ты научил меня жить иначе. Ты познакомил меня с людьми, которые живут иначе.
— Только ты посредственный ученик, — заметил Авсур. — Ты без конца ругаешь свою кровь, каешься в грехах и сетуешь на свою несчастную жизнь. И ничего не делаешь, чтоб измениться. У тебя нормальная кровь. Посмотри на свою лоснящуюся физиономию, на гриву, как у пятнадцатилетней девчонки, на свои плечи, на которых ты можешь поднять лошадь. И перестань, наконец, ныть!
Он раздражённо отвернулся. Он ждал, что Сёрмон снова пустится в разглагольствования о среде, в которой вырос, о воспитании, о тёмных залах замка и криках, будивших его по ночам в колыбели. Наверно, в чём-то он был прав. Авсур понимал, что ранние годы формируют образ человека, и был благодарен синему небу Ормы, суровым горам и зелёным долинам, стадам кротких овец, горячим скакунам, смешливым красавицам, среди которых яркой звездой всегда сияла его гордая и ласковая мать, и добрым и строгим мужчинам, которые не позволяли ему всерьёз осознать себя сыном, не имеющим отца. Ему было жаль Сёрмона, но он не хотел потакать ему своей жалостью. Он был уверен, что тот может изменить свою судьбу, если действительно захочет этого.
— Ты ведь не оставишь меня, Рен? — тихо спросил алкорец и Авсур вздрогнул от неожиданности. Уже много лет никто не называл его по имени. Он обернулся и встретил взгляд Сёрмона, усталый и безнадёжный. — У меня никого нет, кроме тебя. И не будет. Ты же знаешь. Может я сумасшедший, но я никогда не смогу причинить тебе зла. Моя собственная жизнь ничего не значит для меня по сравнению с твоей, но мне кажется, я спасу свою душу, если ты не бросишь меня.
— Я не брошу тебя, Норан, — так же тихо ответил Авсур. — Ты нужен мне не меньше, чем я тебе. Мне нужна твоя поддержка. К тому же, у меня ведь тоже никого кроме тебя нет.
— И ты со мной не потому, что тебя держит Проклятый?
Авсур задумчиво взглянул в огонь.
— Нет. Не потому. Ты дорог мне, и я хочу освободить тебя от него не меньше, чем хочу освободиться сам. Мы сможем совладать с ним, если будем действовать вместе. Мы должны сопротивляться!
— Чему? — вздохнул Сёрмон.
— Злу в себе!
— В тебе нет зла, Рен… И ты не знаешь, что это такое. Дело даже не в притягательности зла, не во власти, которую оно даёт. Дело в том, что оно в плоти и крови, в душе. И сопротивляться приходится себе.
— Ты опять придумываешь себе оправдания! — отмахнулся Авсур.
— Ты сильный, у тебя нет тяжёлых пороков, ты здоров и окружён уважением. Те крупицы зла, что просочились в тебя, просто не могут справиться с твоей мощью, как несколько микробов не могут свалить здоровый организм, а я…
— Ты — уязвимое место нашего союза, Норан! — высказал, наконец, Авсур то, о чём думал давно. — Через тебя он сводит на нет все мои попытки противостоять ему. Именно ты приводишь меня в бешенство, ты провоцируешь меня на ссоры, ты сегодня довёл меня до того, что я поднял на тебя меч с намерением убить.
— Я хотел как лучше. Я думал, это выход!
— Дорога в ад вымощена благими намерениями, как говорит Джордан.
— Ты прав… — сдался Сёрмон. — Но я не вижу выхода.
— Это ещё не значит, что его нет.
— Может быть… Но всё же я надеюсь, мы найдём этот проклятый свиток.
Авсур безнадежно вздохнул и опустил голову. Сёрмон упрямо смотрел в костер. Они оба поняли, что очередная попытка что-то изменить ничего не дала, и всё осталось, как было. Только смутная надежда отыскать тайный свиток в чужом переворошённом войной королевстве стала казаться ещё более иллюзорной.
Филин смотрел на них своими круглыми горящими глазами, медленно переступая лапами по кожаному наплечнику Сёрмона. Он чувствовал себя обычной птицей, и сейчас ощущал острое желание поохотиться. Было самое время, и лес был рядом. Но тяжелый разговор людей внезапно приковал его внимание и вызвал из памяти какое-то туманное воспоминание. Что-то тревожное и странное. Но он был всего лишь большой птицей с мощными когтями и клювом. И потому, когда они замолчали, он, наконец, соскочил с плеча алкорца и взмахнул большими сильными крыльями. Пролетев над костром, он поднялся выше и, сделав круг над лагерем, скрылся в лесу.
В ставке короля
В СТАВКЕ КОРОЛЯ
I
Целый день в седле не слишком утомил меня. В сумерках мы уже ехали по заросшим лесом горам Последнего Хребта, приближаясь к Зелёному Озеру. Только сейчас Кибелл, наконец, дал усталым лошадям перейти на шаг. Рано утром явившись в лагерь в Медвежьем логе, он потребовал у обезумевших от нежданной радости крестьян четырёх коней. Они, бедняги, смотрели на него полными слез глазами, их губы дрожали в недоверчивых улыбках и они были готовы подставить ему собственные спины, не то, что каких-то лошадей. Пока они выбирали самые новые попоны и седлали своих лучших коней самой красивой в селении упряжью, Кибелл быстро обходил шалаши, расспрашивая людей о новостях и благословляя детей и юношей милостью данной ему Аматесу. К нам он вернулся довольно мрачный и, не тратя лишних слов, легко вскочил на спину крупному вороному коню, чем-то похожему на его иссиня-чёрного гигантского скакуна. Не успели мы сесть в сёдла, как он, крикнув на прощание крестьянам какое-то пожелание, умчался в лес.
Весь день мы были в пути, и половину этого дня меня занимал вопрос, как держаться на спине лошади, которая прыгает как олень. Это были особые лесные кони, с очень длинными ногами и короткой спиной. Они с лёгкостью бежали по лесу, перескакивая через ручьи и бурелом, а мне, никогда не пробовавшей свои силы в родео, приходилось призывать на помощь всю свою ловкость и выносливость, чтоб не оказаться в какой-нибудь луже или на муравейнике. В полдень мы сделали небольшую остановку на укромной поляне, где из высокой травы торчали несколько рыжих камней. Пока кони отдыхали и жевали травку, а Тахо наскоро запихивал в себя белковый концентрат, король и его сын прошли по почти неразличимой тропке к камням и, остановившись перед ними, замерли, шепча едва различимые и совершенно не понятные мне слова. Вмешиваться я не стала, понимая, что они заняты очень важным делом. Потом они вернулись, и Кибелл, уже заскакивая на спину своего богатырского коня, произнёс:
— Дальше будет легче. Мы поедем прямо вдоль звёздного меридиана.
Что это значит, я спросить не успела, потому что он снова
