Писатель Лоринков сквернословит. Он в Молдавии, кажется, единственный, кто начал собирать документы и свидетельства гражданской войны 1992 года. Невероятно. Каких-то десять лет назад здесь была война, а сейчас ее как будто бы и не было, и, — с кем не заговоришь об этом, — все отводят глаза и мямлят какую-то херню. Должно быть, думает Лоринков, так же странно все было в середине века, когда в Кишиневе, умиравшем от голода, всего спустя каких-то пять лет, наступило продовольственное изобилие. Дешевая жратва. Вино за несколько копеек, чистенькие улочки, гуляй до утра, никакой уличной преступности, дешевые плацинды, фрукты, солнце, ослепительно белые бордюры тротуаров. Писатель Лоринков помнит, как околачивала пороги всех молдавских газет вдова героя войны 1992 года, какого-то артиллерийского полковника, погибшего в Бендерах. Семья бедствует. Нет денег ни на что, и мы просим хотя бы устроить девочку на бесплатное место в вузе, лепетала несчастная женщина, ошеломленная тем, как быстро Бог смял ее судьбу и ее семью. Словно пьяница пивную банку. Был 1994 год. Наверное, думает, Лоринков, потерять мужа в некотором смысле — потерять ребенка. Конечно, не помогли. Много разговоров о самопожертвовании и никакой помощи. А полковник Карасев, вспоминает писатель Лоринков, и сквернословит еще громче, — тот самый, который тоже получил приказ и остался наедине с русскими танками, и сотня молдаван, которыми он командовал, побежала, остались пару человек. Русский полковник Карасев получает приказ и отстреливается от русских танков, преданный молдавскими солдатами, пока не получает страшнейшую контузию. Умирает. Чистейший идиотизм. Где улица Карасева? А еще десятки и сотни других? Идите на хер со своими приказами, говорит писатель Лоринков, утритесь своим сраным патриотизмом, придурки. Ради чего все эти смерти? Чтобы какой-нибудь кишиневский придурок смог поехать в Тирасполь и размахивать там румынским флагом в кафе? Нация посетителей баров. Лоринков в бешенстве. Сквернословит. Ненавижу Молдавию сраную.

Полицейский Яблочкин терпимо относится к Молдавии. Ну, раз уж здесь, так здесь. Он тяжело дышит, хотя идет прогулочным шагом, и на нем нет бронежилета. Страх давит. Подчиненные его тоже вспотели, пройдена половина улицы, и пока все в порядке, но стрельба в центре города все громче, и кто-то предполагает. Взяли горисполком. Яблочкин тоже так полагает, и ему становится немного легче. Чуть опускает оружие. В этот момент раздается свист и отряд не успевает даже лечь, что не имело бы абсолютно никакого смысла. Расстреляны со всех сторон. Бойцы сопротивления были в домах по обеим сторонам улицы. Полицейский Яблочкин умирает сразу. Не понял, что случилось. Даже выстрелить не успел. Побил все рекорды присутствия на войне. Он и его подчиненные. Лежат в смешной форме ашанов, у одного рука еще дергается. Стреляют в голову. Тела потом отвезут за город, чтобы скинуть в общую яму, где хоронят и тех и других, некогда разбираться, лето, и трупы за день вздуваются. Герой Яблочкин. Его именем назовут улицу в Кишиневе. Пешеходную.

