висках стучало, будто целое племя било в свой гонг, во рту совсем пересохло. Хотелось опереться о плечо друга, но так я буду чувствовать себя беспомощным. Нет, нельзя раскиселиваться. Пока вполне себе сам справляюсь.
* * *
— Огнестрельное ранение в плечо, острая кровопотеря! Необходимо переливание. Готовьте операционную.
Голоса надо мной звучали как-то глухо, будто в старом бункере. Скрипучая каталка, что везла меня по больничным коридорам, при каждом покачивании отдавала огнем в руке. Больно, блин.
Когда же обезболивающее вколют? Что-то я совсем расклеился. Но главное знаю и помню — Настю мы нашли и спасли. А когда направлялись назад, мне почему-то поплохело, и силы совсем покинули. Быкову и Насте пришлось подхватить меня. Они довезли меня до больницы, и вот я на больничной каталке. Весь в крови, с болью в руке, но довольный и спокойный. Теперь можно выдохнуть. Теперь никому не грозит опасность, ни родителям, ни Гоше ни Насте… Вот только почему такое ощущение, что я сейчас сдохну?
В голове крутилась чёрным ужом гаденькая мысль, что пуля была отравлена. Бред! Такое только в кино бывает. Наверное, просто крови много потерял, вот и поплыл организм. А Быковская повязка — так это он неправильно наложил. Хреново он изучал первую помощь.
Как же хочется спать. Вот так закрыть глаза — и ни о чем не беспокоиться, не думать, не переживать. А что мне мешает? Я в надежных руках, киллера я устранил, можно и подремать… Тяжелые веки захлопнулись, будто к ним прицепили гирьки. Как будто открыть их можно лишь специальным инструментом теперь. И едва закрыл глаза, как услышал голос:
— Андрей! Это ты!
Знакомый девичий голос. Но это не Света и не Настя. А кто? Я с трудом разлепил веки. Пригляделся. Надо мной навис ангел. Как еще назвать столь прекрасное лицо и эти выразительные бездонные глаза. Утонуть в таких можно. Я умер?
— Андрей? Боже мой, ты как⁈ — проговорила девушка.
Почему лицо ангела мне знакомо? Я сфокусировал взгляд. Напряг даже брови, пригляделся и выдохнул:
— Косичкина? Ты? Что ты здесь делаешь?
— Работаю! Я же медик, ты забыл? Что с тобой случилось⁈
— Тоже из-за работы, — попробовал я улыбнуться. — Рад тебя видеть, Катюха! Прости, если что не так…
— Ты что, Петров? — уже более строгим и похожим на врачебный голосом проговорила одноклассница. — Умирать собрался⁈
— А я разве не умираю? — хитро прищурился я и подмигнул.
— Нет, конечно! Дурак!
— А-а, ну и отличненько, тогда еще увидимся! Поболтаем…
* * *
В мою многоместную палату, где я лежал почему-то один, хотя хирургическое отделение было переполнено, ввалилась целая делегация во главе с полковником КГБ Черненко. За ним семенили какие-то люди с фотокамерами и портативными магнитофонами, блокнотиками и микрофонами. Еще была пара-тройка человек в милицейских мундирах и погонах высшего начсостава, а также не менее серьезные дядьки по гражданке — в костюмах строгих и протокольных.
Все они о чем-то восторженно галдели, справлялись о моем здоровье. Сверкали фотовспышки, сыпались вопросы, какие-то пожелания и похвалы. Я еще плохо соображал, но всем улыбался и кивал на всякий случай. А на вопросы отвечал Черненко, будто мой пресс-атташе.
В конце концов, минут через двадцать, он всех выдворил из палаты, сославшись на мой бледный вид и больничный регламент. Сказал, что герою нужен отдых. Оставил в палате только Гошу с авоськой ярких, как солнышки, апельсинов. Где он только их взял в такое несезонное для фруктов Марокко время. Сейчас практически все апельсины в СССР поставлялись из этой страны, но для Гоши не было ничего невозможного. Для друга он явно постарался.
Полковник вышел, оставив нас наедине, и Гоша дал волю эмоциям.
— Ну ты даешь, Курсант! Убил гада! Вот ни за что бы не подумал, что это Артемий! Тот балагур с твоей свадьбы, и такой… Спасибо тебе! — Индия не мог успокоиться и мерил шагами больничную палату, поглядывая на меня. — Притворялся он знатно, чисто работал, но ты его таки раскусил… Ха! Ну Кэт, ну сучка! Это же надо! Настоящего киллера за мной послала. Стерва! Но ничего, я с Серегой, с братом то есть, связался, он ее уже лишил всех денег и имущества. Хотел засадить даже, но та в бега ударилась.
Я ухмыльнулся. Да, его семейная история чуть не оказалась смертельным водоворотом.
— Ну так-то братец у тебя тоже хорош, — капнул я немного масла в огонь. — Так тебя подставить с этим липовым завещанием… Проверка, значит.
— Я ему уже высказал все! Как был балбесом, так и остался! Я из-за него чуть в землю не лег, а ты вон в больничку свалился. Серьёзный разговор был. Наказать я его хотел, да он шибко каялся, прощения просил, — Гоша раздосадованно махнул рукой. — Как, впрочем, и всегда. Вот не могу я на него подолгу зла держать. И еще, к тому же завещание-то не липовое оказалось. Он мне там половину своих капиталов отписал.
Да, были у Гоши Индия свои слабости. Не мог он быть строгим с родными.
— Как так? Он же придумал все, и с болезнью, и с завещанием, чтобы проверить жену — отправит она по твою душу убийцу или нет, — поинтересовался я.
— Придумал он только хворь, а про завещание — божится, что самое настоящее. С печатями и подписями. Говорит, что в случае его смерти половина его активов мне отойдет. Представляешь? Вот только он моложе меня и проживет еще хрен знает сколько, — засмеялся Индия. — Хоть самому киллера нанимай и ускоряй процесс.
— Тебе это надо? — нахмурился я.
— Да шучу я! Денег мне и так хватает, а если бы я Серегу задумал убить, то сделал бы это совершенно бесплатно и бескорыстно. За грешки его, за то, что он, мудак, всю жизнь думал только о себе. И даже будучи за тыщи верст за морями-океанами — умудрился меня подставить своими семейными проверками. Да что говорить? Ну ничего, как-нибудь навещу его, в рожу самолично засвечу.
Гоша сжал кулак правой руки и потряс им.
— Да никуда ты не поедешь, — улыбнулся я. — Больше хорохоришься. А завещание он написал, значит, чувствует, что может безвременно на тот свет отправиться. Сам понимаешь, что из голодранца в миллионеры честным путем, да ещё так быстро, не выбиваются. Похоже, братец твой не гнушается криминальных делишек.
— Да
