Журналист говорил об Эдит Ринкель. Он был напорист и амбициозен и наверняка мечтал сделать карьеру в области журналистских расследований. Александр удивился (выражение «застукан в постели» очень хорошо подходит для описания его изумления, особенно в связи с тем, что, когда зазвонил телефон, он на самом деле сидел на кровати и натягивал носок). Всем телом ощущая беспокойство и возбуждение, он выслушал поток слов журналиста. Александр прекрасно знал, что в настоящее время говорят об Эдит Ринкель, он много думал об этом и верил далеко не всему. Эдит не могла ничего украсть!
Он все еще сильно тосковал по Эдит. К сожалению, он ни с кем не мог поговорить об этом, поскольку никто из его друзей не знал об отношениях между ним и Ринкель. А те, с кем он занимался на курсе «ФУТЛИНГ 1100», забрасывали его нелепыми вопросами: «А правда, что у тебя было что-то с этой профессоршей? Ну и как она? А почему она сперла чужие исследования?» Он упорно отрицал, что у него были отношения с профессором Эдит Ринкель. «Я едва знаком с ней», — объяснял он и чувствовал себя иудой, но утешался тем, что уважает желание Эдит расстаться с ним, а она тоже не Иисус Христос. Но Александр испытывал настоящие любовные муки. И хотя он считал это выражение ужасно глупым, даже слащавым, ему казалось, что оно лучше всего описывает его состояние. К тому же вернулось тянущее ощущение внизу живота: хроническая неудовлетворенность.
— Итак? — Журналист ждал ответа. — Внезапно Александр принял героическое решение помочь Эдит, несмотря на то что ему придется выдать себя и подтвердить, что слухи об их отношениях были правдой.
— Да, — ответил он на вопрос журналиста. — Да, у нас был роман.
Далее Александр рассказал обо всем, чему его научила Эдит Ринкель.
— В прошлом семестре у меня были только удовлетворительные оценки, но за курсовую по «ФУТЛИНГ 1100» я получил «отлично», — сообщил он.
— С помощью Эдит Ринкель?
— Да, — ответил Александр и с теплотой в голосе, заметной по крайней мере ему самому, поведал о том, как много знает Эдит Ринкель и как полезно для него было общение с ней.
Если бы в то утро, когда позвонил журналист, Александр не был таким усталым и если бы он имел меньшую склонность думать хорошо о других людях, он бы не удивился так сильно, увидев на следующее утро заголовок в «Университас».
Он сидел за столиком во «Фредерикке», перед ним лежала газета, открытая на развороте, посвященном Эдит Ринкель. Его имя не упоминалось, но когда мимо его столика прошла группа студентов, он на всякий случай закрыл газету, свернул ее пополам и поставил сверху бутылку колы. На одной из стен кафетерия, на той, что в свое время отделяла зал для курящих от зала для некурящих, нарисованы гигантские книги высотой, наверное, по полтора метра. Александр разглядывал эту удивительную картину, как он уже не раз делал за время почти двухлетнего пребывания в университете. Он воспринимал эти изображения как отчужденные стереотипные представления другой общественной группы об академической жизни. Он смотрел на гигантские фолианты, не видя их: он вынужден был констатировать, что его попытка помочь Эдит Ринкель успехом не увенчалась, а скорее наоборот, привела к тому, что вокруг ее имени разгорелся настоящий скандал. Бедная Эдит.
Он допил колу, встал, помедлил немного, но все-таки оставил газету на столе. Какое-то время ему даже хотелось подойти к стойке с газетами, взять их все и уничтожить, чтобы как можно меньше народу смогло прочитать об Эдит. Однако Александр пришел к выводу, что лучшее, что он может для нее сделать, — больше ничего не предпринимать, пока эта история не расползлась из университета по всей стране.
Да, Александр был прав: уже сейчас, когда он стоял у лестницы во «Фредерикке», журналисты в редакциях центральных газет сидели и строчили статьи о краже исследований в Университете Осло, о сексуальных домогательствах по отношению к студентам, о сексе в обмен на хорошие оценки.
Он ничего не мог сделать. Но поскольку Александр был хорошим человеком, поскольку он любил Эдит (и по-прежнему лелеял надежду, что она примет его обратно), он послал ей текстовое сообщение, в котором с нежностью и любовью принес свои извинения. Она не ответила.
Александр беспокоился, нервничал, стыдясь своих наивных откровений, сделанных в разговоре с журналистом из «Университас». Он желал добра Эдит Ринкель. Он хотел вернуть ее. Не удалось.
