Якутск
Февральская революция 1917 г.
Первый съезд Советов. 1917 г.
Президиум Первого съезда Советов
Лидеры партии эсеров с участниками Первого съезда крестьянских депутатов
А.Ф. Керенский на автомобиле с охраной
Е.К. Брешко-Брешковская, «Бабушка русской революции»
Агитационный плакат «Вся власть Учредительному собранию» в Петрограде. 1917 г.
Л.Г. Корнилов и Б.В. Савинков в 1917 г.
Демонстрации с портретами Керенского, лидера Временного правительства. 1917 г.
Н.Д. Авксентьев, министр внутренних дел, во втором составе Временного правительства, с военными
Министр земледелия Временного правительства В.М. Чернов и министр внутренних дел Н.Д. Авксентьев в августе 1917 г.
Октябрь 1917 г. в Петрограде
Демонстрация сторонников Учредительного собрания, разогнанного большевиками
Адмирал А.В. Колчак
В.М. Зензинов в эмиграции
Особенность принятого нами тогда решения заключалась в том, что в тот момент решался не только вопрос о забастовке. Все понимали, что дело было гораздо серьезнее. Забастовку обязывались «всемерно перевести в вооруженное восстание». Это так и было открыто сформулировано. Принятое постановление гласило:
«Московский Совет рабочих депутатов совместно с Московским комитетом (социал-демократы меньшевики) и Московской окружной организацией (социал-демократы большевики) Российской социал-демократической рабочей партии и Московским комитетом партии социалистов-революционеров объявляют всеобщую политическую забастовку в среду, 7/20 декабря, с 12 часов дня, всемерно стремясь перевести ее в вооруженное восстание».
Было ли это ошибкой? И можно ли сказать, что те несколько тысяч человеческих жизней, которые погибли в декабре 1905 года в Москве, были жертвой напрасной? Кто может на это ответить и теперь, когда с того момента прошло уже несколько десятков лет? Кто может взять на себя смелость сказать, что история ошибалась? Тогда у нас другого выхода не было. Так думали мы тогда, так, несмотря на все, с тех пор пережитое, думаю я и сейчас.
Объективно рассуждая, конечно, принятое решение не было достаточно продумано. Никаких шансов на успех оно не имело. На что могли рассчитывать революционные организации, имея в своем распоряжении одну-две тысячи вооруженных разного рода оружием (вплоть до дрянненьких револьверов) дружинников, состоявших из учащейся и рабочей молодежи? Если бы даже удалось овладеть Москвой, на что, по правде сказать, никто из нас и не надеялся, исход столкновения ни в ком не мог вызвать сомнения, потому что Москва, конечно, была бы все равно раздавлена. Но бывают положения, когда люди идут в бой без надежды на победу – это был не вопрос стратегического или политического расчета, а вопрос чести: ведь так в свое время действовали и декабристы, пошедшие на верную гибель.
А воодушевление среди нас было так велико, и забастовка на другой день началась в Москве так дружно, что в эти первые дни успехи превысили все наши ожидания. Сейчас мы уже можем заглянуть и за кулисы правительственного механизма, потому что движение 1905 года изучено и тайные документы опубликованы.
«Возникшее сегодня мятежное движение, выразившееся общей забастовкой всех железных дорог, кроме Николаевской (как раз самой важной, так как она соединяла Москву с Петербургом. – В. З.), и начавшиеся уже нападения на железнодорожные станции обнаружили совершенную недостаточность войск гарнизона. Для подавления движения убедительно прошу немедленной присылки бригады пехоты из Петербурга, без чего признаю положение очень серьезным», – телеграфировал 7 декабря московский губернатор адмирал Дубасов в Петербург великому князю Николаю Николаевичу, командующему Петербургским военным округом. Еще удивительнее был полученный им из Петербурга ответ: «Августейший командующий приказал сообщить: в Петербурге свободных войск для посылки в Москву нет!»
Если бы мы тогда знали об этой переписке! Сколько новых надежд она бы в нас вдохнула, как укрепила бы наше решение: победить или умереть! Но в то время неопытны были как правительство, так и революционеры. Обе стороны действовали неуверенно, как бы только нащупывая силы друг друга. Эта неуверенность проявлялась даже в тех случаях, когда обе враждебные силы приходили в непосредственное соприкосновение – решительных действий не было ни с той ни с другой стороны. Они пришли позднее.
Забастовка всюду началась дружная. Забастовали железные дороги, забастовали почта и телеграф, прекратилось движение городских трамваев, остановились решительно все заводы и фабрики Москвы. Перестали выходить и газеты. (Последнее, между прочим, было несомненной ошибкой, так как отсутствие всяких известий не только создавало неуверенность и неизвестность, но вызывало хаос и рождало панические слухи, которые нельзя было опровергнуть.) Все магазины закрылись. Но водопровод, газовый завод и электрические станции продолжали работать. Работал сначала и телефон, но потом, по распоряжению полиции, все частные абоненты были из телефонной сети выключены. Что же делать дальше?
Надо разоружать полицию! Комитет нашей партии имел помещение в доме Хлудова, где на заседании Совета рабочих депутатов было принято решение о забастовке. Помню, как в продолжение всего этого первого дня сюда приходили товарищи и с торжеством приносили отобранное у полицейских оружие – железные (не стальные!) шашки, то есть сабли, которые население презрительно называло почему-то «селедками», и огромные казенные револьверы.
Весело, со смехом, рассказывали о различных приключениях. Обычно к стоявшему на перекрестке полицейскому подходили двое-трое товарищей, неожиданно наставляли на растерявшегося городового револьверы и отбирали его оружие. Городовые не сопротивлялись. Происходило вначале все это довольно мирно и даже с шутками. У стоявшего на Кузнецком Мосту городового, помню,
