Все дружно рассмеялись, а Царица мотнула головой и сказала:
– Нет, мужики… хотите верьте, хотите нет, а деду Пеле знамение было. Потому как он у нас самый старый на селе, ему и сподобилось. Быть туче каменной и мору великому, говорит дед Пеля. Кабы война не разразилась?
– Упаси бог, – сказала Надежда.
– Говорят, что Чемберлен нам какой-то все время грозит.
– Вота спохватилась, милая, – отозвался Андрей Иванович. – Чемберлен отгрозил свое. Теперь в Англии правит Макдональд.
– А хрен редьки не слаще, – сказал с уверенностью Ванятка.
На кровати в горнице кто-то заворочался и хриплым голосом попросил:
– Пить подайте.
– Вроде больной у вас? – спросил Ванятка.
– Сережа заболел, – Надежда встала, пошла в летнюю избу, загремела кружкой о ведро.
– Дак в больницу надо, – сказал Сима.
– Мы с ним только сеодни из лугов приехали, – сказал Андрей Иванович.
– А что ваша больница! – вступилась Царица. – Трубку деревянную приставят к брюху и слушают. Болезнь не кошка, когтями не царапает, ее не услышишь. Она дух человеческий поражает. Ее изгонять надо. Я вот послала Федьку за водой из-под трех шумов. Наговорю водицы, окроплю Сереженьку – и вся лихоманка пройдет.
– Ну, мне пора… Совсем засиделся, – Сима встал и начал прощаться. – Спасибо за угощение! В Сергачеве будете – милости просим к нам.
– Сами заходите почаще! – отозвалась Надежда от кровати. – Когда на базар заедете… Когда и просто по пути.
– Спасибо, спасибо! – Сима вышел.
– Андрей Иванович, что-то мне тут не курится. Вон Сережка больной, – сказал Ванятка, подмигивая хозяину. – Давай на вольном воздухе потянем.
– Пойдем, потянем.
Они вышли на подворье, уселись на завалинке, закурили.
– Актив у нас готовится, – вроде бы между прочим начал Ванятка.
– Какой теперь актив? Страда только лишь начинается.
– Будем выдвигать на индивидуальное обложение. Список уже подработан. Вчера мне Зенин показывал. Говорит – согласован в РИКе.
– Сколько человек? – без видимого интереса спросил Андрей Иванович.
– Шестнадцать душ.
– Многовато. Кто именно?
– Шесть лавочников. Молзаводчики. Шерстобитчик Фрол Романов. Колбасник. Калашники. Трактирщик и Скобликов.
– А чего Скобликова обкладывать? За то, что ободья гнет своими руками? За это?
– Ну, ты сам знаешь за что… Все-таки из бывших.
– Н-да, жаль Скобликова.
– Ему все равно этой кутерьмы не миновать. Месяц раньше, месяц позже. Какая разница?
– Помногу обкладывают?
– Кого по пятьсот рублей, а кого и на тыщу.
– Да-а…
– Ну, это еще по-божески. Вон в Тимофеевке Костылина на полторы тыщи обложили. И то, говорят, платит.
– У того лавка богатая… Мастерские.
– Я ведь тебя предупредить пришел…
– О чем? – резко вскинул голову Андрей Иванович.
– Кроме этих обложений, будут излишки начислять по сену. Это пойдет по списку середняков. И такой список тоже составляется.
– Постой, излишки начисляем мы, комсод и сельсовет… Вы не имеете права.
– Зенин говорит – будто бедноте передают такое право.
– По скольку же начисляют сена?
– Кому по тридцать пудов, кому по сорок. А тебе сто пятьдесят пудов записали.
– Кто записал? На каком основании?
– Говорю тебе, пока это прикидывают лишь в узком кругу. Основание нашли. Зинка от вас ушла? Ушла. Вот она и сделает заявление на активе – свой пай по сену отдает государству. За твой счет, конечно. И с тебя его вычтут, будь спокоен.
– Да разве ж на ее паю столько накосишь? Это ж четверть всего сена! Они что, обалдели? – взорвался Андрей Иванович.
– Тише, ты не на собрании. В своем они уме или нет, я их не проверял.
– А Якуша был там… на этом самом вашем узком кругу?
– Был.
– Он что, тоже согласен?
– Говорит, раз член семьи за – у него возражений нет.
– Друг называется… Ну, погоди же! Не на того напали.
– Смотри, меня не выдавай. А то сам знаешь – по головке за такое не погладят.
– Ну, ну, давайте, старайтесь… Мать вашу…
– Ты чего на меня-то?
Андрей Иванович обернулся к нему, недовольно запыхтел:
– А ты что скажешь там, на активе?
– Что я скажу? Моя сказка ничего не изменит. А все ж таки хоть и двоюродным, но братом тебе довожусь. Сам понимаешь, как на это смотрят. Если Зенин выступит, да еще от имени жены потребует сена, то его могут поддержать. Так что учти. Свяжитесь как-нибудь с Зинкой, уговорите ее.