Он незаметно покинул корпус Фредерикке, пересек площадь, бросил взгляд на ничего ему не говорящую скульптуру «Воздух», втянул воздух в абсолютно здоровые розовые легкие и тяжело выдохнул его красивым молодым ртом. И вот так, с опущенной головой и вздохом на устах, студент Александр Плейн ушел из истории об Эдит Ринкель, из истории о рыжеволосом лингвисте, из истории о кафедре футуристической лингвистики. Но кое-что ценное для своей собственной жизни Александр вынес из всех этих историй. Он навсегда сохранит воспоминания о большом и теплом теле Эдит, но главное, что во время своего непродолжительного романа с ней он ощутил радость обретения знаний. А это не так уж и мало для молодого человека, прежде бесцельно скользившего по жизни.
Эдит Ринкель согласилась наконец на предложение руководства кафедры уйти на больничный. Она больше не ходила в Блиндерн. Еще до окончания месяца она уволилась из Университета Осло и в тот же день, когда было подписано ее заявление об уходе, покинула должности начальника отделения и профессора кафедры футуристической лингвистики.
В коридорах циркулировало больше слухов, чем обычно. Поговаривали, что ей предложили должность заведующей кафедрой сельских диалектов в вузе губернии Телемарк. Далеко не всегда, но довольно часто слухи имеют под собой реальную основу. В этом случае так оно и было.
Квартиру на улице Йеитмирсвейен сняла молодая пара, полки для обуви Эдит теперь были заставлены компакт-дисками. Все туфли, все книги и большая часть ее мебели отправились в Телемарк на длинной грязно-серой машине компании «Транспортное агентство Майорстюа». Сама Эдит Ринкель поехала на поезде. Она обустроила как могла свое новое жилище в темно-коричневом рядном доме недалеко от центра города Бё. В нем гораздо больше квадратных метров, чем в ее квартире, поэтому Эдит не хватает мебели, а то, что многие коробки стоят нераспакованными вдоль стен, не добавляет жилищу уюта. Но это неважно, к Эдит Ринкель мало кто заходит. В вузе Телемарка она пользуется не большей популярностью, чем в Блиндерне.
Сидящие за столами в многочисленных комнатах отдыха и кафетериях гуманитарного факультета Университета Осло старались как можно дальше дистанцироваться от Эдит Ринкель. Люди пытались перекричать друг друга, доказывая, будто всегда знали, что Эдит Ринкель не достойна звания профессора и должности начальника отделения.
Пол предпринимал слабые попытки защитить ее, но ему было трудно. Он не мог признаться, что это он обнаружил совершенную ею кражу, да и смягчающих обстоятельств не находил. Поэтому Пол старался говорить об этом как можно меньше.
Нанна хранила молчание. Ее все понимали, и она стала объектом глубокого сочувствия и искренней симпатии.
Гуннар Вик также не принимал участия в подобных разговорах. Он еще больше склонял свою и без того сутулую спину над обеденным столом и не слушал разговоров о Ринкель, пытаясь предложить другие темы для застольных бесед. Во-первых, Гуннар Вик по природе своей не привык думать плохо о людях и уж тем более не привык плохо говорить о других. Так же, как и Эдит Ринкель, он не завистлив, ему хватает забот о семье и работы, и из-за нечестного поступка Ринкель он не перестал уважать ее и восхищаться ее профессионализмом. А во-вторых, он испытывает очень теплые чувства к Ринкель, возникшие около трех лет назад в Копенгагене.
Хотя Гуннар Вик глубоко уважает профессиональные достижения, он часто напоминает себе о бренности науки. В качестве заставки на мониторе компьютера он поместил стихотворение Улава X. Хауге. Всякий раз, когда пальцы Гуннара Вика не касаются клавиатуры более двух минут, на мониторе появляется текст, в котором звучит насмешка над его профессией и вообще над научными исследованиями. Он и сам не знает почему, но это стихотворение всегда напоминает ему об Эдит Ринкель и том случае в Копенгагене:
За годом минует год,Сутулясь, сидишь над книгой;Знаний скопил ты немало:Хватит на несколько жизней…Когда доходит до дела, Достаточно вовсе чуток —То, что сердце знает от века;В Египте учености богБыл с головой обезьяны.[66]
Почти три года назад Гуннара Вика пригласили выступить с традиционной пятничной лекцией в Университете Копенгагена. Совершенно случайно он узнал, что Эдит Ринкель присвоили звание почетного доктора этого университета и что церемония посвящения назначена на вечер того же дня.
