кэнсин знал, что лучше не пытаться убедить Хаттори Кано, что праведный путь был правильным. На самом деле он знал, что лучше вообще не убеждать отца в чем-то, что не соответствует устоявшемуся образу мыслей Хаттори Кано.
Тем более что то, что теперь собирался сделать Кэнсин, не имело ничего общего с обугленными руинами амбара его клана. Ничего общего с честью или уважением.
Он никогда не забудет выражение отвращения на лице Амаи перед тем, как она забежала в зернохранилище, чтобы закончить то, что должен был начать Кэнсин.
Самый последний взгляд, которым они обменялись.
Перед тем как выпотрошить каждого члена Черного клана, он сначала сожжет их.
Тогда, по крайней мере на мгновение, они поймут его боль.
* * *
Юми подошла к ней по татами, держа в руках поднос с едой. То, как она двигалась, напоминало Марико лебедя, скользящего по пруду, с прямой шеей и безупречными шелковыми перьями.
– Я вполне способна есть сама, – сказала Марико.
– Я и не собираюсь тебя кормить, – ответила майко, черты ее лица были почти чопорны в насмешке. – Я не твоя служанка. Я здесь только для того, чтобы помочь, так как твои руки еще не зажили.
– Я обещаю, что буду продолжать заботиться о них. Могу я уйти?
– Не можешь. Я обещала Оками, что присмотрю за тобой. Давая обещания, следует понимать их ценность.
– Я ничего не понимаю, – Марико попыталась скрестить руки на груди, но ей помешали громоздкие повязки на руках. – И мне не нужна ничья помощь.
– Понятно, – тон красавицы не был снисходительным. Хотя Марико знала, что заслуживает покровительственного тона за такую капризность.
Марико вздохнула, признавая поражение:
– Я думала, что у меня есть ответы на все вопросы. Или, по крайней мере, на большинство из них. Теперь я осознаю, что ничего не понимаю.
– Но ведь это знание и является ключом к пониманию мира, ты так не думаешь? – сказала Юми, опускаясь на колени рядом с Марико и протягивая ей миску с дымящимся рисом.
Марико подтолкнула кончик своей ложки перевязанным пальцем.
– Ты когда-нибудь злилась, что родилась женщиной?
Юми села на пятки и какое-то время изучала Марико.
– Я никогда не злилась, что родилась женщиной. Были времена, когда я злилась на мир за отношение к нам, но я рассматриваю женскую долю как вызов, с которым должна бороться. Словно рождение под грозовым небом. Некоторым посчастливилось появиться на свет в ясный летний день. Может быть, мы родились под облаками. Без ветра. Без дождя. Просто под горой облаков, на которую мы должны взбираться каждое утро, чтобы увидеть солнце.
Пока слова Юми забирались под кожу Марико, она рассматривала идеальное лицо майко. Ее красивые глаза, по форме напоминающие ягоды терна. Ее острый подбородок и широкие губы. Затем взгляд Марико скользнул по комнате Юми. По элегантно натянутому кимоно. По горшку из слоновой кости, наполненному порошком из дробленого жемчуга. По румянам для губ и щек, приготовленным из сафлора. По дереву павловнии, используемой для бровей. По косметике и шелку, предназначенным для того, чтобы скрыть и в то же время подчеркнуть черты лица женщины.
Марико подумала, что, вероятно, все мужчины и женщины носили маски, просто разные.
– Но как ты можешь говорить, что не злишься? – тихо спросила она. – Твой брат оставил тебя здесь, потому что другого места, где бы ты была в безопасности в одиночестве, не было. Кроме чайной гэйко в Ханами для молодой одинокой женщины нет другого места.
– Мой брат привел меня сюда, потому что он слишком труслив, чтобы заботиться обо мне, – коротко сказала Юми. – Это не имело никакого отношения к тому, что я девушка.
Хотя Марико удивилась, услышав, как Юми назвала Оками трусом, она не могла не согласиться с этим.
– Нам дают меньше, – продолжала она аргументировать свою точку зрения. – С нами обращаются хуже. И всякий раз, когда мы совершаем ошибку, она весит гораздо больше.
– Единственные большие ошибки – это те ошибки, которые остаются незамеченными.
Марико фыркнула:
– Я устала от такого обращения.
– Ты чувствуешь, что больше не можешь дать отпор?
– Бóльшую часть своей жизни я его и не давала.
Юми рассмеялась, и этот звук напомнил ей звон колокольчиков.
– Оками предупредил меня, что ты настоящая лгунья. Теперь я понимаю, что он имел в виду.
– Почему ты думаешь, что я лгу?
– Потому что ты, Хаттори Марико, не из тех, кто соответствует
