и не погасить звук. А насколько важно увидеть его узор, который выступит под лаком! Узор может быть скучным и неинтересным, а может быть причудливым, как картина. Тут важно иметь художественное чутье, чтобы почувствовать фактуру и рисунок дерева.
А грунтовка и покрытие лаком… Ведь от них зависит красота звучания. Именно лак не только дает скрипке фантастический цвет, но и заставляет ее неповторимо звучать. Звук старых скрипок неповторим. Уже три столетия пытаются создать что-то подобное скрипкам Страдивари, и ни у кого не получается. А хороший мастер может слышать голос скрипки уже тогда, когда он приступает к работе над ней и когда она еще не родилась.
Скрипку недаром называют поющей скульптурой. Это слепок души человека. Он пленителен и неподражаем. Под него можно подделаться, но никогда нельзя достичь абсолютного сходства.
Страдивари прожил, по разным данным, из-за неточной даты рождения, до девяноста двух — девяноста трех лет. Завидовали ему при жизни страшно, да и после смерти завидуют. До сих пор утверждают, что на него работали артели, что никого он не любил, кроме своих скрипок, что женился на молодой в позднем возрасте, чтобы получить работницу в дом, что детей своих без наследства оставил.
— Представляете, о нем по-прежнему говорят, как о живом, продолжающем работать человеке. И по-прежнему завидуют, как завидовали несколько столетий назад. У него было много домов. В одном из них сейчас находится гостиница. А в мастерской Страдивари — бильярдная. На тех петлях, на которых гениальный мастер сушил свои скрипки, посетители вешают свои пиджаки. И хотя город тот же, улицы — те же, да и техника продвинулась вперед, но никто так и не может повторить Страдивари. Гений — он гений и есть. И как часто он рождается? Раз в столетие, раз в несколько столетий? Это — божественная тайна.
На улице наступил дивный вечер. Над маленькой площадью в кафе, где мы снимали нашего героя, сверкали яркие южные звезды. Мы уже отсняли очень много видеокассет, и оставалась последняя. Хотелось поговорить с сыном Александра — Сергеем Крыловым, который тоже стал скрипачом. Сохранивший русский язык и легко говорящий на итальянском, соединивший в себе две великие культуры, он очень интересно рассказывал о современных нравах итальянцев. Оно и понятно — двадцать четыре года.
— Да, пап, здесь все гении, — весело говорил он. — Более музыкальной нации нет на свете. У них любой уборщик мусора может насвистеть самую сложную оперную арию — завидки берут. А в какой они красоте живут! Идешь по улицам Флоренции — одни шедевры. А ведь итальянцы их даже не замечают. Живут среди них: плачут, жалуются, веселятся, ужинают. А вокруг — неземная красота. И эта окружающая красота — для них естественная среда.
— А вот говорят, что совсем недавно был эксперимент, когда попытались воссоздать в точности скрипку Страдивари. На компьютере высчитали все параметры скрипки до микрона, на основе химических данных из лаборатории составили лак, который он использовал, то есть сделали все то же, что делал он. А гениальной скрипки не вышло. Это правда? Вы ничего про это не слышали?
— Да как можно что-то на компьютере вычислить? — опять горячо заговорил Александр. — Кроме цифр и химических формул ведь надо, чтобы это делали руки гениальные.
— А что вы испытываете, когда держите в руках скрипку? — спросила я Сергея.
— Музыкальный язык — его не все понимают. Это ассоциативный порядок звуков, который возбуждает в человеке его собственные ассоциации, будоражит внутреннюю жизнь. Музыкант — медиум, посредник между Богом и человеком.
— А вы, Сережа, на какой скрипке играете? На отцовской?
Сеньор Марасси рассказывает, как мастера слышат голос еще не рожденной скрипки
Я уже не сомневалась, что его отец, так любящий скрипки, наверняка их создает и пестует, как завещал Страдивари, и что Сергей играет на скрипке отца.
— Нет, — опустив глаза к футляру, стоящему у ножки стула, ответил Сергей. — Я играю как раз на скрипке Страдивари.
— ???!!!
Я не могла поверить!
— Она что, у вас — с собой? — И посмотрела вниз на футляр. — Вы хотите сказать, что вы купили ее? Она же стоит миллион двести фунтов, как нам говорили. Это правда?
— Да, правда, а иногда и больше, — просто сказал Сергей. — Но мы ее не купили. Подающим большие надежды музыкантам и победителям в конкурсах музыкальные власти выдают гениальные инструменты. Вот мне и выдали. Я выступаю на концертах с этой скрипкой.
Он уже доставал «живого» Страдивари из футляра.
Лак на скрипке под заходящим кремонским солнцем вспыхнул как живой, завибрировал золотисто-янтарным и рубиново-красным оттенками.
Мы все замерли. И только Федька как заведенный вертелся с камерой вокруг исторической скрипки.
Сергей привычным жестом положил ее на плечо и заиграл Каприз № 24 Никколо Паганини. Соло для скрипки.
Площадь преобразилась. Было ощущение, что звук, оттолкнувшись от фасадов домов, устремился в небо, в невидимый купол. Вся площадь превратилась в божественный храм. Слезы сами наворачивались на глазах, и не только у меня — у всей потрясенной съемочной группы. Я это видела по лицам молодых парней.
Настоящий Страдивари ценой в 1 200 000 фунтов стерлингов в руках скрипача Сергея Крылова. На улице! Без охраны
Почему-то вспомнился Борис Пастернак:
Годами когда-нибудь в зале концертнойМне Брамса сыграют, — тоской изойду…
Торжественное волнение держало нас, пока не замер отлетающий звук. Было ощущение, что во всех домах замерла жизнь. Окна были распахнуты, и кремонцам был подарен
