Сал.: «Возлюбленный мой, что я могу для тебя сделать? Я полностью отреклась от тебя».
Я: «Так почему ты все еще плачешь? Ты знаешь, я не выношу, когда ты в слезах».
Сал,: «Я думала, ты неуязвим с тех пор, как завладел черным змеиным жезлом».
Я: «Эффект жезла кажется мне сомнительным. Но в одном отношении он мне помог: по крайней мере, я не задыхаюсь, хотя и был вздернут. Магический род, видимо, помогает мне вынести повешение, определенно отвратительно доброе деяние и помощь. Не хочешь ли ты наконец перерезать веревку?»
Сал.: «Как я могу? Ты висишь слишком высоко.[276] Высоко на макуше древа жизни, до которой мне не добраться. Помоги себе сам, знающий змеиную мудрость».
Я: «Следует ли мне продолжать висеть еще?»
Сал.: «Пока не придумаешь, как себе помочь».
Я: «Так скажи мне по крайней мере, что думаешь о короне, которую птица моей души достала с Небес».
Сал.: «Что ты говоришь? Корона? У тебя есть корона? Счастливчик, на что тебе жаловаться?»
Я: «Повешенный король рад был бы поменяться местами с каждым благословенным нищим на проселочной дороге, который не повешен».
Сал. (восторженно): «Корона! У тебя есть корона!»
Я: «Саломея, сжалься надо мной. Что такое с короной?»
Сал. (восторженно): «Корона — ты будешь коронован! Какое счастье для тебя и меня!»
Я: «Увы, зачем тебе корона? Я не могу этого понять и испытываю невыразимые мучения».
Сал. (жестоко): «Виси, пока не поймешь».
Я остаюсь безмолвным, повешенным высоко над землей на раскачивающейся ветви божественного древа, из-за которого прародители не смогли избегнуть греха. Мои руки связаны и я совершенно беспомощен. И вот я вишу три дня и три ночи. Откуда придет помощь? Вот садится моя птица, змея, которая надела платье на свои белые перья.
Птица: «Мы получим помощь с облаков, стелящихся над твоей головой, раз ничто больше не может нам помочь».
Я: «Ты хочешь получить помощь с небес? Как это возможно?»
П.: «Я отправлюсь и попробую».
Птица взлетела жаворонком, становясь все меньше и меньше, и, наконец, исчезла в плотной серой завесе облаков, покрывавших небо. Я долго провожал ее взглядом, и не различил ничего, кроме бесконечного серого облачного неба надо мной, непроницаемо серого, гармонично серого и неразборчивого. Но надпись на короне – она разборчива. «Любовь никогда не перестает» - значит ли это вечное повешение? Я не зря был подозрительным, когда птица принесла мне корону, корону вечной жизни, корону мученичества – грозные вещи опасно двусмысленны.
Я измотан, измотан не от повешения, но от борьбы с неизмеримым. Загадочная корона лежит далеко внизу под ногами, на земле, поблескивая золотом. Я не парю, нет, я вишу, или даже хуже, я повешен между небом и землей – но не устал от повешения, я могу позволить его себе навечно, но любовь никогда не перестает. Неужели это действительно правда, любовь никогда не перестает? Если это было благословенное послание для них, что это для меня?
«Это полностью зависит от представлений», - неожиданно сказал старый ворон, сидящий на высокой ветви недалеко от меня, в ожидании похоронного пиршества погрузившийся в философствование.
Я: «Почему это полностью зависит от представлений?»
Ворон: «От твоих представлений о любви и других».
Я: «Я знаю, несчастливая старая птица, ты имеешь в виду небесную и земную любовь.[277] Небесная любовь будет совершенно прекрасна, но мы люди и, как раз потому что мы люди, я настроил себя на то, чтобы быть целостным и полноценным человеком».
В.: «Ты идеолог».
Я: «Глупый ворон, пойди прочь!»
Вот, рядом с моим лицом, шевельнулась ветвь, и черная змея обвилась вокруг нее и смотрит слепящим жемчужным мерцанием своих глаз. Не моя ли это змея?
Я: «Сестра, и черный жезл магии, откуда ты пришла? Я думал, что видел, как ты улетала в Небеса птицей, а теперь ты здесь? Ты пришла с помощью?»
Змея: «Я лишь половина себя; я не одна, а двое; я одно и другое. Я здесь лишь как змееобразная, магическая. Но магия здесь бесполезна. Я лениво обвиваюсь вокруг ветви, ожидая дальнейшего развития. Ты можешь использовать меня в жизни, но не в повешении. В худшем случае, я готова провести тебя в Аид. Я знаю туда дорогу».
Черная форма сгущается передо мной из воздуха, Сатана, презрительно смеющийся. Он зовет меня: «Смотри, что выходит из примирения противоположностей! Отрекись, и вмиг опустишься на зеленеющую землю».
Я: «Я не отрекусь, я не дурак. Если сужден такой исход, пусть все так и закончится».