У горисполкома появляется несколько танков. Это русские офицеры из 14-й армии нарушают приказ о нейтралитете и покидают часть. Многие гибнут. Приказом министра обороны Российской Федерации все они уволены из армии за два дня до случившегося. Задним числом. Хоронят, как героев. Называют их именами улицы. Ставят танк, и перед ним всегда горит лампадка. Ну, эти хоть умирали за себя, говорит Лоринков, но глаза все равно щиплет. Горисполком ликует, и иностранные наблюдатели, наконец, вылезают из подвала, где лежали почти сутки, сжав голову и в ужасе ожидая, когда здание возьмут штурмом и их всех вырежут. Улетают в тот же день. Пишут сдержанные отчеты, и пораженное Приднестровье читает многостраничные отчеты, где ничего не говорится о мирных жертвах и о том, кто напал. Лоринков улыбается и сквернословит. Полицейский Яблочкин кивает. Президент Молдавии Снегур спрашивает у советника, есть ли у них русские герои, а то общественное мнение его задолбало уже обвинениями в русофобии и шовинизме. Неудивительно. Ведь он русофоб и шовинист. Советник исчезает на пару часов, а потом появляется с досье полицейского Яблочкина, и президент Снегур думает, как наградить героя. Ордена жалко. Давай назовем его именем улицу, предлагает он советнику Мокану. Тот говорит, а чего. Поплоше, да поменьше. Подписывают бумаги. Улица Яблочкина это пешеходный переулок длиной пятьдесят метров, и шириной три. Вот она, награда благодарной страны. Смех и грех, думает Лоринков. Патриотизм траханный, сплевывает Лоринков. Он, в отличие от своих соотечественников, короткой памятью не страдает. Да, злопамятный. Хотя 1992 год вспоминать не любит. Был патриотом. К счастью, поумнел. Зовет сына, тот берет за руку. Ну что, в «Макдональдс»? Уходят с улицы. С улицы имени Яблочкина.

