Сэр Алан был хорошо знаком с аукционами Вест-Энда и их необычными традициями. На протяжении многих лет он собирал небольшую коллекцию английских акварелистов и еще время от времени покупал на торгах от имени правительства картину либо скульптуру из тех, которым их хозяева не позволяли покидать пределы страны. Однако сегодня был первый случай в его карьере, когда ему предстояло торговаться за эпохальную работу в надежде на то, что некто из-за океана перебьет его цену.
В то утро «Таймс» предсказала, что роденовский «Мыслитель» может быть продан за сто тысяч фунтов, – рекорд для любого произведения французского мастера. Однако в «Таймс» не могли знать, что сэр Алан намеревался поднять цену выше ста тысяч, ведь только в этом случае он сможет убедиться, что единственным покупателем в торговом зале останется дон Педро Мартинес. Уверенный, что реальная стоимость статуи выше восьми миллионов фунтов.
Джайлз задал секретарю кабинета министров вопрос, от ответа на который тот долго уклонялся:
– Если дело закончится тем, что вы предложите более высокую цену и Мартинес отступится, что вы будете делать со статуей?
– Она найдет себе дом в Национальной галерее Шотландии, – в итоге ответил тот, – в русле государственной политики приобретений произведений искусств. Вы сможете написать об этом в своих мемуарах, но не раньше моей смерти.
– А если вы окажетесь правы?
– Тогда это будет гарантированной главой в моих мемуарах.
Когда сэр Алан вошел в здание аукциона, он постарался незаметно пробраться на место в дальнем левом углу аукционного зала. Мистеру Уилсону он позвонил заранее и дал знать, что сядет где всегда и будет участвовать в торгах лота номер 29.
К моменту, когда мистер Уилсон поднялся по пяти ступеням к трибуне, почти все игроки заняли свои места. По бокам аукциониста стояли в ряд работники «Сотби». Большинство из них будут участвовать в торгах за клиентов, которые не смогли присутствовать лично или которые не доверяют себе, боясь невольно увлечься и назвать цену много выше запланированной изначально. В левой части зала на небольшом возвышении стоял длинный стол. За ним сидели самые опытные представители старшего персонала аукциона. Перед ними выстроились в ряд белые телефоны, в которые они будут говорить только шепотом, когда лот, которым заинтересуется их клиент, выставят на продажу.
Со своего места в дальнем конце зала сэр Алан видел, что заняты почти все кресла. Однако по-прежнему пустовали три в третьем ряду, очевидно зарезервированные для основного клиента. Кто, интересно, подумал он, сядет слева и справа от дона Педро Мартинеса? Он полистал страницы своего каталога, пока не добрался до «Мыслителя» Родена, лот 29. У Мартинеса времени более чем достаточно, чтобы поспеть к сроку.
Ровно в семь вечера мистер Уилсон посмотрел в зал и, словно папа римский, благосклонно улыбнулся. Затем постучал кончиком пальца по микрофону и произнес:
– Добрый вечер, леди и джентльмены. Приветствую вас на импрессионистском аукционе «Сотби». Лот номер один, – объявил он, посмотрев влево, дабы убедиться, что служащий поставил нужную картину на мольберт. – Очаровательная пастель Дега, изображающая двух балерин на репетиции в Трокадеро. Открываю торги с пяти тысяч фунтов стерлингов. Шесть тысяч. Семь тысяч. Восемь тысяч…
Сэр Алан с интересом наблюдал, как большинство ранних лотов превышают свои стартовые цены. Сегодняшняя «Таймс» была права: появилось новое поколение коллекционеров, сколотивших с начала войны целые состояния и желавших показать всем, что они вкладывают деньги в искусство.
Они явились во время двенадцатого лота – дон Педро Мартинес в сопровождении двух молодых людей. Сэр Алан узнал младшего сына Мартинеса, Бруно, вторым же, по его предположению, был Себастьян Клифтон. Значит, Мартинес не сомневается, что деньги по-прежнему внутри скульптуры.
Дилеры и владельцы галерей принялись обсуждать между собой, что Мартинеса, скорее всего, интересует лот 28 – «Уголок в саду госпиталя Сент-Поль в Сен-Реми» Ван Гога или лот 29 – «Мыслитель» Родена.
Сэр Алан всегда считал себя человеком, способным в стрессовой ситуации действовать спокойно и собранно. Но в тот момент он почувствовал, как все сильнее колотится сердце по мере приближения двадцать девятого лота. Когда торги открылись с предложения восьмидесяти тысяч фунтов за «Уголок в саду» и удар молотка возвестил об окончании торга на сумме сто сорок тысяч фунтов, рекордной за Ван Гога, он вытянул платок и промокнул лоб.
Сэр Алан перевернул страничку каталога, чтобы взглянуть на шедевр, которым всегда восхищался, но в борьбе за который, по иронии судьбы, он все еще надеялся проиграть.
