— А ну-ка дай сюда, — вдруг отчетливо раздался у меня в ухе голос матери. — Алло, это Айрис Квеннокс, что я могу для вас сделать? — вежливо произнесла она, справедливо полагая, что грубость мужчины показалась кому-то отталкивающей.
— Я тебя люблю, — шевеля губами, беззвучно произнесла я в телефонную трубку.
Мне очень хотелось, чтобы она меня услышала, но я слишком боялась последствий.
— Алло? — повторила она.
— Я думаю о тебе каждый день, — беззвучно отозвалась я.
— Ева? — спросила она.
— И я по тебе скучаю. Я скучаю по тебе так сильно, что это причиняет мне боль.
— Ева? — спросил мужчина. — Ты думаешь, это Ева?
— Нет, — ответила мать, — но я не знаю, кто еще мог бы позвонить и молчать в трубку.
— Пока, — произнесла я. — Пока, мамочка.
Я положила трубку и остаток вечера проплакала.
Мне стыдно, потому что я должна была поговорить с ней на самом деле. Я должна была что-то сказать. Письма писать легко, ты не находишь? Но, по крайней мере, теперь я знаю, что она жива и здорова, что он все еще там и что она, наверное, по-своему счастлива. И, может быть, когда-нибудь она захочет, чтобы я вернулась.
Как бы то ни было, я решила, что сегодня не буду разводить сопли, а поеду на море. Тебе это трудно представить, но я еще ни разу в жизни не была на море! Не правда ли, бред какой-то? Идя к метро, я снова столкнулась с Эллиотом. Ты его еще помнишь? Он работает в компании, где я когда-то должна была получить работу. А потом, сравнительно недавно, я встретила его в супермаркете. Он выглядел старше, чем я его помнила, показался мне усталым, но все равно был гораздо симпатичнее, чем тогда, когда я с ним познакомилась. Возможно, это объясняется тем, что тогда я всецело сосредоточилась на необходимости получить работу и ничего и никого вокруг себя не замечала. А может, все дело в том, что я столкнулась с уродливой стороной жизни и любой, кто не имеет к этому отношения, кто не является сукой, пытающейся сделать мне подножку во время танца, или мужиком, возжелавшим бесплатно трахнуть меня на основании того, что он особенный, кажется мне человеком уникальным и замечательным.
— Ух ты, Ева! — воскликнул он, и мне показалось, что он искренне рад нашей встрече. — Поверить не могу, что мы так ни разу больше и не встретились.
— Ага, и я тоже, — ответила я. — Ты все еще работаешь в «Хэнч и Глифф»? — уточнила я, незаметно для самой себя переходя на «ты».
— Да. Наверное, я немало нагрешил и теперь расплачиваюсь. А ты? Уже нашла работу?
— Угу. Я не уверена, что это то, чем мне хотелось бы заниматься до конца своих дней, но это работа. — Я пожала плечами. — Она позволяет мне иметь крышу над головой и оплачивать счета.
— Я тебя понимаю. Я так толком и не понял, когда мне пришло в голову, что бухгалтерия — это то, что мне надо.
Что касается меня, я абсолютно точно знала, когда я решила, что танец на коленях — это то, что мне надо. Кстати, это именно то, чем я сейчас занимаюсь. Пролистывая свой дневник, я вдруг поняла, что ни разу не осмелилась сказать об этом прямо. Быть стриптизершей подразумевает просто раздеваться, чтобы пощекотать мужикам нервы; возможно, еще и гордиться своей способностью их волновать. В действительности я фактически симулирую занятие сексом в обмен на пару банкнот. Да, некоторые из девчонок, с которыми я работаю, продолжают утверждать, что они контролируют ситуацию, потому что могут возбудить мужика, а могут и послать его, если он покажется им отвратительным или грубым. «Настоящий контроль, — хочется ответить мне им, — заключается в возможности гордиться своей работой, а не в необходимости выискивать оправдания». Кроме того, какой же это контроль, если клиент, вручающий тебе наличные, уверен, что ситуацию контролирует как раз он?
— Слушай, Эллиот, прости, но мне надо бежать, а то я опоздаю на поезд. Была рада тебя повидать.
— Куда ты едешь? — поинтересовался он.
— В Брайтон. Мне захотелось на море.
— Можно мне поехать с тобой? — спросил он. — У меня сегодня день рождения, и это замечательный повод прогулять работу.
Я задумалась. Совпадение дней рождения показалось мне перстом Судьбы, поэтому я сказала «да», и мы поехали в Брайтон вместе. Это был изумительный день.
Мы ели рыбу с жареной картошкой, гуляли по пляжу, бросали монетки в автоматы, покупали леденцы, пили пиво на пирсе, а в конце дня до полусмерти зацеловали друг друга на железнодорожной платформе.
В поезде я уснула у него на плече, а он всю дорогу гладил меня по голове, пропуская пряди волос между пальцами. Мне кажется, это было лучшее из всего, что случилось со мной в этот день. Ко мне прикасалось другое человеческое существо, и это касание было ласковым, любовным и при этом от меня не требовалось ничего, что я не готова была дать.
Так ведь и начинается любовь, верно?
17 декабря 1990 года
Я уже почти полгода встречаюсь с Эллиотом.
А самые серьезные изменения произошли в моей жизни за последние три месяца. Он переехал ко мне и упросил меня бросить стриптиз. Его заработка хватает, чтобы содержать нас обоих, поэтому я могу не работать. Если честно, больше всего на свете мне хотелось бросить свое занятие, но, с другой стороны, это кажется мне неправильным. Мне не нравится ощущение того, что моей судьбой управляет кто-то другой.
Но мне было очень приятно, что он любит меня так сильно, что хочет, чтобы я перестала всем этим заниматься, и ему не нравится то, что на мое тело вечер за вечером пялятся другие мужчины, пуская слюни и мечтая овладеть мной. Он не осуждал меня за тот выбор, который мне пришлось сделать, но его приводило в ужас то, что я этим долго занимаюсь.
— Ты ведь такая умная, как ты можешь это делать? — то и дело спрашивал он.
И мне приходилось снова и снова повторять: то, что я раздеваюсь за деньги, не делает меня ни тупой, ни недоразвитой. В каком-то смысле это даже свидетельствует об определенной проницательности. Все стриптизерши понимают, что, каким бы глубоким ни был экономический спад, секс всегда пользуется спросом. Всегда.
В конце концов, видя в его взгляде боль и страдание, причиняемые ему одной мыслью о том, чем я занимаюсь, я поняла, что дольше не могу с ним так поступать. Хотя, если честно, я пожалела, что все ему рассказала. Лучше бы я сказала, что работаю за стойкой бара, вместо того чтобы продемонстрировать неуместную честность вполне в духе простушки Евы.
