«…Маленький домик в немецком вкусе прибалтийских губерний, — домик, полный неожиданных сюрпризов, потайных стенных шкафов, подъемных дверей, ведущих к темным пыльным винтовым лестницам. Все было миниатюрно в этом доме… Закрытая веранда с разноцветными стеклами была нашим единственным удовольствием, а маленький китайский биллиард со своими стеклянными шарами и колокольчиками развлекал нас в длинные дождливые дни, столь частые в наше северное лето».
Вряд ли кто из ныне живущих людей знает дом Достоевского лучше Георгия Ивановича Смирнова. Георгий Иванович родился в Старой Руссе ровно сто лет спустя после рождения Федора Михайловича и первое, что увидел он, когда мать поднесла его к окну, был дом Федора Михайловича Достоевского. Георгий Иванович родился в доме Гайдебурова Павла Александровича (редактора демократического журнала «Неделя»), что до сих пор стоит напротив особняка писателя.
Во время войны Старая Русса была почти полностью разрушена. Когда наши войска выбили немцев из Руссы, в городе от трех тысяч зданий уцелело лишь четыре. Поврежден был и дом Достоевского, а вещи писателя, находившиеся в старорусском краеведческом музее, погибли вместе со всей экспозицией музея.
Вернувшись после войны в родной город, Георгий Иванович Смирнов поспешил, конечно же, на набережную Перерытицы, к дому Федора Михайловича, и стал прикидывать: с чего начать?..
В 1969 году дом Федора Михайловича Достоевского был снова открыт для посетителей и поклонников его таланта. Правда, тогда удалось развернуть в доме лишь небольшую выставку, параллельно велись реставрационные работы, по крохам собирались подлинные вещи Федора Михайловича и все относящееся к периоду его жизни в Старой Руссе.
Рассказывая о деятельности Георгия Ивановича Смирнова по созданию мемориала Достоевского в Старой Руссе, опасаюсь, как бы у читателей не сложилось мнение, будто один Георгий Иванович этот мемориал вынашивал и создавал. Конечно, нет! Подумать так — все равно что подумать, будто и на Курской дуге Георгий Иванович один стоял, и на Западном Буге единолично «фердинандов» останавливал. Многие музеи страны, десятки и сотни людей из Старой Руссы, Новгорода, Ленинграда, Москвы и других городов принимали самое деятельное участие в создании старорусского музея. Но сегодня разговор только о Георгии Ивановиче — самом страстном ревнителе идеи создания музея и самом страстном ее исполнителе. Порой ему приходилось и приходится очень и очень не легко. Не только работать надо, но и от невежд отбиваться, а порой и от явной глупости. Однажды, когда только начал создаваться музей, еще до принятия закона об уголовной ответственности за нарушение научных принципов реставрации, приехало из области в Старую Руссу ответственное лицо по культуре. Осмотрело лицо дом Достоевского, Георгия Ивановича послушало, потом такое изрекло: «Зачем восстанавливать эту рухлядь? Где наша действительность?! Что, мы не можем писателю новый кирпичный дом построить и стилизовать его под старину? Что, у нас кирпича нет?!»
Сейчас подобное выглядит смешным, а тогда Георгию Ивановичу было не до смеха. Решил поехать в Москву, в газету «Правда». Собрался, а денег на дорогу нет. Решил свои книги продать. Набрал вязанку, наклонился, приподнял и… инсульт! Долго в больнице лежал, выжил. Потом добился-таки своего — приехал из «Правды» журналист.
Или вот еще один пример: решил старорусский мэр набережную Перерытицы в бетон одеть, дорогу к Дому-музею Достоевского заасфальтировать. Мэра и понять можно, зарубежные гости в Старую Руссу приезжают, негоже как-то их но пыльным ухабистым улочкам к дому великого писателя возить. Но Георгий Иванович прямо-таки на дыбы встал, чтобы оставили Перерытицу такой, какой была при Достоевском. Всех на ноги поднял — от Старой Руссы до Москвы, а добился своего, победил мэра. До сих пор на набережной сваи бетонные валяются, кое-где и плиты — все, что от идеи мэра осталось.
