интересовал лишь один магазин – «Советская музыка». На первом этаже тут продавали пианино и рояли, а вот на втором находилось небольшое царство гитар. До закрытия ещё было немного времени, но посетителей уже было немного, и три продавца откровенно скучали.
Я примерно знал, чего должен хотеть в меру опытный гитарист, но боялся, что придется обходиться тем, что есть – советская торговля не поощряла разнообразие моделей. Сейчас этот магазин предлагал очень скудный выбор – если не вдаваться в детали. Несколько моделей натуральных «деревяшек» за три рубля – на них я даже смотреть не стал, нарваться там на что-то приличное было из разряда фантастики. Шиховские и луначарские гитары за семь с полтиной уже подходили для новичков – стоили недорого и строй держали, во всяком случае, на блатных аккордах.
Была ещё более дорогая продукция этих фабрик – там надо было копаться, но шанс на что-то приличное был высокий, а цена в двадцать-тридцать рублей меня не пугала. Семиструнные гитары имелись в количестве, но их я смотреть отказался сразу – не потому, что не хотел подражать Высоцкому, а из нежелания переучиваться. Равнодушно просмотрел набор разноцветных электрогитар – в основном с того же ленинградского завода имени Луначарского, но уже попадались и «Уралы».
Ничто из представленного на витринах меня не прельщало, и я обратился к одному из продавцов – мужчине в возрасте, с длинными пальцами музыканта, который смотрел на потенциальных покупателей с легкой тоской в глазах. Я его понимал – до закрытия оставались минуты, и он уже, наверное, представлял, как поедет домой.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался я.
– Здравствуйте, – равнодушно ответил он. – Что-то присмотрели?
В бытность работы редактором ко мне попадала самая разная литература – в том числе и воспоминания музыкантов этого времени. Они ругали дубовые «Уралы», кляли на чем свет стоит продукцию ленинградской фабрики, да и в целом не очень лояльно относились к тому, что выпускалось в СССР. И в одной из книжек я прочитал о том, как её автор испытал неземной восторг, когда ему случайно попала в руки «Музима» из ГДР – он сравнивал её с «Кремоной», которую тоже производили страны соцлагеря, и уверял, что это небо и земля. Собственно, что-то подобное я себе и хотел, понимая, что получить желаемое будет очень и очень нелегко, и почти был готов поднять связи в музыкальной среде, чтобы мне привезли её под заказ.
– К сожалению, нет. Но знакомый рассказывал, что вам завезли «Музимы», – сказал я. – Вот её бы я попробовал.
– Все бы попробовали, – продавец чуть заинтересовался и обвел взглядом покупателей.
Но я специально подобрал момент, когда рядом не было никого.
– Не все готовы красненькую сверху дать, – задумчиво произнес я.
Я наблюдал в прямом эфире, как на лице продавца осторожность боролась с жадностью. Насколько я помнил, эти «Музимы» стоили сотни полторы, так что червонец сверху выглядел нормальной сделкой. Я вспомнил, что герои одного из фильмов недалекого будущего заплатили за возможность приобрести польский мебельный гарнитур лишь в два раза больше – при несопоставимых ценах, гитары всё-таки стоили много дешевле.
И продавец решил. Он отошел чуть в сторону – я последовал за ним, – перегнулся через прилавок и прошептал:
– «Музимы» будут на следующей неделе, – он произнес это с легким сожалением. – Сейчас есть чехословацкая «Кремона»... для неё десятка много, пятерки хватит. Но не советую, партия не очень, если со слухом всё в порядке, быстро начнет раздражать.
– Предлагаете подождать до завоза? – я тоже понизил голос.
– Это как хотите, – он снова пробежался взглядом по залу. – Но могу предложить один экземпляр, мастеровой. За качество лично поручусь, но цена... цена – две сотни. И к десятке ещё бы синенькую добавить... Но звучать будет не хуже «Фендера».
Мастеровой – это, видимо, выполненный мастером. Ручная работа, хорошие материалы, какая-то гарантия качества, если у мастера руки растут из нужного места. Впрочем, кого попало мастером не назовут?
Наличие этой гитары в государственном магазине меня не особенно удивило. Тот же мастер принес знакомому продавцу, чтобы он предлагал инструмент привередливым покупателям вроде меня – и кто-то решался выложить за гитару с неизвестной историей две сотенных в надежде получить воплощенную в дерево мечту.
Сдавать продавца я не собирался. Он не был спекулянтом, не ломил две-три-четыре цены даже за импортный товар, а всего лишь просил небольшой бакшиш за свои услуги. И если эта мастеровая гитара того стоит – мне лично всё равно, стоит она ровно двести или же двести пятнадцать рублей. Нам недавно выдали аванс, так что деньги у меня имелись, да и про сберкнижку забывать не стоит, пусть я и решил отложить те тысячи до появления у меня семьи. В общем, я кивнул – мол, давай, посмотрим, что там у тебя за чудо-гитара.
Продавец не стал сразу тащить меня в подсобку. Он жестом попросил подождать, и через несколько минут громогласно объявил на весь зал:
– Товарищи, магазин закрывается! Закрываемся! Приходите завтра, если не успели выбрать себе инструмент!
Последовало немного суеты – кто-то сразу потянулся на выход, кто-то пытался всё-таки выписать нужный товар, чтобы оплатить через кассу. Впрочем, таких было немного, и упорствовали они недолго. Но выпроваживали покупателей два других продавца. А мой, пользуясь суетой, незаметно провел меня в заставленные коробками служебные помещения.
Именно в полутьме подсобки я и увидел её – гитару моей мечты. Внешне она ничем не отличалась от тех гитар ленинградской фабрики, которые продавались по двадцать три рубля – у неё был хваткий, сужающийся к первому ладу гриф, обычный корпус «восьмеркой», а вокруг розетки вился незамысловатый узор. Я взял её в руки, примерился, тронул струны – стояли модные сейчас «золоченные», но вроде ничего выдающегося – и понял, что готов выложить и больше заявленной цены, лишь бы она стала моей. Но я приказал себе не суетиться – и спокойно сказал:
– Подходит, беру. Есть во что упаковать?
Чехол за трешку нашелся – обычная искожа. Продавец выдал мне два комплекта струн, объяснив, что они идут вместе с гитарой; заодно предупредил, что лучше ставить такие же – и пообещал содействие. Эту попытку понравиться мне
