— Алеша, прости, — Мила уже во всю рыдала. — Я все для тебя сделаю. Я расскажу, кто они!
— Хватит ныть, — велел Нертов. — Иди в ванную, умойся. Стой, погоди! Там собака. Она тебя же теперь сожрет окончательно.
* * *
— Рэмбо, мелкая неприятность.
— Какая?
— Микрофон накрылся. Слушай запись.
Рэмбо сидел в одном кабинете с Игорем Борисовичем, принимая очередную нахлобучку. Когда несколько секунд назад позвонили из неприметного серого фургончика, стоявшего на улице Чайковского и в котором фиксировались все разговоры, происходившие в квартире юриста, Рэмбо сперва приказал перенести разговор на час, однако новость оказалась слишком серьезной. Игорь Борисович согласился с ним тотчас же.
А Рэмбо приник ухом к «трубе». Оператор, сидевший в фургоне, только что приставил к ней динамик магнитофона, воспроизводя звуки, которые успел воспринять злосчастный микрофон за минуту до своей кончины.
Сперва послышалось собачье рычание, потом громкий вопль Нертова: «Отдай, зараза!» После этого деятельность прибора прекратилась.
— Если они пошли в кабинет, то мы сейчас сможем их услышать по направленному микрофону, — сказал оператор.
Игорь Борисович вопросительно взглянул на Рэмбо. Тот ответил ему выразительной гримасой — надвигается звездец. «Мобильник» при этом он не выключил, лишь бы оператор не потратил лишние секунды, набирая опять номер.
Далеко отсюда, на улице Чайковского, наблюдатель высунул предмет, напоминающий трость, в окно машины и направил его в сторону окна квартиры Алексея. Потом он опять прижал собственный микрофон к «трубе» начальника, позволяя ему слышать напрямую происходящее в квартире. Сперва орал хозяин, но даже сквозь его крики прорывались истеричные Милины всхлипы. Потом послышался ее прерывистый, но вполне отчетливый голос: «Я сама хотела, чтобы ты все понял, я давно хотела все о них рассказать».
— Он ее расколет за четверть часа, — негромко сказал Рэмбо, но собеседник его прекрасно услышал.
— Остается самое противное, — ответил он. — Действовать по плану «форс-мажор». — Не забудь, кстати, про деятеля, который вчера лопухнулся в садоводстве.
* * *
— Он мне казался нормальным парнем. Я не понимала, чего ему от тебя нужно…
Нертов уже взял себя в руки. Слушать рассказ Милы было противно — каково ощущать, что последние дни каждый твой шаг в доме был доступен постороннему уху, как будто стены растворились? Однако девочка чувствовала раскаяние и старалась рассказать все, не пропуская ни одной подробности. Пару раз она принималась плакать, но тут же брала себя в руки, продолжаля повествование.
Звонок прозвучал неожиданно. Он выглядел уверенным, так звонят почтальоны и водопроводчики, а также мелкая домовая администрация.
— Сиди здесь, — Нертов направился к двери.
Уже возле нее он услышал, как дико взвыла собака в ванной. «Ждет, пока выпустят, — подумал Алексей, — девчонку растерзать хочет».
— Кто там? — спросил он. Такой вопрос Нертов задавал редко, но за последние пару лет — приучился.
— Городская прокуратура, — ответили коротко и веско. «Ну, вот дождался в самый неподходящий момент», — подумал Алексей, открывая дверь. Уже открыв ее, он задумался: а чего действительно могло понадобиться, но думать об этом больше не пришлось.
На пороге стоял незнакомый человек. Так показалось в первую секунду. Потом Алексей понял, что однажды его видел, а также слышал о нем много рассказов. Про него говорила Лена Михайлова. С ним как-то встречался Бананов. Наконец, его упомянула пять минут назад Мила.
Да, это был он. Тот самый Рэмбо.
Алексей взглянул в глаза визитера, сразу осознав, зачем тот пожаловал. Впрочем, все понять можно было, и взглянув на его правую руку, заложенную за пазуху.
«Ему нужен не только я, — мелькнуло в голове. — Значит, он должен зайти». И Нертов сделал шаг назад, как радушный хозяин, предлагающий гостю переступить порог.
Рэмбо расценил это именно так. Удовлетворенно улыбнувшись — как все удачно сложилось, он вошел в коридор, не забыв прикрыть за собой дверь. Его правый локоть медленно двинулся вверх. Но Алексей не стал ждать.
Первый удар был за ним. И он сделал как надо, как хотел. По большому счету, такой удар в голову соответствует рекламе газовых пистолетов — полная, пусть и недолгая отключка, временный паралич без особого вреда для здоровья негодяя. И гость медленно осел, слегка стукнувшись затылком о дверной косяк.