Зм.: «Где твое непостоянство? Пожалуйста, помни об этом важном правиле в искусстве жить».
Я: «Тот факт, что я вишу здесь, достаточно непостоянен. Я жил непостоянно ad nausem [до отвращения]. Чего еще ты хочешь?»
Зм.: «Возможно, непостоянства там, где ему положено быть?»
Я: «Прекрати! Как мне понять, где должное место, а где нет?»
Сатана: «Каждый, выходящий на суверенный путь с противоположностями, отличает левое от правого».
Я: «Молчи, ты заинтересованная сторона. Если бы только моя белая птица вернулась с помощью; боюсь, я слабею».
Зм.: «Не глупи, слабость – это тоже путь, магия возмещает ошибки».
Сатана: «Что, ты никогда не осмеливался на слабость? Ты хочешь стать совершенным человеком – разве люди сильны?»
Я: «Моя белая птица, полагаю, ты не можешь найти путь назад? Ты поднялась и улетела, потому что не могла жить со мной? Ах, Саломея! Вот она идет. Иди ко мне, Саломея! Еще одна ночь прошла. Я не слышал твой плач, но я повешен и все еще вишу».
Сал.: «Я больше не плакала, ведь добрая удача и неудача уравнялись во мне».
Я: «Моя белая птица покинула меня и еще не вернулась. Я ничего не знаю и ничего не понимаю. Это связано с короной? Говори!»
Сал.: «Что мне сказать? Спроси себя».
Я: «Я не могу. Мой разум как свинец, я могу лишь завывать о помощи. Я не могу понять, падает ли все или стоит неподвижно. Моя надежда в моей белой птице. О нет, неужели белая птица значит то же, что повешение?»
Сатана: «Примирение противоположностей! Равные права для всех! Глупцы!»
Я: «Я слышу щебетание птицы! Это ты? Ты вернулась?»
Птица: «Если ты любишь землю, ты повешен; если любишь небо, ты паришь».
Я: «Что такое земля? Что такое небо?»
П.: «Все, что под тобой – земля, все над тобой – небо. Ты летишь, если стремишься ко всему, что над тобой; ты повешен, если стремишься к тому, что под тобой».
Я: «Что надо мной? Что подо мной?»
П.: «Над тобой все, что прежде тебя и свыше тебя; под тобой то, что относится к тебе».
Я: «И корона? Разреши для меня загадку короны!»
П.: «Корона и змея – противоположности, и они едины. Разве ты не видишь змею, короновавшую голову распятого?»
Я: «Что? Я не понимаю тебя».
П.: «Какие слова для тебя принесла корона? «Любовь никогда не перестает» - это тайна короны и змеи».
Я: «Но Саломея? Что случится с Саломеей?»
П.: «Видишь ли, Саломея – это то, что ты есть. Лети, и она вырастит крылья».
Облака разорваны, небо полнится багровым закатом завершившегося третьего дня.[278] Солнце тонет в море, и я скольжу с ним с верхушки древа к земле. Медленно и мирно наступает ночь.
[2] Страх овладел мной. Кого вы принесли в горы, кабиры? И кого в вас я принес в жертву? Вы завалили меня собой, обратили в башню на неприступных утесах, обратив меня в мою церковь, мой монастырь, мое место казни, мою тюрьму. Я заперт и приговорен внутри себя. Я собственный жрец и паства, судья и осужденный, Бог и человеческое жертвоприношение.
Какую работу проделали вы, Кабиры! Вы породили жестокий закон из хаоса, который не отменить. Это понято и принято.
Завершение тайной операции приближается. Что я видел, я описал в словах, как мог. Слова бедны, и красота им не присуща. Но прекрасна ли истина, а красота – истинна?[279]
Можно говорить прекрасными словами о любви, но о жизни? И жизнь стоит превыше любви. Но любовь – неизбежная мать жизни. Жизнь нельзя принудить к любви, а любовь - к жизни. Пусть любовь подвергнется мучениям, но не жизни. Пока любовь беременна жизнью, ее следует уважать; но если она породила жизнь, она обращается в пустую оболочку и угасает в быстротечности.
Я высказываюсь против матери, породившей меня, я отделяю себя от порождающего лона.[280] Я больше не говорю ради любви, но ради жизни.
Слово стало для меня тяжелым, и оно едва способно освободиться от души. Бронзовые двери закрылись, огни выгорели и покрылись пеплом. Источники высохли, и где были моря, теперь сухие земли. Моя башня стоит в пустыне. Счастлив тот, кто может быть отшельником в своей пустыне. Он выживет.
Не сила плоти, а сила любви, должна быть сломлена ради жизни, поскольку жизнь стоит превыше любви. Человеку нужна мать, пока его жизнь развивается. Затем он отделяется от нее. И потому жизни нужна любовь, пока он развивается, затем она освобождается от нее. Отделение ребенка от матери трудно, но отделение жизни от любви труднее. Любовь ищет владеть и удерживать, но жизни нужно больше.