Долина Роз пустует и в ней живут собаки. В Долине Роз нет ни одной розы. Единственное, чему соответствует Долина Роз в своем названии — это долина, а которой находится Долина Роз. Собаки лают. Их здесь невероятно много и ответственный за район Ботанику, подполковник милиции Сергеев, — за два года до своей геройской гибели, — дает приказ подчиненным перестрелять собак, которые обнаглели и бросаются на людей, а ведь здесь будет центр района. Собак изводят. Выстрелы гремят несколько дней, заодно уже избавились и от парочки притонов, расположенных по краям долины. Комсомольцы стекаются в Долину. Молодой комсомольский деятель, Петр Лучинский, говорит речь. На месте этой грязной и пыльной долины, товарищи, говорит он, потрясая кулаком, возникнет сад, как знак, как символ, и толпа аплодирует. Начинают работать. За несколько дней на дне долины вырыты три озера, между ними насыпаны перешейки, и каждый из них обложен бетонными плитами. Растут деревья. Появляются клумбы, цветы, много цветов, возникает розовая плантация на конце парка, и в озерах появляется вода. Плывут лодки. Дети радостно шумят, прыгая в воде с кругами, спортсмены бегут кроссы между тремя озерами долины Роз — среди лидеров несется, тяжело дыша, Папа Второй, — и постепенно Долина зеленеет. Становится настоящей Долиной Роз. Аромат с ума сводит. Парочки целуются до утра, и в парке устанавливают множество фонарей, чтоб не было озорства и насилия. Милиция на лошадях. Все без оружия, одного вида милиционера достаточно для восстановления порядка. На третьем озере, что ближе к центру, строят ресторан. Там работает Бабушка Третья. Иногда Папа Второй прибегает к ней, когда занятия проходят в Долине Роз, и обедает. Творог, сметана, варенье, куски хлеба, и все прочее. Зато сытно. Бабушка Третья и тут работает на кассе. По вечерам сын ждет ее, а она пересчитывает дневную выручку, запирает в сейфе, гасит в ресторане свет, и они уходят, абсолютно спокойные. Полная безопасность. Кишинев — город, где происходит меньше всего преступлений. Годы, когда в Долине Роз станут срывать до пятидесяти золотых цепочек, и грабить до десяти человек в день, еще впереди. Значит, их нет. Папа Второй провожает Бабушку Третью до дома каждый вечер, Папа Второй покупает со своего первого заработка — ему шестнадцать лет и он работал в строительной бригаде — подарок Бабушке Третьей и отдает ей оставшиеся деньги. Умница, сын. Бабушка Третья несет домой колбасу, сметану, сыр, и мясо. Покупают только хлеб. Дедушка Третий дослуживает и получает назначение на военную кафедру Политехнического университета. Возглавляет ее. В ту пору завидное место. Дедушка Третий щегольски одет, Дедушка Третий водит желтые «Жигули», и лишь иногда с тревогой спрашивает себя, не слишком ли жестоко относится к детям Бабушка Третья. Та доминирует. Может устроить истерику по любому поводу. Мы полковники, говорит она. Дедушка Третий посмеивается, и пользуется успехом у дам. Отвечает ли он им взаимностью? Если и да, то делает это настолько тактично и незаметно, что данных об этом не содержит и национальный архив Конгресса США, где, как известно, есть все. Дедушка Третий — полковник. К местным относится дружелюбно, чуть свысока, каждый пусть будет на своем месте, а его место, — полковника Дедушки Третьего, главы военной кафедры самого престижного вуза МССР, — довольно высоко. Небрежно кивает. Каждое лето возит семью на море, и под Одессой они покупают большой мягкий хлеб, который, если его сжать, сам распрямляется в считанные секунды. Ай да одесситы. Дедушка Третий восхищенно присвистывает и везет семью к морю. Путевки, лагеря, отдых, снимок на фоне разрисованной фанерки, где можно сунуть голову в дыру на месте лица дельфина или морского царя Посейдона, и улыбнуться. Сын улыбается. Папа Второй ужасно тощий, это страшно беспокоит Бабушку Третью, которая стремительно набирает килограммы, и, в полном соответствии с особенностями своего склочного характера, решает, что это не она толстая, а все вокруг худые. Третирует дочь. Олька не хочет объедаться, девчонка как раз зреет, с тревогой думает Дедушка Третий, тут бы не переборщить. Бабушке Третьей плевать. Может посмотреть письмо, залезть в трусы, не оставляет детей в покое ни на минуту, всегда рядом, всегда лезет с расспросами, никогда не оставит дома одних, тотальный контроль. Разожралась и хочет, чтобы все вокруг были такими. Пичкает Ольку. Та нервничает и орет на мать, боится потолстеть, потому что влюбилась в какого-то мальчика, хочет быстро стройной. Молодец, дочь. Дедушка Третий тайком треплет девчонку по плечу, и та чувствует, как слезы подступают в горлу. Папа, неужели ты не видишь? Мама превратила нашу жизнь в ад. Конечно, этого она не говорит, папа бы сразу врезал за такие гадости, поэтому девочка замыкается в себе. Зреет. Вырастит, отомстит, что же, я буду ждать, говорит красавица-актриса Ума Турман про маленькую негритянку, чью маму она только что забила насмерть в эпизоде фильма про какого-то Билла, и писатель Лоринков, пришедший отдохнуть от себя, мыслей, и семьи в кинотеатр, фыркает на первом ряду. Близорукий. Глаза слезятся и Лоринков трет их, после чего вновь глядит на экран. Ума стройненькая. Бабушка Третья боится вставать на весы, потому что она женщина в соку и теле. «Вишниа в сваем саку, 1965». В том-то и дело, что Дедушке Третьему такие нравятся, ведь в годы его юности тощеньких не очень-то и