Молчать было легко, боль никуда не уходила, но он привык, закаменел, принял свою новую жизнь и все реже вспоминал о том, кем он был до храма. Но часто думал о пропавших принцессах. О своей дочери. И молился о ней. И мучился тем, что не стал сразу разыскивать их, сосредоточившись на мести. И сомневался — а если бы, найдя, навел на их след убийц?
Семь лет Игорь делал вид, что может забыть о том, кто он есть. И если бы не разбередившая память просьба Его Священства о помощи Кембритчу… Если бы не случайная встреча со Святославом Федоровичем на кладбище — то молчал бы он до сих пор, стирая одежду какого-нибудь бродяги.
Жизнь за пределами монастыря оказалась наполнена радостью и страхом, встречами со старыми знакомыми, ждущим его домом, вкусной пищей и терпким алкоголем, делами, которые он обязан был довести до конца, его ответственностью за дочь и за всех принцесс, в каждой из которых продолжала жить его королева; синеглазой северянкой, глядящей на него как на божество, и восхитительной золотой осенью, плавно уходящей в зиму. Жизнь продолжалась. Жизнь яркая, брызжущая, разная. И мысли вернуться становились все неуверенней, пока и вовсе не превратились в смутное сожаление, не имеющее, впрочем, над ним власти.
Полковник Стрелковский, наконец, поднял голову, отцепил влажные ладони от руля, посмотрел на проносящиеся мимо машины. Оказывается, он припарковался прямо у моста через реку Адигель. Против всех правил, мешая потоку и рискуя получить удар в бампер.
Включил аварийку и вышел на прохожую часть, подошел к перилам и перегнулся, наблюдая за закручивающейся у мощных бетонных опор моста водой, за пятнами водоворотов и светлыми полосами течений. Когда-то давно, когда он еще был стажером в столичной полиции, их вызвали на самоубийцу — мужик перелез через ограждение, встал пятками меж черных прутьев перил и непрерывно сглатывал, глядя вниз, на воду. Так и прыгнул — на глазах десятков зевак, под ругань полицейских и метнувшегося к нему переговорщика.
Адигель, как любая женщина, неохотно отдавала свои жертвы. Мужика так и не нашли.
Проезжающие машины зло сигналили нарушителю, но высокий мужчина в темно-сером коротком пальто, с ежиком светлых волос не оборачивался.
Как просто — сделать один шаг и не задерживать дыхания. Убить ледяную змею, извергнуть ее с последними пузырьками воздуха в холодную, быстро движущуюся воду. Покориться течению, прекратить бултыхаться и изображать, что он жив. Смерть не так страшна. Она милосердна и ласкова, дарит встречу с теми, кого ты любишь.
«Живи, Игорь. Живи за нас двоих».
«Я не хочу больше, Ирина. Устал.»
Завибрировал в кармане телефон, и он вздрогнул, потянулся за ним.
— Полковник, — хриплый и резковатый от смущения голос Дробжек, — звонила мама. Она хочет навестить меня на пару дней. Может, будет удобнее, если я вернусь в общежитие? Не хочется вас стеснять.
Он помотал головой — так был разителен контраст между затягивающей его рекой, манящей в благословенную, темную бесконечность, и простыми бытовыми проблемами.
— Не говорите ерунды, — повторил он раздраженно — не на нее, на свою слабость, — я распоряжусь, чтобы для Анежки Витановны подготовили комнату. И встретили ее. Ваша родительница не откусит мне голову за то, что я вас компрометирую?
— Мама может, — со смешком произнесла Люджина, — главное, чтобы не взяла с собой ружье и не заставила вас жениться на мне. Спасибо, командир.
Он поглядел на трубку, потом на реку. Трус и слабак. Умереть легко, попробуй жить, как мужчина.
Телефон снова завибрировал — незнакомый номер.
— Игорь Иванович!
И голос знаком смутно, интонации, но из-за искажений связи никак не сообразить, кто это.
— Игорь Иванович! — почти кричали ему в трубку, радостно и возбужденно. — Вы меня слышите?
— Слышу, — сказал он сухо и недоуменно.
— Это Полина! Извините, что беспокою…
— Ваше Высочество, здравствуйте.
— … но мне нужна ваша помощь. Вы сегодня уже не будете в управлении?
Река снова стала тем, чем она была — просто потоком текущей воды.
— Буду, — ответил он, — через полчаса подъеду. Где вам удобнее встретиться?
Глава 12
Марина
Было так жарко, что я задыхалась, и сумрак комнаты подрагивал, взрывался радужными пятнами — из глаз текли слезы, в висках пульсировала боль, и дыхание туманным лиловым облачком струилось к потолку, разливалось дымными мерцающими струями и спускалось, сплетаясь в страшные образы.
«Это бред, Марина».
Реальность в виде голой, дрожащей, свернувшейся в клубочек в грязи Алины глядела на меня зелеными мерцающими глазами.
«У тебя жар, температура».
Черный человек со сложенными за спиной крыльями рассекал воздух сверкающим мечом, и красная кровь текла из его ран, расплываясь каплями по комнате.
«Открой глаза. Открой».
Царица Иппоталия выла в голос и царапала лицо ногтями. Седые волосы ее падали на обнаженную грудь.
Я разлепила веки, повернула голову — руки раскинуты крестом, с ладоней сочится кровь, заливая белые простыни. Отвернулась, подняла глаза к потолку, которого не было, судорожно сглатывая совершенно сухим ртом.
Не было больше ни потолка, ни стен, ни парка вокруг. Я была маленькой точкой на ровном изгибе земли, омываемой воздухом и дождем, пришпиленной к поверхности букашкой. Надо мной крутился невероятной величины ураган, поднимаясь чудовищной своей спиралью в стратосферу, собирая в свое чрево стремительно несущиеся к нему облака со всего мира; и тело белого змея воздуха с изорванными крыльями возносилось ветром к чернеющему, подмигивающему холодными звездами оку тайфуна, уходящему туда, где живому не бывать.
«Марина. Дыши. Марина».
Ангелина висела в прозрачном терновнике, и длинные иглы пили кровь из ее дергающегося тела. Губы ее двигались, и я потянулась туда, к ней, чтобы услышать, чтобы спасти.
«Слишком поздно», — прошептала она мне на ухо, и я с размаху упала обратно на кровать.
«Бред… на фоне температуры… происходит из-за интоксикации организма и является продуктом воспаленного сознания, не имеющим отношения к реальности…»
На моей груди лежала голова огромного змея, сам он обвивался вокруг меня прохладными кольцами, укачивал, шипел, утешал и щекотно стрекал раздвоенным языком куда-то в область ключицы. Комната постепенно принимала свои очертания.
— Ты все-таки оказался у меня в постели, — просипела я и рассмеялась хриплым, каркающим смехом, проваливаясь в сон без сновидений.
Я вышла на работу в четверг, отболев обозначенные Мартином три дня. Дрянь всякая мне больше не мерещилась, и слабости никакой не было. Как рукой сняло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
