Когда пламя угасло и съежилось вокруг горы намертво спекшегося пепла, Хилеон вышел оттуда серый, блеклый и бессильный, как тень. Не объясняясь с королями, он сгинул куда-то в свои тайные чертоги. И вот, видимо, до сих пор не вернулся.
Говорят, что второй консул Руниверситета, архи-магистр Аврелий Грецин, покидая координационный совет, высказался резко, в сердцах: «Отступник вернул свои силы за два месяца. Он явно в сговоре с Богиней. Дальше будет хуже». Официального подтверждения или опровержения этих слов Руниверситетом дано не было, но Лисы знали, кто такой Аврелий Грецин, и почему он так говорит про Хилеона. Они были в тот жаркий полдень на сорок третьем Холме…
— Тогда давайте спросим, как мы можем его спасти.
Мысли Анны вернулись к молитве о судьбе Кела.
— Ну… да, — ответил Винсент.
Все обдумали этот в общем-то очевидный вариант и признали его самым верным.
— Упор именно на то, что в наших силах, — уточнил маг. — Что нам делать вот прямо сейчас, чтобы вернуть его?
Алейна кивнула и сосредоточилась. Анна с Винсентом тихонько отодвинулись, чтобы дать ей больше свободного пространства, не стеснять своей тенью в яркий солнечный день. Минуту наверху была тишина.
— Твой сын в беде, Мама, в смертельной ловушке, пожалуйста, помоги! — взмолилась Алейна. — Позволь стать частью твоего знания, подскажи, что нам делать, чтобы спасти его? Что мы можем, что должны прямо сейчас и потом, чтобы вызволить его и вернуть?..
Молчание воцарилось над броневагоном. Скрипели колеса, деревом и железом отдавалось на ухабах все тело лисьей крепости, негромко звенели цепи, позвякивал колокольчик, молчали люди.
Черноволосая видела, как Алейна резко побледнела. Закрытые глаза дрогнули и зажмурились, ладони вскинулись и укрыли низко опущенное лицо. На сердце у Анны стало паршиво, как давно уже не было. Даже сегодня ночью, когда он лежал, лицом вниз, в грязи.
— Низверг скоро придет снова, — сказала Алейна, поднимая голову и опуская руки. Она с трудом смотрела друзьям в глаза. — Хальда сказала… лучшее, что мы можем… мы должны… быть с ним до самого конца. Не оставлять его.
— Так как его спасти?..
— Никак. Нам не справиться с низвергом. Мы ничего не можем сделать.
Все уставились на Кела, который молча сидел, глядя в сторону, и лишь тихонько вздохнул, услышав ее слова.
Броневагон окутало мрачное раздумье, и хотя он продолжал катиться по дороге вперед и вперед, ощущение было, что Лисы заехали в тупик. Каждый мрачнел по-своему: Алейна уставилась в одну точку, разбитая и отчаявшаяся; Кел смотрел вперед отрешенно, утонув взглядом в извивах дороги.
По Дмитриусу сложно было сказать, мрачнее обычного он или нет. Иногда он вообще выпадал из реальности, потому что когда ты весь день, всю неделю и весь месяц безвылазно в железном гробу, не чувствуешь ни рук, ни ног, ни голода с жаждой, ни холода, ни тепла, вообще ничего, кроме узкого кольца вокруг бледным, черно-белым зрением и широкой сферы невероятно острым слухом, избыточно чувствительным к любой вибрации, ты поневоле регулярно отключаешься от внешнего, впадая в тишину. Более того, когда у тебя нет гормонов, исчезает половина эмоций, а вторая половина становятся псевдо-эмоциями, фантомами разума, у тебя становится все наоборот, не как у живого. Живой сначала чувствует, а потом осмысляет. Ты сначала осмысляешь, и вспоминаешь или задумчиво решаешь, что должен по этому поводу чувствовать. А затем это чувство, вернее, воспоминание о нем, проявляется внутри. Забавно и жутко.
Еще, когда у тебя нет мозга и нервов, то твоя память уже не глубокий лоскутный поток, не обрывистый хоровод цельных и многогранных образов, а нечто двумерное, четкое и послушное, как просмотр галереи картинок, одной за другой, щелк, воспоминание, щелк, где же оно, а, вот, слева по линии времени, тысяча сто семнадцатое, исчисляя назад. Зато вся память абсолютна, ты внезапно вспоминаешь всю свою жизнь, включая те самые ранние годы, которые не сохраняются в осознанной памяти — но все равно не исчезают, и теперь, когда они не разложены на составляющие в глубинах мозга, а отсортированы по картинам в бесконечной стопке твоей жизни, ты можешь вернуться к любой из них и вспомнить, а вернее, узнать, каково было тогда. Или тогда. Или тогда.
Стальной шел как шел, размеренно переставляя ноги, а гремлины внутри него как обычно спали. Яркий день был им не по душе, и, если ситуация не требовала иного, они выходили охотиться и вести светскую жизнь строго по ночам.
Винсент напряженно думал и искал выходы из безвыходной ситуации, его мантия подергивалась какими-то замысловатыми тенями, словно на серых полах рисовался один план спасения за другим, но каждый из безумных помыслов вскоре стирала раздраженная резкая рябь. Выхода не было.
Анна впилась пальцами в обитый железом бортик, потому что иначе руки сжимались в кулаки и это мешало думать. А мысли были о том, что друзья могут дать человеку, которому осталось быть на свете ну, например, один день. Истерично-фальшивый праздник, все тебе, все ради тебя? Кто сможет смеяться и радоваться, зная, что скоро верный товарищ умрет? Даже если это нужно для того, чтобы отвлечь его от тяжких дум.
Вести себя как ни в чем не бывало, затеять длинный душевный разговор? Но это те же самые попытки отвлечься от правды, от нее невозможно отвернуться и спрятаться, она всегда будет стоять у тебя перед глазами и строго смотреть.
Проявить ласку и любовь? Конечно да, но не сидеть же, обнявшись, десять часов подряд. Прекрасные чувства не могут длиться, повседневность погребет их под кучей рутинных событий и дел.
Хотя бы просто позволить ему спокойно побыть наедине с самим собой? Но как быть с их задачей, походом к девятому Холму, со всей архи-важностью и срочность этого похода. Холмы трещат по швам, низверги рвутся на свободу, а теперь, оказывается, тысячелетние пленники общаются между собой и заключают союзы. Во что превратится мир, если они сумеют выбраться?.. Лисы не могут ради Кела остановиться и провести день в глухом лесу, как не могут и отпустить его куда глаза глядят, попрощавшись заранее — это и бесчеловечно, и против мудрости Матери, которая недвусмысленно дала понять, что друзья должны быть вместе с гибнущим до конца.
Так что же делать? Попытаться вернуть ему долг? Те улыбки и заразительную веру в себя, те искры смеха, которые носились над ночными кострами лисьих привалов, когда он смешил всех шутками и историями? Было бы здорово, но Анна плохо умела шутить, смешить и рассказывать были да небылицы. Сложно стать душой компании, коли ты никогда ею не был.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