привечали. Все в порядке, дорогая. Дедушка Третий приносит домой подсолнухи, это его с Бабушкой Третьей пароль. Необычно. Бабушка Третья тоже очень любит подсолнухи, так что Дедушка Третий приносит их, и ставит в вазу на кухне, и это вроде как их тайный шифр. Невероятно. Цветы-то в Молдавии принято дарить в целлофановой обертке до начала 21 века, и на писателя Лоринкова, который любит купить розы, отказавшись от обертки — вам что, не заворачивать, — и принести их домой, сжимая влажные, колючие стебли, поглядывают с недоумением. В остальном Дедушка Третий консерватор. Единственная причуда, которую он себе позволяет, это статьи о Северной Корее, которые он вырезает и сует в специальную папку, и после его смерти Папа Второй найдет ее и удивленно покрутит пальцем у виска. Бабушка Третья в ударе. Семья получает квартиру в новом доме в девять этажей — небоскреб, — в новом районе Баюканы. Идеально чистый. Есть кинотеатр, магазины, поликлиника, парк, рядом троллейбусная остановка. Три комнаты. Одну немедленно оккупирует несносная Ольга, которой уже 15 лет, и которая много о себе воображает, сучка. Девчонка радуется. Глядит на свою комнатку, — настоящие хоромы, — и думает, куда поставить книги, где будет хранить дневник. Главное, не обживаться. Я здесь ненадолго, думает девочка, глядя на стадион и школу, которые видны из ее окна. До университета и замужества. Если еще раньше не уеду, на какую-нибудь социалистическую стройку. В тайгу! А то и на Кубу! Стало быть, я здесь еще на пару лет, думает Оля, которая и правда закончит университет, а потом устроится в институт планирования народного хозяйства и встретит сорокалетие, глядя из окна на стадион и школу. Никогда не угадаешь. Об этом она подумает еще раз, когда бросит все в 1992 году и подастся в Москву, — пятидесятилетней, — а ведь уже думалось, что стадион и школу я буду видеть до самой своей смерти. Дедушка Третий умрет много позже. Сейчас он в самом расцвете, и лишь сны о бомбежках иногда выбивают его из колеи. Вдохновенно преподает. Студенты его любят, на полках у него куча книг по истории артиллерии: пушки, мортиры, гаубицы, фальконеты, зенитная артиллерия, митральезы, фауст, ракеты, новые ракетные войска, — он и правда любит все это дело. Энтузиаст войны. Сын поглядывает иногда на эти полки с усмешкой, но когда настанет час, и он наденет на себя форму артиллерийского офицера, верит Дедушка Третий. Еще чего, думает Бабушка Третья. Все чтоб были рядом, под контролем. Будут счастливы, будут жить с мамочкой, станут отдавать мне зарплату, столоваться у меня, а денежки их я буду класть на книжку, станут миллионерами, отблагодарят. Низкая мещанка. Оленька не сомневается в том, кто ее мать, и та буквально душит дочь, уничтожает ее. Позорит ужасными манерами. Скверным русским языком. Нелюбовью к чтению. Манерами базарной торговки. Бесцеремонностью. Папа, папа, неужели ты не видишь, что женщина, которую ты любишь, превратила нашу жизнь в ад? Папа не видит. Дедушка Третий любит жену, он несет ее на себе как могучее дерево — лиану. Бабушка Третья это чует, поэтому свое место в отношениях с мужем знает. Не то с детьми. Лиана для них не украшение, а смерть. Она их калечит. Бабушка Третья и калечит. На всю жизнь. Ничего, лишь бы мамочку любили и зарплату на книжку клали. Со временем родительские привычки побеждают любые благие намерения, и Ольга становится прижимистой, как мать, стервозной, как мать, сволочной, как мать. Брат сокрушается. Замуж ей нужно, говорит Папа Второй, сбежавший от родительской опеки, но Бабушке Третьей женихи дочери не нравятся. Тот не так вилку держит, этот из простых, а мы полковники, этот — молдаванин, а мы — русские, сухо роняет хохлушка-Бабушка Третья, а вот этому явно нужны все наши богатства, мы же состоятельные! Прочь, все прочь. Дочка живет с родителями, отвоевывает комнату у Бабушки Третьей, в смысле, ставит защелку. В тридцать-то лет. Дедушка Третий выходит на пенсию и напевает песенки Утесова. Собирает статьи о Северной Корее. Бабушка Третья копит. Сыну Пашке рвет ногу на соревнованиях, специально наступают шиповкой на ахиллесово сухожилие, — страшная рана дает о себе знать десятилетия спустя, он чуть прихрамывает, — и мальчишка увлекается парашютный спортом. Орел, сын. Дочь глядит из окна на стадион, где по утрам бегают пенсионеры. Прямо под окном еще растет деревце. Абрикос. Кто бы мог подумать. Абрикос и прямо на улице, подумать только. Молдавия.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});

1 ... 63 64 65 66 67 68 69 70 71 ... 138

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Последний роман - Владимир Лорченков бесплатно.

Похожие на Последний роман - Владимир Лорченков книги

«Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов - Борис Корнилов - Биографии и Мемуары
Ночь - Эли Визель - Биографии и Мемуары
Время вспять - Анатоль Абрагам - Биографии и Мемуары
Письма к брату Тео - Винсент Гог - Биографии и Мемуары
О судьбе и доблести - Александр Македонский - Биографии и Мемуары
Дочки-матери - Елена Боннэр - Биографии и Мемуары
Мемуары Лоренцо Да Понте - Лоренцо Да Понте - Биографии и Мемуары
Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография - Виктор Конецкий - Биографии и Мемуары
Государь. Искусство войны - Никколо Макиавелли - Биографии и Мемуары
В. Махотин: спасибо, до свидания! Издание второе - Владимир Головин - Биографии и Мемуары

Оставить комментарий