Про короля воров он сообщил любопытные подробности. Тот вернулся из заграничных гастролей во время войны, имея 50.000 франков в кармане: не остаток ли это от варшавской операции, о которой сам король мне глухо упоминал? В Мадриде он сейчас же вошел в общество кутящей молодежи, проводил очень весело время со своими молодыми, нередко весьма аристократическими друзьями, от которых он ничем не отличался и – меньше всего – манерами. Многих из этой молодежи он подбивал на кражи у своих родных. Те усваивали приемы отмычки так же легко, как их наставник – аристократические манеры. В конце концов, о нем заговорили, газеты называли его «графчиком»; полиция заинтересовалась им, произвела обыск и нашла воровские инструменты. Вот почему он и сидит теперь.
Сам король мне сегодня рассказал мимоходом при случайной встрече в зале свиданий (разделенном, как и везде, двумя решетками), что раньше он был анархистом и имел на этой почве в Барселоне столкновения с полицией. «Но я давно покончил с моими идеями», прибавил он сухо. Король вообще говорит твердо, кратко, без хвастовства, по крайней мере явного, как и полагается королю, и вообще производит впечатление серьезного, выдержанного вора и притом, действительно, высокого полета.
Плотный испанец, с черной, как смоль, бородой, прозванный Санхо-Панса, оказывается, довольно крупный углеторговец. Он кого-то обманул на 1.000 песет, вот и все. Вчера он был как-то неуверен и молчалив, но сегодня, на второй день своего пребывания в тюрьме, чувствует себя, как дома, шутит с независимым видом и знаками спрашивает меня, хорошо ли я спал.
Кубанец пел сегодня из Риголетто и из Аиды. У него недурной баритон и выразительное лицо. Он готовился к оперной карьере, но «погиб» из-за какой-то женщины, которая донесла на него, будто он покушался на ее жизнь. Приговорен он к 2 1/2 годам. Но кособокий испанец, которого я принимал за немца и который все знает, говорит, будто у кубанца была какая-то история еще на Кубе, где он зарезал негра и был за это приговорен к 8 1/2 годам каторжных работ. Ко мне кубанец относится с явной симпатией, утверждает, что хотя и не может со мной объясниться, но видит по лицу, что я хороший товарищ, и папироску, которую я ему дал, пошлет своей жене, my lady, – говорит он из своего небогатого английского словаря. И тут же уверяет, что его леди замечательная красавица. Не на нее ли он покушался с ножом? Он, несомненно, ненормален, ко всем пристает, поет, свистит, но иногда злобно огрызнется, если его затронут, и превосходно подражает лаю собаки.
VI
Но все-таки: чего от меня хотят испанские власти? Почему арестовали? Почему держат в тюрьме? Каковы дальнейшие их виды?
Мой арест не есть, во всяком случае, случайный арест проезжего русского эмигранта, у которого бумаги не в порядке, арест подозрительного человека, которого они не знают. Наоборот, они не заглянули в бумаги. Они меня арестовали именно потому, что знали. Следовательно, это арест подготовленный и рассчитанный. Какая же его цель? Для чего они держат меня?
Попробуем свести воедино.
1. Французское правительство непременно хотело выслать меня в Испанию, а не в какую-либо другую страну.
2. Испанское правительство вынесло постановление о моем аресте и заключении в тюрьму до моего допроса, – стало быть, исключительно на основании французских сообщений (разумеется, за всем этим стоит царская дипломатия).
3. Но какой интерес у Испании?
а) обще-полицейский;
б) «маленькие подарочки поддерживают дружбу» (французская пословица), а испанское правительство находится сейчас фактически в услужении у Антанты.
Но зачем меня держат в тюрьме? Что-то, очевидно, готовят? Но что именно? Не отправят ли в один из средиземных портов, чтобы оттуда «нечаянно», «по недоразумению» выбросить меня на корабль, с которого я попаду на русское военное или транспортное судно? Организовать это вовсе не так трудно – под закулисным руководством русского посольства в Париже и его здешней агентуры. Ведь крови-то мы им нашей ежедневной газетой испортили немало. А в Средиземном море есть русские суда. Меня и держат в тюрьме до надлежащего момента.
Вывод: немедленно написать обо всем этом Депре, чтобы поднять надлежащую кампанию в прессе.
Сделано.
Воскресенье 12-е. Освобождение из тюрьмы. Комиссар: Вы останетесь на несколько дней здесь, потом будете высланы. – Куда? – Не знаю. Шпик (через час): Вы уедете сегодня вечером в Кадикс. – Кадикс? Так и есть. Южный порт. Сон в руку.
Меня провожают по коридору «товарищи» по заключению.
