было предостаточно.
Старшие придворные в шелках и челядь крутились с какой-то свободой и резвостью, которая доказывала невеликую суровость и наказание. В подсенях и на крыльцах крутилось много женских платьицев и были слышны вечерние смешки.
Весёлым был замок, словно в наилучшие времена – и словно ему ничего не угрожало.
Неканда Трепка жил недалеко от комнат королевича, таким образом, они должны были идти к нему аж под самые панские здания, полные весёлой молодёжи, света и аромата пряной еды и напитков.
Шарый старался, чтобы мало кто его видел, а пребывающий двор не много обращал на него внимания.
Ждал их тот важный Трепка в небольшой комнате, по-рыцарски украшенной военным инвентарём.
Муж был средних лет, по которому можно было узнать военное ремесло, держался просто, лицо имел марсовое, заросшее – облик важный и думающий. Молчуном его звали люди, потому что говорил мало, но до совета и дела был таким скорым, что на него и старый король, и каждый, кто его знал, мог положиться и спать спокойно. Поэтому, всегда тревожащийся за единственного сына, Локоток, Неканду ему давал за товарища и советника.
Уже предупреждённый Трепка принял Шарого в дверях, прося говорить, с чем прибыл. Несмотря на мужество, на нём было видно немного беспокойства.
Шарый начал обширную реляцию о своём посольстве, о пребывании в Поморье и о том, что с ним там случилось, сильный акцент кладя на то, что тот незнакомый человек, который ознакомил его с предательскими намерениями, именовал себя духовным – значит, ему вполне можно было верить.
Чтобы кто-нибудь в эти времена делал себя священником, не будучи им – этого даже не допускали.
Трепка раз и другой велел повторить себе это предостережение и, выслушав рассказы, сказал:
– Давно я это предсказывал. Уже здесь из глаз воеводы зло смотрело. С мягким и вежливым королевичем он обходился грубо, за глазами и ушами нашими много разбалтывал, видимо, и угрожал. Видно было, что не согласится с тем, что ему предназначено. Но наш старый король ошибся в том, что, отбирая у него вилкоряды и воеводство, над войском власти не взял.
– А чем бы это помогло? – ответил Бенько, понимая разговор. – Его власть не в том, что он вождём себя именует, но, что, столько лет управляя, людей себе приобрёл, и Наленчей, и их родственников, которых тут как песку, будет всегда иметь при себе.
Потратив ещё минуту на расспрос Шарого, Неканда, развернувшись, вышел посмотреть, свободный ли был доступ к королевичу, поскольку хотел проводить Флориана, чтобы тот рассказал ему, что принёс.
После чего тёмными сенями ввёл Трепка посла в панскую комнату.
Тут было на что смотреть, потому что, хоть старое замковое здание, казалось, больше построенным к обороне, чем для излишних удобств, – королевич так его умел прибрать и украсить, что комнаты, которые занимал, выглядели действительно по-королевски.
На удивление только, как для тех времён, мало было видно оружия, а то, которое кое-где по стенам было развешено, отличалось, скорее изяществом и красотой, чем мощью, и было больше на показ, чем для боя предназначенным.
Восточные щиты и шишаки, которые королевич привёз с собой из Венгрии, были покрыты золотом и чёрными листами, словно дорогими каменьями.
На столах видны были книги и пергаменты, сосуды особенных форм, в драконах, грифах, и разные выкованные творения.
Картины также на золотых днищах висели на стенах.
В коврах и обивках не было недостатка, потому что все стены были заделаны шитыми шпалерами, на которых охота и разные забавы в роскошных рощах, паны и пани, как живые, с ловчими птицами на руках, кони и собаки были видны.
Со сводов свешивались позолоченные подсвечники, как бы разросшиеся ветви и листья.
Молодой пан стоял уже, ожидая объявленного господина, в наряде, какой носил днём, потому что ещё не имел времени сбросить его. Был одет в обтягивающие штаны, закреплённые ремнём, сверху был покрыт как бы дорогой бархатной опончой, подбитой шёлком, с разрезанными рукавами, которые длинно свешивались.
Красивое лицо, окружённое волосами, завитыми в локоны, со смелыми глазами, благородными и выразительными чертами, тем, кто её знал при молодости, напоминало больше королеву-мать, чем старого Локотка. Но было что-то и отцовское в лице и взгляде, умном и неустрашимом.
Что говорило ещё то юношеское и всеми желаниями молодости сияющее лицо – этого себе Шарый объяснить не умел. Почувствовал только к нему уважение и нашёл в нём доброту и мягкость, которой не ожидал, великую охоту к жизни и веру в себя. Хотя королевич знал уже, что ему не добрую принесли новость, вовсе не казался потрясённым… Глаза только блестели пробуждённым любопытством.
Шарый склонился ему до колен, когда королевич, быстро его поднимая, заговорил:
– Что вы видели в Поморье?
– Милостивый пан, я больше слышал, чем видел, – отозвался Флориан, – и то меня тревожит, что мне лица показать не хотели.
Таким образом, он начал рассказывать о таинственном предостережении.
– Что воевода на меня и на короля гневный, – сказал Казимир, выслушав, – это мы знали, но что хотел против нас с крестоносцами связываться, я едва верю!!
– Милостивый пане, – прервал Неканда, – лучше избыток осторожности, чем избыточное доверие. Нужно быть начеку…
– Езжайте с этим прямо к его величеству королю, – сказал королевич, – езжайте и спешите. Скажите ему, что я также вскоре к нему прибуду, потому что в замке сидеть не могу, когда знаю, что он седую свою голову подставляет неприятельским ударам…
– Его величество король, – отозвался Трепка, – не желал этого. Не много мы ему там поможем и, упаси Боже, от поражения – вот бы у нас был пан, а то нас разорвут.
– Я тут не усижу! – живо воскликнул Казимир. – Мы должны идти, мы должны!! Вы также видите, что в замке большей безопасности, чем в поле, не будет. Воевода тут слишком долго сидел, чтобы себе людей не приобрёл. Нас тут как рыбу в сеть могут захватить.
– Мы не дались бы, – отпарировал Неканда, – а если идти, с кем же мы пойдём, милостивый пане? Мы должны с собой именно этих всех здешних великополян тянуть, которые нас в поле ради воеводы предать могут.
Королевич покачал головой.
– Из двух зол я предпочитаю быть в поле и с отцом, чем тут сидеть и ждать, и изводить себя бездельем.
Он обратился к Шарому.
– Вы, – сказал он, – спешите с этим к королю, потому что без него себе рады не даём, не смели бы на что-нибудь решиться. Скажите ему от нас, что и мы от воеводы ожидали плохого, что и Трепка давно его