– Ну что ж, спасибо на добром слове. Но эта вошь на мне зубы поломает. – Андрей Иванович кинул окурок и растер его сапогом.
Проводив Ванятку, поднялся в летнюю избу хмурый и злой.
За столом сидел Федька.
– А ты чего тут сидишь? – спросил Андрей Иванович.
– Воды принес, – кивнул тот на поставку, стоявшую на столе. – Как наказывали – из-под трех шумов! Сперва зачерпнул возле плотины синельщика, потом на перепаде в Пасмурке, за Выселками, а за третьим шумом аж на Сосновку бегал.
Не слушая его, Андрей Иванович прошел в горницу и остановился на пороге: в переднем углу горела лампада, перед иконами, упав на колени, горой громоздилась Царица, наговаривала воду, налитую в обливную чашку.
– Стану я, раба божия Аграфена, благословясь, перекрестясь, пойду из дверей в двери, из ворот в ворота в восточную сторону, в восточной стороне есть окиян-море, на том окиян-море есть остров, на острове том есть святая православная церковь; в церкви той стоит стол-престол, на престоле том стоит божья матерь. Подойду я, раба божия Аграфена, поближе, поклонюсь пониже; поклонюсь, помолюсь, попрошу ее милости: сними с раба божия Сережи все скорби и болезни, уроки и призорья…
И вдруг этот торопливый бубнящий говорок оборвал детский сухой голос:
– Пить, баба! Пить…
Андрей Иванович почувствовал, как мягкая теплая волна хлынула из груди и застряла, забилась где-то в горле.
Он торопливо вышел в сени, сбежал по ступенькам скрипучего крыльца на подворье и, запрокинув лицо в темное наволочное небо, уловил холодные крапинки бесшумного дождя.
– Этот надолго зарядит… обложной, – вслух подумал Андрей Иванович и, вытащив из-под лапаса скатанный брезент, начал накрывать им телегу, на которой лежало вязанки две примятого свежего сена, только что привезенного из лугов.
15
В конце июля перед жатвой в кабинете секретаря райкома собралось бюро в узком составе. Председательствовал сам Поспелов, протокол записывал завотделом агитации Паринов, хмурый неразговорчивый человек с отечным лицом и высокими залысинами. Кроме них за торцовым столом уселись еще трое: Возвышаев, Озимов и Тяпин.
Приглашенные на бюро остались в приемной, ждали поочередного вызова.
Для отчета вызвали двух председателей сельских Советов – Тихановского и Гордеевского. Первым слушали Кречева.
– Моя работа строится двояким образом: значит, первым делом аппарат и, во-вторых, я сам, – начал свой отчет Кречев, заглядывая изредка в школьную тетрадь, перегнутую пополам. – Весенний сев мы провели под знаком реформации сельского хозяйства, то есть устраивали читки и беседы для деревенского актива, для малограмотного читателя и для женской части населения отдельно… Кроме того, были организованы красные обозы по вывозке излишнего зерна, дров для школы и райисполкома, хворосту для гатей и так далее. Всего провели мы десять подобных кампаний, да плюс к тому работа по самообложению, да еще подворный обход. В результате рост посевных площадей увеличен на семь процентов за счет освоения болот и кочкарника, урожайность запланировано повысить тоже на семь процентов. Выполнен план по контрактации. На наше село спущено триста га сортового сплошняка под шатиловские овсы. Обмен семян проведен вовремя. Получено на село за отчетный период семьдесят плужков, восемьдесят железных борон, две диски, три сеялки, две тысячи рублей лошадиного кредита. Число беспортошных хозяйств уменьшилось. Полагаем к концу пятилетки от бедняцких хозяйств освободиться полностью.
– Каким образом? – перебив Кречева, спросил Поспелов.
– Частично за счет отъезда на стройки.
– А если ему не на что уезжать? – спросил Возвышаев.
– Поможем.
– Чем?
– Надо за счет самообложения создать фонд и выделять из него подъемные.
– Утопия, – сказал Поспелов и сложил свои сухие губы бантиком, словно поел чего-то сладкого.
Массивный Озимов заворочался, будто спросонья, так что стул под ним заскрипел.
– А что? Это любопытно! Значит, товарищеская взаимопомощь. А если он ваши деньги проездит и назад вернется?
Кречев огладил пятерней свой ежик и чуть заметно усмехнулся:
– Если насовсем уезжает, не возвратится. Дом свой продаст, а стало быть, и надел сдаст. Куда же он теперь вернется?
– Выходит, вы ему вроде бы теперь полную откупную даете?
– Пока еще не даем. Думаем наладить вскорости такое дело.
– Развел ты здесь канитель с буржуазной подкладкой, – сказал раздраженно Возвышаев. – А если эти безлошадные не захотят уезжать? Что ж ты их, силом будешь выпихивать?