Не меньше хлопот, чем дом писателя, доставляет Георгию Ивановичу и район с прилегающими к музею улочками, объявленный заповедным. В районе этом жил и работал не только сам Федор Михайлович, но и большинство героев его романа «Братья Карамазовы». Почти все происходящее в романе так или иначе связано топографически точно с местами, что окружают усадьбу писателя. Георгий Иванович потратил немало сил и времени, разыскивая подлинные места, дома, маршруты героев, упомянутых в романе. Слушая Георгия Ивановича, когда ведет он экскурсию по литературно-мемориальному комплексу Достоевского, невольно проникаешься важностью того, что вот это и есть дом Федора Павловича Карамазова, а вот здесь находилось жилище штабс-капитана Снегирева, неподалеку от него камень, с которого Алеша обратился с речью к мальчикам. Вот под этим окном стоял безумный Митя, поджидая Грушеньку, а вон там в лопухах спала Лизавета…
Но, грешным делом, когда рядом нет Георгия Ивановича и я не вижу его фанатично горящего взгляда, не слышу страстных его речей, а один прогуливаюсь по местам, описанным Достоевским, или слушаю другого экскурсовода, закрадываются сомнения… В связи с этим вспоминается интересный эпизод из «Обратного билета» Гранина. Подобные же сомнения смущали иногда и начальника коммунального отдела товарища Л., который никак не желал восстановить мостик, по которому бежал Митя Карамазов. Каждый человек имеет право на сомнения. Товарищ Л. полагал так: если бы сам Достоевский или другой классик ценил этот мостик, бывал на нем — тогда другое дело. Тогда это историческая ценность, а так…
«Чем мог Георгий Иванович, директор едва народившегося музея, воздействовать на городского начальника? Бумаги, докладные? Писал. К ним притерпелись. В конце пути они попадали к Л. с надписями неуверенными, озадаченными: «Надо помочь», «Разберитесь», «Внести в план». У товарища Л. хватало и без того мостка горящих точек. Он не был ни рутинером, ни мракобесом, наоборот, именно потому, что он пекся о городских нуждах, он не хотел тратить скудные коммунальные средства на эту непонятную ему работу, невыигрышную, ненасущную…»
В конце концов Георгий Иванович нашел интересный тактический ход, который заставил товарища Л. восстановить мостик, по которому бежал Митя. Проводя экскурсии, Георгий Иванович заострял внимание экскурсантов на сломанном мостике и на товарище Л., не желающем его восстановить. Возмущение многих экскурсантов было так велико, что товарищ Л. сдался.
Коль сам начальник коммунального хозяйства долго не мог проникнуться важностью созданного в городе литературно-мемориального комплекса, что о жителях говорить, чьи дома в зону комплекса попали. Одни неудобства, ограничения и никаких преимуществ. А когда человеку одни неудобства предлагают, это его, естественно, настораживает и раздражает. Поначалу жители улиц, прилегающих к Дому-музею Достоевского, разобраться не могли — что за зона такая, в которую они попали? Когда же с каждодневной помощью Георгия Ивановича разобрались наконец, стон пошел по району: от директора музея житья нет. Мачту телевизионную повыше возвести не дает, потому как при Федоре Михайловиче телевизоры не водились; кто в зоне автомобиль купил — гараж построить нельзя. Да что там гараж — лопухи вдоль забора выкосить не дает, оберегает их именем Достоевского. Как-то попал Георгий Иванович в больницу, а когда вышел из нее — на одной из заповедных улиц красовался новый дом из белого нарядного кирпича, высился гордо над всеми другими крутой оцинкованной крышей. Георгия Ивановича едва удар не хватил от потрясения. Пошел он к владельцу дома-красавца и говорит: «Как вы изловчились поставить сей замок при гараже в мемориальном комплексе, не имея на то разрешения архитектора города, вам придется объяснить. И не мне объяснить, а прокурору».
Большая тяжба потом была, немало нервных клеток загублено с той и другой стороны, а дом стоит. Не сносить же его, ежели поставлен.
Бывали случаи, когда разгневанные придирками директора музея и разгоряченные домовладельцы из зоны грозили Георгию Ивановичу физической расправой, шли на него врукопашную. Один даже с вилами бросился на него, намереваясь заколоть. Но испугать Георгия Ивановича какими-то вилами?.. Директор музея так и сказал домовладельцу, занесшему над ним вилы: «Мою грудь пробить железом нельзя! Ибо в груди моей не плоть, а дух Достоевского!»
Георгий Иванович не только фанатик от Достоевского, но и очень тонкий психолог и даже где-то чуточку артист. Так мне кажется иногда. Как-то услышал я от него такую фразу: «От меня иногда ждут некоторые чего-то… как от артиста. Что ж, если это пойдет на пользу дела Федора Михайловича, я готов подыграть им».
Близится полночь. Мы втроем сидим в доме Достоевского в кабинете директора музея и пьем крепкий чай, заваренный в трехлитровом электрочайнике. За стеной с воем беснуется мартовская метель, сечет оледенелой снежной крупкой оконные стекла. Хорошо в доме Федора Михайловича, тепло, уютно. Особенно после такого вот похода по Ловати, из которого мы с Горышиным возвращаемся. В общем-то, поход был обычным, ничего особенного, не прихвати нас обоих в пути проклятый радикулит. Вдобавок к этому Глеб на реке провалился под лед, хорошо, место там оказалось неглубоким. Зашли в пустующую деревню обсушиться и переночевать, натопили в брошенном домишке русскую печь от души, сена на печи настелили, легли спать. А ночью сено под нами задымило. Стали сено охапками во двор выбрасывать, оно огнем вспыхнуло. А еще удивляются — отчего это в пустующих деревнях пожары случаются? Кое-как добрались до зимника, по нему вышли на дорогу Холм-Старая Русса. На лыжах идти радикулит не давал, пришлось лыжи в лесу припрятать, с одними палками двигаться. На Большой дороге повезло: лесовоз попутный тотчас подвернулся, и вот мы в Старой Руссе.
