Пригнувшись, они побежали к боковым лестницам.
Внизу, на палубе, уже раздавались команды, и Умке показалось, что в промежутках между очередями «Утеса» он слышит голос Рашида. Перед последним пролетом железных сходней, ведущих на палубу, Сергеев притормозил и метнул вниз железный кругляш «гольф-бола».[71]
Сейчас бы совсем не помешала «флэшка»,[72] но ее не было и, дождавшись разрыва осколочной гранаты, Сергеев не сбежал, а слетел вниз птицей, стараясь максимально затруднить прицеливание потенциальному стрелку, поджидающему их в засаде.
Приземлившись, Умка откатился в сторону и только тогда огляделся. Выстрелить в него никто не успел, видать, еще не заняли позиции. Ну, за этим дело не станет! Сейчас сообразят. К его удивлению Базилевич не отстал, а буквально повис у него на лопатках, в точности повторив рискованный прыжок с трехметровой высоты, и теперь часто, как уставшая собака, дышал за его спиной.
– Не бзди, Тарасович, – сказал Сергеев ободряюще, чувствуя, что после испуга начинает впадать в состояние боевого возбуждения. – Мы из тебя солдата сделаем – закачаешься! Круче тебя в Верховной Раде никого не будет, ты ее штурмом возьмешь!
– Если я останусь жив, – Базилевич говорил совершенно серьезно, – то хрен кто меня увидит и услышит! Я наигрался. Все. Пи…ц! Я жить хочу, Михаил Александрович! Просто жить! Я…
Грохот пулемета перекрыл окончание фразы.
Сергеев, пригнувшись, побежал между контейнерами, заходя Конго в тыл. С правого борта застрочила М16. Ей в ответ раздались очереди из нескольких АК. Перед штабелем разноцветных контейнеров Умка подзадержался, и, предварительно став на колено, аккуратно выглянул из-за угла. Предосторожность оказалась нелишней – два солдата, державших этот проход под прицелом, не ожидали, что мишень появится так низко, и открыли огонь только тогда, когда Михаил, разглядев все, что нужно, спрятался обратно.
Пули грянули о металл, но было уже поздно.
– А ну-ка, погоди, – приказал Сергеев Базилевичу. – Стой тут и ничего не делай!
Мысленно Умка просчитал траекторию и, коротко разбежавшись, прыгнул в проход таким образом, чтобы придтись обеими ногами на ребристую стенку контейнера, стоящего с другой стороны, на уровне метра от пола. Он вылетел из укрытия, оттолкнулся, бросая тело в противоположном направлении, и запрыгал от стенки к стенке, из стороны в сторону, как человек-паук – благо, было за что зацепиться.
Солдаты открыли огонь не сразу, чуть замешкавшись, больно уж неожиданно было видеть здорового мужика, прыгающего по стенам кузнечиком, и этого «чуть» хватило Михаилу для того, чтобы закончить едва начавшуюся дуэль в свою пользу. Понадобилось всего две коротких очереди. Один из солдат еще падал навзничь, когда Сергеев мягко, по-кошачьи, приземлился рядом с ним.
Теперь было очень важно не потерять темп. На окрик из укрытия выбежал Базилевич, Сергеев по наитию не отвернулся при виде его, и успел среагировать, когда вслед за Антоном Тарасовичем в проход бесшумно выскочил здоровенный детина, размерами чуть поменьше Конго, с короткоствольным автоматом и зверским выражением лица. Он явно хотел скрутить Антону Тарасовичу шею, поэтому держал автомат на отлете, а не перед собой, и только увидев поднимающего винтовку Сергеева, сообразил, что надо было все-таки стрелять, а не гнаться за жертвой.
Сергеев вскинул винтовку. Линия прицеливания проходила вплотную к голове Базилевича и, нажимая на курок, Умка видел, как лезут из орбит глаза надежды украинской оппозиции, как раскрывается в крике рот и взлетают к лицу в попытке защититься руки. «Только не вправо, подумал Михаил, дожимая спуск».
Ствол М16 плюнул огнем буквально в лицо Антону Тарасовичу. Пуля прошла в десятке сантиметров от его правого виска и попала здоровенному детине в лоб со стуком врубившегося в колоду топора. Детина замер, не спуская глаз с Сергеева, а Базилевич рухнул на колени и упал ничком, закрыв ладонями лицо. Здоровяк все еще стоял, но ноги у него заходили ходуном, рот приоткрылся и, спустя секунду, он опрокинулся навзничь, так и не выпустив автомат из рук.
Играть роль доброго папочки было некогда, и Умка врезал впечатлительного принца в изгнании ногой по ребрам – недостаточно сильно, чтобы поломать кости, но так, чтобы наверняка привести в чувство. Базилевич охнул, но голову от пола оторвал. По глазам было видно, что Антон Тарасович не до конца понимает, жив он или уже мертв. Для того, чтобы внести ясность, Сергеев пнул его еще раз. Помогло. Базилевич встал на подгибающиеся ноги и, увидев лежащее сзади тело, наконец-то сообразил, что Сергеев стрелял не в него.