«Немец»-воришка: «Вы, наверно, останетесь в Испании. А когда я выйду, я вас поселю у себя в доме, и я скажу, что я ручаюсь за этого человека».
Таким образом, у меня есть в Испании влиятельный покровитель. Жаль только, что он в тюрьме…
Надушенный полицейский комиссар, явившись за мною в тюрьму, первым делом: «Bonjour, monsieur, comment vous portez vous?» (здравствуйте, как поживаете?). – Избыток южного добродушия или издевательство?
– А вы? – спросил я его.
Он (смущенно). Мерси, очень хорошо.
Я. Я также, мерси.
После этого он заговорил менее фамильярным тоном. Одноглазый шпик привез меня из тюрьмы в мой пансион. Там меня, смущенного, встретили, к великому моему изумлению, очень хорошо. Чему приписать их необыкновенное сочувствие? Потом я понял: сюда приходил Депре, не простой смертный, а директор мадридского отделения страхового общества, и разъяснил, что я не фальшивомонетчик и не немецкий шпион, а «пацифист», стою за мир (как в Испании!) и, кроме того, аккуратно уплачу по счету.
С Депре условились насчет необходимых шагов в печати и в парламенте по поводу высылки в Кадикс. Шпик дежурил у ворот пансиона, провожал меня, когда я выходил, и так как я не знал дороги, то он проявлял величайшую догадливость: «Не нужен ли вам рабочий дом?» и показал мне направление.
Шпик спросил меня, желаю ли я сам платить за свой билет до Кадикса. Я твердо отказался. Достаточно платы за номер в образцовой тюрьме. В конце концов, мне нет нужды ехать в Кадикс.
Вечером меня увезли – за счет испанского государственного бюджета.
VII
На юг
Итак, едем из Мадрида в Кадикс, путевые издержки за счет испанского короля. На вокзале нас провожало изрядное количество полицейских в штатском. Кадикс? Это где-то на крайнем юго-западе Пиренейского полуострова, который сам есть крайний юго-запад Европы. До сих путешествие в сопровождении ангелов-хранителей приходилось совершать только на крайнем северо-востоке. Высылка под гласный надзор полиции в уездный город Кадикс. Не Киренск, а Кадикс… Это не на Лене, а по ту сторону Гвадалквивира.
Из Сан-Себастьяно – в Мадрид, из Мадрида – в Кадикс, это значит пересечь с севера на юг всю толщу полуострова.
На двух скамьях третьего класса нас трое: я и мои спутники. Впрочем, к нам иногда подсаживаются более любознательные пассажиры. Мои спутники этому не препятствуют. Наоборот, охотно объясняют, что я не фальшивомонетчик, а «пацифист» (pacifista). Такая рекомендация вызывает в большинстве случаев разочарование. От одного из спутников, более разговорчивого и вообще, как оказывается, крайне независимого, я узнаю любопытные подробности. Как, собственно говоря, до меня добрались? Очень просто: по телеграмме из Парижа. Мадридская дирекция получила от парижской префектуры телеграмму: «Опасный анархист, имя рек, переехал границу у Сан-Себастьяно. Хочет поселиться в Мадриде». Так что меня ждали, искали и были обеспокоены, не находя в течение целой недели.
Один из сопровождающих меня шпиков был на мадридских скачках и заметил меня. Почему? «Всех других, кто посещает скачки, я знаю, а вас не знал и отметил себе». Вот по этой нити и нашли.
– Вы были с французом, – говорит он после некоторой паузы.
– С французом? – удивляюсь я.
– О, да, я его заметил, – и галиго хитро щурит глаз.
Тщетно было бы разубеждать его. Несуществующий «француз» уже не менее недели как стал полицейской реальностью: он имеет свои приметы и на розыски его производятся расходы из государственного бюджета. Пусть существует!
– Французская полиция, – говорит знаток скачек, – хуже всех. Она часто нам посылает такие телеграммы. Один раз синдикалист-поляк приехал в Барселону, в сущности невинный человек. Сейчас телеграмма: «Опаснейший анархист». Я его провожал из Барселоны в Виго, и мы полностью сошлись в оценке французской полиции… Наши франкофилы? Из-за денег. Вы можете мне поверить. Все они получают от Англии и Франции. Конечно, испанцу трудно быть англофилом, даже за плату. Но франкофилом? – Почему бы нет, раз хорошо платят. Англия поддерживает Португалию против нас и не хочет сильной Испании. Гибралтар! Гибралтар! Но и Франция хороша: она покушается на Каталонию. Если Германия победит, мы будем иметь Гибралтар. Если победит Франция, мы можем лишиться Барселоны. Я германофил по идее. А Романонес франкофил из-за денег. – Так независимый полицейский агент аттестовал своего премьера.