– Лот двадцать девять, Огюст Роден «Мыслитель», – объявил мистер Уилсон. – Если вы заглянете в свой каталог, то узнаете, что это прижизненная отливка, выполненная Алексисом Рудьером. Работа выставлена при входе в аукционный зал. – (Несколько голов повернулось в сторону входа в зал, чтобы полюбоваться массивной бронзовой скульптурой.) – К этому шедевру проявлен значительный интерес, так что я открою торги с сорока тысяч фунтов стерлингов. Благодарю вас, сэр, – сказал аукционер, показывая на джентльмена, сидевшего прямо перед ним в центральном проходе.
Еще несколько голов повернулось, на этот раз в надежде определить, кто этот покупатель.
Сэр Алан ответил легким, едва заметным кивком.
– Пятьдесят тысяч, – объявил аукционер, возвращая внимание человеку в центральном проходе, вновь поднявшему руку. – Шестьдесят.
Больше не глядя в сторону сэра Алана, мистер Уилсон получил такой же легкий кивок, повернулся к человеку в центральном проходе и предложил восемьдесят тысяч. Но ответом ему был хмурый, разочарованный взгляд, после чего клиент уверенно покачал головой.
– Итак, семьдесят тысяч фунтов. – Он вновь посмотрел на сэра Алана, который ощутил, как в душу вползает сомнение. Но затем мистер Уилсон посмотрел налево и сказал: – Восемьдесят тысяч. Я получил ставку по телефону в восемьдесят тысяч. – Он тотчас переключил внимание на сэра Алана. – Девяносто тысяч? – вкрадчиво поинтересовался он.
Сэр Алан кивнул.
Уилсон обернулся на стол с телефонами – через несколько секунд там поднялась рука.
– Сто тысяч. Сто десять тысяч? – Он еще раз посмотрел на сэра Алана и послал ему лучшую свою улыбку Чеширского кота.
Рискнуть? Впервые в жизни секретарь кабинета министров пошел на риск. Он кивнул.
– Итак, сто десять тысяч фунтов, – объявил Уилсон, глядя прямо на сотрудника «Сотби», который держал у уха телефонную трубку и ждал его инструкций.
Мартинес обернулся посмотреть, знает ли он кого-либо из соперников.
Какое-то время шел телефонный разговор шепотом. Сэр Алан с каждой секундой нервничал все больше. Он старался не придавать значения мысли о том, что Мартинес перехитрил его и каким-то образом умудрился переправить в страну восемь миллионов фунтов за то время, пока в САС сжигали фальшивки. Двадцать секунд для него растянулись на целый час. И затем вдруг человек у телефона поднял руку.
– Ставка по телефону: сто двадцать тысяч фунтов, – сказал Уилсон, стараясь сдержать триумфальные нотки в голосе. Он вновь переключил внимание на сэра Алана, в лице которого не дрогнул ни один мускул. – Итак, сто двадцать тысяч фунтов по телефону, – повторил он. – Я отпускаю шедевр за сто двадцать тысяч фунтов, это ваш последний шанс, – сообщил он, глядя прямо на сэра Алана.
Но секретарь кабинета министров вернулся к своей более привычной роли мандарина: его лицо оставалось бесстрастным.
– Продано за сто двадцать тысяч фунтов, – объявил Уилсон, опустив молоток с улыбкой, адресованной, вероятно, невидимому телефонному участнику торгов.
Сэр Алан облегченно вздохнул и с удовлетворением отметил самодовольную улыбку на лице Мартинеса. Аргентинец поверил, будто перекупил собственную статую, хранившую восемь миллионов фунтов, всего за сто двадцать тысяч. И завтра, вне сомнений, он планирует обменять старые лампы на новые[65].
Несколько лотов спустя Мартинес поднялся со своего места в третьем ряду и стал неуклюже пробираться к проходу мимо сидевших, нимало не заботясь о том, что может мешать им следить за торгами. Потом с довольной физиономией проследовал к выходу из зала. Двое сопровождавших его молодых людей, надо отдать им должное, были несколько смущены.
Сэр Алан продержался еще пять-шесть лотов и узнал нескольких новых владельцев, а потом тихонько ушел. Когда он ступил на тротуар Бонд-стрит, вечер показался ему столь приятным, что он решил прогуляться до своего клуба на Пэлл-Мэлл и полакомиться дюжиной устриц с бокалом шампанского. Он отдал бы месячную зарплату за то, чтобы увидеть лицо Мартинеса, когда тот узнает, что его триумф оказался пустышкой.
43
На следующее утро анонимный участник торгов сделал три телефонных звонка, а потом, вскоре после десяти часов, покинул Итон-сквер, 44. Он поймал такси и попросил водителя отвезти его на Сент-Джеймс-стрит, 19. Когда они подъехали к зданию банка «Мидленд», он велел таксисту ждать.