— Добро пожаловать, — Алексей нажал носком на запястье гостя, а затем осторожно извлек из его кармана пистолет с глушителем и отбросил оружие в угол прихожей.
Юрист понимал: если удар дозирован верно, то Рэмбо очухается минут через пять. К этому времени он должен быть надежно закреплен. За веревкой далеко ходить не надо: благо, рядом должны валяться кроссовки. Шнурок от них, если его намотать на большие пальцы пленника, зафиксирует руки не хуже наручников.
Нертов повернулся, машинально ощутив мелкий дискомфорт, какую-то недоделку. Однако не стоило тормозить, убивая время на размышления в столь ответственный момент. Он все-таки лицо частное и не смеет покушаться на силовые прерогативы государства, пусть дело идет даже о пороге собственного дома. У нас не Штаты, где в частных владениях можно нашпиговать свинцом хоть роту незваных визитеров. В России некоторые уверены до сих пор — гражданин обязан набирать волшебные «02», даже если в него целятся, может, даже и стреляют.
Размышляя об этом, а заодно ругая себя за бесхозяйственность, Алексей рылся в груде обуви, пытаясь найти кроссовки с приличными шнурками, которых, само собой, не находилось. Маша, зараза, ими позавтракала, что ли? Он был уверен: если бы понадобился молоток — добавить визитеру для полного успокоения, кроссовки обязательно валялись на виду, а вот молоток не попался бы.
Алексей сместил взгляд и тут же обнаружили нужную обувку, выглядывающую из-под кресла. Через секунду он уже держал в руках крепкий шнурок — хоть скрутить, хоть удавить.
— Кто приходил? — донесся печальный и слегка тревожный голос Милы.
— Твой знакомый. Я уговорил его немного задержаться, — желчно буркнул Нертов.
И тот он услышал звук, привычный уху, ибо сталкивался с ним каждый день. Негромко скрипнула открывающаяся входная дверь. «Так вот, что мешало мне размышлять об отличиях отечественной юридической практики от американской! Я думал о двери, о прикрытой, но незапертой двери. Но какой живучий гад! А может, занося кулак, я как раз и представил зал суда и себя, пытающегося объяснить судьям, что речь идет все-таки о статье. Опасность — реальная, оборона — необходимая, мозги — вылетели сами. И ударил на всякий случай слабее, чем надо».
Однако, оказавшись у входа в квартиру, Нертов оценил ситуацию как еще более неприятную, чем представлялось поначалу. Рэмбо, который, судя по дверному скрипу, должен был в этот момент покинуть квартиру, мирно лежал на коврике. Дверь открыл не он, а невысокий дядька со злыми, цепкими глазами. Тот самый, который попытался давеча кремировать Алексея в поселке.
За спиной нового гостя виднелась еще чья-то несимпатичная морда, однако Алексей глядел не на нее. Разумеется, его больше интересовал пистолет в руке визитера. А уж он-то, разумеется, был поднят и направлен в лицо хозяина.
— Недоделка получилась, — укоризненно пожевал губами киллер. Алексей так и не понял, имел ли бандит в виду происшествие в поселке или его, нертовскую работу — оглушенного Рэмбо. Оружие, выбитое из его руки, мирно лежало на тумбочке под зеркалом. От убийцы до пистолета были два шага, от пистолета до Алексея — шесть, как минимум. «Из-за этой заразы я еще и собаку запер», — некстати промелькнула мысль.
* * *
Женевьева медленно приходила в нормальное состояние. Первым признаком успокоения она признала боль в обоих кулаках. Особенно болел правый: взглянув внимательней, она увидела кровь на костяшках указательного и среднего пальцев — очевидно, разбила о чьи-то зубы. Побаливали и мышцы, будто после долгого лазания по деревьям.
— Ничего, кое у кого сейчас болит побольше, — решила она и успокоилась окончательно.
И вовремя, ибо в ближайшие время ей предстояло общаться не с бандитами, а с больничным персоналом. Естественно, ей и в голову не приходило прорваться в отделение теми же методами, которые она применила два часа назад, расправляясь с обитателями депутатской виллы. Наоборот, она посетила бы и ушла, а ее Николя остался на попечении медиков, которых, по ее сведениям, в России очень уважают, но платят до неприличия мало, а иногда и не вовремя.
К сожалению, взятки давать она так и не научилась. Женевьева считала это неприличным, к тому же с детства взяла себе в обычай никогда не делать того, что не умела. Николя объяснял: подарить даме бутылку водки так же неприлично, как мужику коробку конфет. Дальше этого в теории бытовой российской коррупции она не продвинулась. Поэтому заранее готовила какую-нибудь фразу.
