— Куда, куда, куда?..
Но я уже владею собой, начинаю запутывать следы.
— Ну, сперва в Ленинград, а там будет видно. Газеты читаете? Видите, что делается в Европе?
Они втроем наклоняют ко мне головы и с удивлением рассматривают меня.
— Мне здесь надо поработать грузчиком, чтобы там на первых порах устроиться докером.
— Где «там»? — спрашивает старшой.
— Ну, там… — Я делаю неопределенный жест.
— А кто такой «докер»?
— Докер?.. Так у них называют грузчиков, портовых рабочих.
Снова они втроем наклоняют ко мне головы. Вижу — ничего не понимают.
— И зачем тебе… докером? — спрашивает старшой. — В матросы, что ли, хочешь поступить? Поплавать по морям?
Я киваю головой, чтобы дальше не запутаться. Старшой облегченно вздыхает.
— А по-ихнему ты хоть говоришь?
— Немного, по-немецки.
— Скажи пожалуйста! — Агапов всплескивает руками. — А я чуть не угробил этого морского волка!
— А ты, гад, радуешься — сунул парня под комель? Нешто так можно? — налетает на него Киселев. «Гад», видимо, у него любимое слово.
— Ну, ну! — отступает от него Агапов и обращается к старшому: — Когда несли бревно, я все время был настороже. Все ждал: вот-вот сбросит он свой конец — тогда сброшу и я. Но его вовремя подменил Романтик.
— Рискованно делать такие вещи, — строго говорит старшой. — Голову могло бы оторвать парню, придавить бревном. Кто б за него отвечал?
— Старшой! — хохочет Киселев. — А рази нет?
— То-то что старшой.
— Но это было верным испытанием для него! — Агапов тоже хохочет, но — от удовольствия. — Пусть знает — не к теще пришел на блины.
Я поднимаю голову, смотрю на Агапова. «Значит, он сознательно сунул меня под комель?.. Вот сволочь!.. Интересно, почему не хочет, чтобы я работал в артели? Я почувствовал это в первый же день».
— Ладно уж, так и быть, — говорит Агапов, беря у старшого мою метрику. — Но учти, парень, это будет стоить недешево.
— Он заплатит с получки, — говорит старшой.
— Нет уж, лучше пусть останется моим должником. — И Агапов чему-то ухмыляется.
Вот тут-то я взрываюсь! Бросаюсь к Агапову, хочу вырвать метрику у него из рук. Но он ловко отстраняется и сует ее в карман.
— Гордый! — Горбачев смеется и качает головой.
— Все гордые! Пока мордой не ударят об стол! — Агапов подмигивает мне и уходит вразвалочку. Оборачивается, говорит: — Считай, дело твое в шляпе. Можешь ехать хоть на край света.
Расходимся и мы со старшим. Я ухожу, точно после бани. Спина у меня мокрая от пота. Хорошо бы укрыться в тень. И я иду в склад, где мы работаем.
Здесь цементный пол. Сквозняк. Прохладно.
Я ложусь на мешки с мукой. Пытаюсь собраться с мыслями. Но вбегает Шарко, кричит:
— На «Ахундов» пришли ударники! Гаджиев будет разгружать рис! Пошли, посмотрим, ребятки!
Со свету он ничего не видит в полумраке склада. А то бы заметил, что, кроме меня, здесь никого.
Собраться с мыслями мне не удается. Теперь не дает покоя: «А как работают ударники?»
Я встаю и выхожу на пристань. Ударники артели Гаджиева уже собрались на палубе «Ахундова». Толпятся там и наши. Да, это знаменитая артель. О ней только и разговору в порту. Правда, и других хороших артелей здесь хватает. Особенно отличаются еще четвертая, пятая и седьмая артели. Я о них и раньше слышал. Все они сколочены из уроженцев Ленкоранского района. Там, говорят, народ крепкий и выносливый. Хорошо работают и персидские артели.
Но артель Гаджиева украшает еще сам старшой. Раза два я видел его фото в газете. Крепкий старик!
Вот матросы открыли трюмный люк, сложили в сторону лючины. Второй помощник капитана исполнил все формальности по документации, и в трюм полезли подъемщики. Мужики здоровые, вроде нашего Шаркова, «Казанской сироты». Выглядят они несколько иначе, чем остальные грузчики артели. На подъемщиках короткие брезентовые безрукавки, отороченные красной каймой; короткие, чуть ниже колен, парусиновые брючки; на поясе у каждого — лихо затянутый красный кушак. Видимо, в артели Гаджиева подъемщикам придается особое значение.
Вот сверху им спустили сходню, подъемщики поставили ее под острым углом градусов в 15—20, высоко подпрыгивая, пробежались по ней вверх и вниз, проверили устойчивость. Потом в трюме расчистили вокруг себя рабочее место, подняли первый мешок с рисом, поставили его на попа.
Почин делает сам Гаджиев — старшой. Он и по возрасту, наверное, самый старший в артели. У него уже седеющие виски, он чуть горбится, но походка еще цепкая, крепко стоит на ногах.
Сбросив шапку, сандалии, завернув брюки до колен, Гаджиев надевает палан и с торжественной медлительностью спускается в трюм. На палубе грузчики его артели становятся вокруг люка, с любопытством смотрят вниз.
Старшой, видимо, желает подъемщикам удачи в работе, говорит им что-то доброе и приятное, потому что те в это время благодарят его, все кивают головой. Потом — Гаджиев похлопывает рукой по мешку, что-то еще говорит подъемщикам, но так тихо, что его совсем не слышно наверху, и вдруг с криком «Ялла!» рывком подставляет спину.
— Ялла! — кричат подъемщики и наваливают ему мешок риса весом в шесть пудов.
Старшой выпрямляется, насколько это возможно, и с той же торжественной медлительностью, поднимается по сходне.
С криком «Ялла, ялла, ялла!» грузчики встречают его на палубе, и тут я вижу, как преображаются их лица, расплываясь в улыбке. Толкая друг друга, со смехом, шуткой они торопятся спуститься в трюм.
А Гаджиев уже сошел по трапу на пристань. Тут он убыстряет шаг. Но его уже нагоняют первые грузчики с мешками на спине. Тогда он еще больше убыстряет шаг и с криком «Ялла, ялла, ялла» бежит пружинящей походкой.
Грузчики бегут за ним, но не могут догнать.
А старшой сбросил мешок в складе и бежит обратно, подзадоривая встречных грузчиков все тем же криком «Ялла, ялла, ялла!».
Те тоже кричат: «Ялла, ялла, ялла!»
Став в очередь, Гаджиев берет второй мешок. Теперь он бежит, едва ступив на палубу. Бежит по трапу. Бежит по пристани.
За ним бегут грузчики. И все кричат: «Ялла, ялла, ялла!» И все пытаются его догнать.
Киселев переглядывается с Горбачевым.
— Нешто мы так не могем? — спрашивает он.
Тот иронически смотрит на него.
— Тоже мне, ударничек. — И отворачивается. — Надолго ли тебя хватит?
— Надолго!.. А то рази нет? И заработок, глядишь, был бы другой.
— На неделю бы хватило! — Агапов гогочет.
— То-то что на неделю. — Старшой багровеет и закидывает руки за спину. — Это красиво со стороны. А поработаешь часок — по́том изойдешь.
