переключился Кощей на старуху вредную, что поперек воли его пошла. – Не спущу предательства тебе подлого. Договор! – щелкнул он пальцами и растопырил их.
В ладони его появился пожелтевший свиток пергаментный с печатью Кощеевой на витой веревочке. Кощей сжал свиток, вернулся на трон и неторопливо развернул документ.
– Тэк-с! – деловито произнес он, наморщив лоб, и забегал глазами по строчкам, вернее сказать, заползал. С грамотой у Кощея имелись некоторые проблемы, равно как и с почерком, и потому написанное собственной рукой сам едва разобрать мог. – Ага, так. Угу, – иногда восклицал он, шевеля бровями. – Вода, одна вода. Где же тут о главном?..
Главное отыскалось едва ли не в самом конце, для чего несчастному Кощею пришлось прокрутить и перечитать, почитай, весь документ. А как нашел нужное место, так и заулыбался, до того складно, величаво и вельми красиво в договоре отражено все было:
«…Наниматель, то бишь Его Величество Кощей Бессмертный, Владетель Земель Бескрайних, Повелитель всея живого и неживого, Великий колдун черной, серой и прочих, и прочих магий, а также Исполнитель в лице карги старой Дрёмы, – смаковал текст рукописный Кощей, – несут бремя ответственности за ненадлежащее исполнение обязательств своих по данному высокому договору…»
– Неужели это я составлял? – подивился Кощей. – Это ж надо, как завернул-то! – и продолжил читать:
«…а именно: Дрёма (карга старая), обязуется по первому требованию Нанимателя (Великого и Несравненного Кощея Бессмертного) усыпить кого полагается, то бишь кого прикажут, в противном случае выйдет ей опала…»
– Ага! – победно воздел палец Кощей. – Сейчас ты у меня попляшешь, дура старая! Так, где это? «… опала неминучая, а именно: не кормить, не поить, отпуска лишать, взашей гнать!»
Взгляд Кощея замер на последнем слове. Потом вернулся в начало фразы и сызнова пробежал по ней. Потом еще раз и еще. Что за глупости? Не мог он того написать! Какие еще «взашей» и «лишать»? Может, договор по рассеянности не тот взял, мало ли заготовок у него всяких в хранилище валяется.
Кощей внимательно оглядел договор, причем с обоих сторон, пощупал сургучовую печать, давленную печаткой его золотой, даже лизнул зачем-то и на зуб попробовал. Нет, ошибки быть не могёт: он это, договор с Дрёмой. Вот и пятно жирное в уголке, от бульона пролитого – сам чашку едва на лист не опрокинул, когда у Языкишны подчивался, от Горыныча скрываясь…
– Языкишна! – широко распахнул глаза Кощей, едва договор из рук не выронив. – Ах ты ж, стерва гнусная! Ведь весь вечер под руку трепалась, аж голова кругом шла. Ну, зараза, а не баба! Никак снюхались с каргой, на дармовщинку проехаться решили, задарма у меня харчиться. Вот я тебе устрою, мерзкая языкатая баба, – скрипнул зубами Кощей, но спохватился – одумался. Нет, не устроит, потому как тогда и вовсе жрать нечего станет. Кто зверя приманивать да загонять станет? Кто его освежует и приготовит? Кто на стол подаст?
– Э-эх! – психанул Кощей, смял договор, бросил на пол и принялся топтать его ногами неистово. Но сколь ни топчал, все договор в рулончик аккуратный обращался. Колдовской договор! Его ни сжечь, ни порвать, ни выбросить, ни измарать не выйдет – сам же и расстарался. – А, чтоб тебя!
Окончательно вышел из себя Кощей, договор пнул, руки сложил на груди. Дышит полной грудью, сопит от обиды неотмщенной, а договор опять тут как тут, подкатился к Кощею и на ручки просится, подпрыгивает. Мол, вот он я, чай, потерял?
– Да пропади ты пропадом! – отпихнул от себя назойливую бумажонку Кощей и щелкнул пальцами. Вот только палец от трясучки нервной не так щелкнул, и посыпались на Кощея отовсюду договора и грамоты – действующие, недействующие, черновые и прочие. По самые уши Кощей несчастного завалило. А ведь некоторые-то для солидности на древки деревянные тяжелые намотаны были…
В общем, полная неприятность с договорами у Кощея вышла. Уж и сам не рад был законности своей.
Насилу выбрался из-под завала, одежу одернул, плащ поправил, влез на трон и рукой подбородок подпер. Сидит, мыслит: «не-ет, нужно все взад возвертать, ну ее, дурь эту с договорами идиотскими. Бумаги битком, а толку от нее, как с мерина сивого лимонаду. Куда как лучше и проще: «Я – закон!» А тут уж взашеем, коли не так, не по-моему, чего выйдет, никак не отвертишься!»
Оно, разумеется, так, но делать-то что?
Сидит Кощей, то в пол глянет, то гору бумаг бестолковых ненавистным взглядом смерит. Ничего путного на ум не приходит, и такая на него безысходность накатила – хоть на стену лезь. Вот же напасть в лице Ивана непутевого на голову свалилась. С кузнецом в придачу. Воистину, судьба, столько лет благосклонно баловавшая Кощея, сегодня повернулась к нему тем самым местом, которым в приличном обществе поворачиваться не принято. Но он ее обязательно развернет так, как полагается, всенепременно! Звучало это, конечно, несколько странно и отдавало вульгарностью, но Кощею сейчас было вовсе не до витиеватых фраз и тем более не до изящества словесей.
– Эх, – запал Великого Царя Всея прошел, и он ссутулился на троне, повесив худые, костлявые плечики, – одна надежда на друга верного – Горыныча дорогого, а я ужо для него расстараюсь, за мной не заржавеет… А коли опять с оплатой его не так чего выйдет, пущай сам с Языкишной разбирается. А я на то погляжу и посмеюсь. Будет знать, стерва языкатая, как мне, самому Кощею, мозги пудрить!
– Меч! – внезапно спохватился Яков, когда они с Иваном Царевичем уже порядком отдалились от реки, и захлопал себя по бокам, хотя смысла в том не было ровным счетом никакого. – Где мой меч?!
– Посеял?! – хлопнул себя по коленкам Иван Царевич. – Ох ты ж!
– Тут был, как сейчас помню, – завертелся на месте кузнец, будто действительно надеялся, что меч незаметно из-под кушака вывалился на дорогу и вот-вот отыщется.
– Вот раззява!
– Сам ты…
Яков обернулся к реке, к тому месту, откуда они с Иваном Царевичем шли почитай час, не меньше. Долго кузнец смотрел вдаль, не блеснет ли где лезвие чудесное. Но нет, лишь голая выжженная земля вокруг.
– А может, утопил? – раздраженно предположил Иван Царевич. Ему ужасно жаль было чудесного меча.
– Да не, – махнул рукой кузнец, состряпав угрюмую физиономию. – Точно помню: при мне был, когда с плота слезали. Еще придержал, когда прыгал.
– Показалось тебе. Подумал, что придержал, а на самом деле – нет.
– Да ты чего? Я покамест еще в смоем уме!
– А меча-то все едино нет! – с ехидцей в голосе заметил Иван Царевич.
– Да шо ж я, вообще