Рассчитывая на то, что напарник хоть и испуган до невменяемости, но чувство самосохранения не потерял, Сергеев перестал заниматься воспитанием, а побежал дальше, на звук перестрелки, в которой теперь уже участвовало, как минимум, десяток стволов.
Было понятно, что взять Конго «в лоб» не получится – в тот момент, когда в бой вступал «Утес», все остальные замолкали. Его могучий рев легко перекрывал мелкокалиберную трескотню, как львиный рык заглушает тявканье шакалов.
Сергеев замер, отделенный от «африканской тачанки» всего одним рядом контейнеров, прикинул высоту штабеля, и расчетливо, словно баскетболист, выполняющий трехочковый бросок в самом конце матча, метнул две М67 в небо. Рядом опять тревожно задышал Базилевич. Только ориентируясь по громкому сопению, в него можно было попасть не целясь.
– И, раз! – сосчитал Умка.
Гранаты взмыли в воздух, замерли в верхней точке траектории…
– И, два! – … полетели вниз.
– И, три!
Взрыв прозвучал совсем близко, слышно было, как хлестнули по металлу осколки и что-то массивное обрушилось на палубу с грохотом.
Сергеев перебежал в сторону, волоча за собой тушку Базилевича, который до сих пор всхлипывал, и перебежал вовремя! Конго, как и покойная ныне Вонючка, обладал обидчивым нравом, и любой успешный маневр противника воспринимал, как личное оскорбление. И реагировал соответственно. Он отвлекся от боя, в котором играл главную скрипку, и, вместо того, чтобы послать на поимку наглеца солдат из группы прикрытия, бросился самостоятельно мстить тому, кто атаковал его с тыла.
Контейнер, за которым Умка прятался десять секунд назад, словно взорвался изнутри. Крупнокалиберные пули прошивали его насквозь, превращая в огромное решето, и на вылете дробили дощатый настил палубы. Что было внутри контейнера, Сергеев не знал, но внезапно что-то там глухо ухнуло, и из ящика повалил густой серый дым – тяжелый и дурнопахнущий. Задержав дыхание – мало ли что там горит! – Михаил под прикрытием плотных клубов оббежал последний ряд, отделявший его от Конго, и едва не попал под автоматы охраны. Благо, дым был едкий, с сильным запахом селитры, и двое солдат, на которых выскочил Умка, были заняты тем, что отплевывались и пытались протереть глаза. Сергеев дал короткую очередь, добавил темп и с разбегу взбежал на покрытый брезентом помост, посредине которого был закреплен пикап – с него и вел огонь Конго.
У чернокожего гиганта, возможно, не было особых интеллектуальных способностей, но зато со звериным чутьем на опасность все обстояло просто превосходно. В тот момент, когда Умка вынырнул из клубов дыма, Конго уже практически развернул пулемет навстречу ему.
Сергеев не сумел толком испугаться – не было времени даже на крошечную паузу, речь шла о долях секунды и его рефлексы начали действовать помимо разума: автомат выплюнул струю свинца – практически полмагазина прямо в грудь противнику – и сбил Конго прицел. Пули ударили в тяжелый армейский пуленепробиваемый жилет, и часть их них расплющилась о броневые пластины, но часть все-таки прошила защиту и вгрызлась в плоть. Негр начал заваливаться на спину, ствол пошел вверх, но Конго не снимал рук с гашетки, и «Утес» заревел прямо над головой у Сергеева, превращая в металлолом черный джип Рашида, оказавшийся на пути очереди, рассыпая пули беспорядочно над всей палубой.
М16 лязгнула затвором – патроны кончились, только вот менять магазин не было никакой возможности! Сергеев в прыжке ухватился за раскаленный ствол пулемета (кожа на ладони зашипела, как сало на сковородке), взлетел на кузов «тачанки» и двумя ногами ударил Конго в простреленную грудь.
Эффект был такой, как будто бы Умка влепил каблуками в бетонную стену. Негр и не думал падать, только опустил руки, и «Утес» затих, а Сергеев рухнул на засыпанный гильзами железный пол под тяжелым, налитым кровью взглядом противника, нашаривая на бедре кобуру с пистолетом.
Но достать его не успел. Чернокожий обрушился на него всем весом, а веса было совсем немало – у Михаила дыхание даже не сперло, его просто вышибло напрочь. Он попытался вывернуться, но убедился, что на него упало не 150 кило жира и костей, а груда стальных мышц, дрожащая от боли и злобы. Конго схватил Умку за плечо своей лопатообразной ладонью, и сдавил так, что левая рука онемела. Сергеев пытался защитить горло – если Конго до него доберется, то сломанная одним движением гортань гарантирована! – но никак не мог высвободиться, корчась под могучим напором врага, как пойманная в силок ласка. Невероятным усилием мышц Умка оттолкнул негра, надавив на толстую, словно бедро штангиста, шею, увидел на расстоянии вытянутой руки его выкаченные, белые от бешенства глаза, оскаленные по-волчьи зубы…
