добрался на метро до нужной станции. Пока шёл по подземному переходу ко мне подкатила довольно привлекательная китаянка, что было огромной редкостью. Она спросила в каком отеле я остановился, и я понял, что это была мессалина. Я ответил ей, что я хомлесс и пошёл дальше. Мой инглиш был только в настоящем времени, а для будущего просто вил прибавлял и дело в шлямпе.
На хате кроме меня был ещё летучий голландец Анжело. Он возвращался в Нидерланды из Австралии, где прожил несколько месяцев и работал в разных местах. Как и подобает самому высокому в мире народу он был гораздо выше меня. Очень редко мне приходилось смотреть на кого-либо снизу вверх и тут такой замечательный случай. Мы ютились втроём в очень-очень узкой каморке. У Анжело имелась гитара. Он играл разные популярные мелодии, показывал свою превосходную девушку на телефоне. Единственное, что я смог разобрать из его речи это то, что многие голландцы уезжают в Австралию то ли не в силах терпеть мигрантов, то ли, чтобы заниматься сельским хозяйством, ибо там им давали землю. Хозяин постоянно норовился меня потрогать: помассировать спину и плечи. Этих азиатов притягивало ко мне. Им было мало меня, они хотели больше. Анжело был намного симпатичнее и выше меня, но нет, надо было именно меня допекать. От меня распространялись повышенные вибрации нарушенного сексуального вожделения. Многие мужчины их чутко улавливали и ошибочно полагали, что я готов это делать не только с девочками, но и с ними.
Вдвоём с моим европейским приятелем мы отправились на китайскую стену. Весь день шли и шли, то вверх, то вниз. Это было действительно впечатляюще, если представить её длину в несколько сотен километров. Мы дошли очень далеко, до непротоптанных мест, где уже камни опутывали лианы и зелень.
Уже дома я попросил компьютер и пробил вписку в Шанхае. Мои две ночи в гостях истекли и мне ничего не осталось, как уйти. Я смотался на площадь Мао Цзэдуна. Поиграть на гитаре удалось минут пять. Меня прогнали полицаи. Я сходил в парк, где стояла белая пагода, потом устремился в печально знаменитый пекинский зоопарк только ради панд. Мне не хотелось платить за вход. Я долго искал место, где можно было перелезть через стену. Но было слишком высоко. Это был последний раз, когда я ходил в такие места, которые, как и цирки должны были давно исчезнуть согласно здравому смыслу.
Бедные панды не знали куда себя деть от ликующих и тыкающих своими пальцами зрителей. Жираф, бегемот, косолапые в яме и прочая живность всех размеров и окрасов.
Тот самый момент, когда я шёл важно посмотреть что-то ещё и резко остановился. Настолько невероятная усталость сковала всё тело, второй месяц ни дня без передышки. Я переводил дыхание лишь по ночам. Рюкзак выдирал лопатки и разрезал надплечья. Стояла нестерпимая жара и духота, столько народу с абсолютно одинаковыми тыквенными лицами.
Я вышел из зоопарка, немного прошёл и оказался перед мусорным контейнером. Чтобы не умереть от невыносимой тяжести на спине нужно было от чего-то окончательно избавиться. Я выкинул палатку. Вокруг стоял непроглядный смог, через который не было видать даже солнца. Неугасающая звезда транслировалась на огромном мониторе. То там, то сям попадались просящие нищие с уродствами тел и гигантскими висящими злокачественными опухолями.
Китай стал самым мерзким и отвратительным государством, что я видал. Я был сам, как в зоопарке, на меня все постоянно пялились, вставали и пристально разглядывали без стыда и совести. Эти люди чихали и сопли разлеталась во все стороны, они громко пердели и каждую минуту харкали. У любой из их еды было только два выраженного вкуса: жгучий перец или чеснок.
Скорбным вечером я трудно добрался на подземке до вокзала, где, простояв в километровой очереди, купил на утро железнодорожный билет до Шанхая. Нужно было где-то лечь спать, а я не знал где. Ответ был самопроизвольно обнаружен в вагоне метро. Я высадился на станции Олимпийская, где перелез через металлический забор и очутился на мягком и шелковистом газончике в полной безопасности. Окончательной и безоговорочной радостью стала разрядка кнопочного мобильного, который служил только лишь как часы. Ни карты, ни часов, ни палатки и самое главное никакого ума: как я вообще до туда добрался и зачем мне всё это было нужно. Единственным, что грело душу было лишь ребяческое тщеславие и что-то ещё за тонкой гранью божественной реальности, а именно моя предыдущая жизнь.
Я пробудился сам не от будильника, ибо его не было. Меня разбудили безумные крики китайских спортсменов на утренней силовой тренировке. Судя по местонахождению солнечного диска и смекнул, что до поезда ещё далековато.
На вокзале объявили мой жд-рейс до Шанхая. Я там всех издёргал, я не мог понять номер платформы, только один Шанхай разобрал. Его опять объявили, он видимо уже загружался людьми. Одна китаяночка смилостивилась над моей хромой судьбинушкой и проводила куда надо и показала пальцем.
В салоне вагона мне не давали покоя, он был забит до потолка. Все сгрудились вокруг меня, просто разглядывали и спокойно снимали на телефоны. Я уступил женщине место и встал вместе со всеми, перемешался с ними, потому что они достали на меня пялиться, как на Кришну.
Удушливая атмосфера ну очень резко поменялась. Мы въезжали в избыточную влажность. Я никогда не ощущал такого мокрого воздуха. За стеклом показались тропические джунгли и зелёные в водорослях водоёмы с рисом и просто так. Махавира. Он был во мне. Он так хотел стать мной, но я никак не мог очнуться. Безмолвный Свидетель становился сочней оттого, что моя развратная жизнь была в чудовищной небезопасности. Я очень боялся поздно ложиться спать в один только спальный мешок в заболоченных джунглях, уместно вспомнил про палатку, помянул и снова забыл.
По вагонам шёл немец с укулеле и пел первое, что приходило в голову типа акына. Этот парень блондин в ветхих крестьянских штанах, он интуитивно казался просветлённым, но я не был уверен. Мы познакомились. Он показывал мне фотку его бабушки, когда она была маленькой в гитлерюгенд, и он был очень зол на фашистов. Этот немец мне сказал и легко запомнил это, он сказал, что эта девочка не понимала, что на самом деле происходит, потому что не могла увидеть это своими собственными глазами. С этим германским певцом из Бременских музыкантов был его друг — монгол. Он прилично понимал меня на русски и переводил немцу. Немец постоянно пел мне на здоровье, на
